Перемена мест

— То есть у него целый гарем, так? — уточнил Дима.

— Да не в этом смысле, — покачала головой дама из ЗАГСа. — Этих-то мы насмотрелись дай Боже. Нет, там дело совсем не в изменах, и разводились-то эти Яворские как раз по обоюдному согласию и, как говорится, из-за несходства характеров. Такая у нас формулировка имеется. Не-ет, она выглядела так, словно после года счастливой жизни обнаружила на месте мужа Бог знает кого…

— Ну, а муж? — не отставал Дима.

— Депутат? — Дама-делопроизводительница поджала губы. — Ну, он-то точно был такой, как всегда в телевизоре. Как будто в Думе своей выступал. Высокий такой, румяный и с женой своей говорил очень ласково. Сердцу, говорил, не прикажешь и все такое. Мне показалось, что на жену ему было наплевать и развод очень устраивал. Детей нет и хлопот нет. Расписались, потом перерасписались. Куда мы катимся? А вот еще позавчера одна пара пришла, так там муж — летчик-испытатель, и жена мне говорит…

— Спасибо-спасибо, — поспешно прервал я. — Вы нам очень помогли. — Я улыбнулся словоохотливой работнице ЗАГСа, и мы стремительно выкатились, чтобы не продолжать семейно-брачных дискуссий.

— Хорошо, что я не женат, — сказал мне задумчиво Баранов, когда мы с ним вновь оказались в машине. — Как представлю, что придется разводиться — всякая охота пропадает узаконивать свои отношения…

— А почему непременно разводиться? — полюбопытствовал я.

— Легкий я человек, — чистосердечно признался Баранов. — Разносторонний. В турецкие султаны я бы, наверное, пошел…

— Яворские, между прочим, разошлись не поэтому, — напомнил я. — Согласитесь, все точно укладывается мою версию. Обратите внимание, Дима. Из всех депутатов в нашем списке больше половины — холостяки, оставшиеся — иногородние, причем из тех, кто не спешит перевозить семью в Москву. Оставался только ОДИН женатый москвич, Яворский. И он-то как раз разводится при довольно-таки странных обстоятельствах.

— Подозрительно, — согласился Дима. — Но не более. Почему бы не предположить, что они действительно не сошлись характерами? Ну, а что она странно смотрела на него — так это, Яков Семенович, не криминал. Иногда наутро и мои подруги так на меня глядят, что впору провалиться сквозь землю… И что же, меня из-за этого прикажете тоже в доппели записывать?

— Вы правы, Дима, — признался я невесело. Каждый случай по отдельности и впрямь казался ерундой, анекдотом. Но вместе они все равно складывались в бомбу. В кумулятивный снаряд. Вопрос в том, сумеем ли мы убедить всех, что гром может вот-вот грянуть.

— Яков Семеныч, послушайте, — проговорил Дима. — В нашем списочке почти сотня имен. И почти с каждым из них, как я теперь понимаю, связана какая-нибудь мелкая странность. Костюмы, развод, забытый английский, родинка на шее…

— И всех, заметьте, связывает еще кое-что, — добавил я. — У всех них случился внезапный бзик на почве «ИВЫ». Вспомните хотя бы Крымова.

— Это тоже к делу не подошьешь, — возразил Баранов. — Человеку свойственно меняться. Вчера был демократом, сейчас вовсю болеет за державу. И наоборот: раньше был инструктором ЦК, а теперь несет коммунистов в хвост и в гриву… Что уж тут удивительного, что думцы разом возлюбили богатую суперкомпанию. В наше время…

Диму прервал резкий и неприятный звук зуммера. На приборной панели замигал красный глазок.

— Что это? — с недоумением поинтересовался Баранов. — Кто-то нас вызывает по рации?

— Это не нас, — обнадежил я журналиста Диму, — а тех милых ребят с винтовкой, которых я… в общем, которые сейчас находятся в другом месте.

Баранов мрачно покивал.

— Будем отвечать на вызов? — спросил он.

— А почему бы и нет? — Я пожал плечами. — Зачем людей разочаровывать? — И с этими словами я снял трубку.

— Восьмой-восьмой, я первый! — пробился сквозь шумы эфира далекий голос. — Почему не докладываете, прием.

— Первый, я восьмой! — проорал я в ответ не задумываясь. — Докладываю. Все идет в соответствии… — При такой слышимости я ничуть не рисковал. Шум и треск разрядов скрадывал индивидуальные особенности любого голоса. Разобрать можно было только слова, и импортная радиотехника была тут совершенно бессильна перед помехами промышленного мегаполиса. Да здравствует московский эфир — самый грязный эфир в мире! Ура.

— Восьмой-восьмой! — опять с натугой прорвался голос из динамика. — Немедленно, повторяю, немедленно доводите до конца работу по плану «Свердлов»!… Как поняли, прием.

— Первый, я восьмой! — отрапортовал я в микрофон. — Работа по плану «Свердлов» уже завершена. Занимаемся утилизацией объекта… Прием.

Из динамика послышались свист, треск, скрежет и чуть ли не вой мартовских котов. Сквозь завывания эфира донеслось короткое: …лодцы! — и я со спокойной совестью отключил рацию.

Дима поглядел на меня с любопытством. По всей видимости, моя наглость ему нравилась. Жаль, что он не видел меня в аэропорту или в образе монтера Скорлупкина. Увы, такие роли на бис уже не исполняются.

— А кто такой Свердлов? — поинтересовался Баранов. — И что такое довести до конца работу?…

— Полагаю, что Свердлов — ваш покорный слуга, — скромно пояснил я. — Хозяева бывших владельцев этой машины любят придумывать очень простенькие прозвища, чтобы все было понятно. Меня зовут как? Яков. Значит, буду Свердлов, для удобства…

— Погодите, Яков Семенович, — не дал мне договорить Баранов. — А какую-такую работу по вам нужно срочно завершить?

Я небрежно мотнул головой в сторону футляра с винтовкой.

— Помните, Дима, что я вам рассказывал о разговоре с бородачом? Вас прикончат либо ваши, либо наши. Как видно, они уже знают, что ребята из «ИВЫ» облажались, и вынуждены сами заштопывать брешь. Теперь я официально покойник, и я надеюсь побыть в этом качестве хотя бы сутки.

Баранов помрачнел:

— Да уж, попали мы в переплет…

— Вы еще можете сойти с этого поезда, — предложил я Диме. — Это действительно очень опасно. Не хочу специально вас подставлять. Еще есть время, подумайте… Я пойму и не буду в претензии.

Журналист Дима обиженно фыркнул:

— С ума сошли! Кто же по доброй воле от такого материала откажется? Раз уж вы меня втянули, то от меня не отвертитесь. В случае удачи — эксклюзив мой, имейте в виду. Я и ребятам своим то же самое скажу…

Я улыбнулся:

— Кушайте на здоровье. Только не подавитесь.

— Это они у нас подавятся, — серьезно произнес Баранов. — Ну, куда теперь? Рискнем в Думу?

— Почти, — ответил я. — В ветеринарную лечебницу. А по дороге заедем еще в одну похоронную контору. Не возражаете?

— Полный набор удовольствий, — пробормотал Дима. — А кладбище в нашу программу не входит?

— Как знать… — философски сказал я, заводя мотор. — Рано или поздно кладбища не избежать. Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Это, кажется, Экклезиаст.

— Спасибо, утешили, — кисло произнес Баранов. — Ну что, едем в морг?

Я свободной от руля правой рукой похлопал Диму по плечу:

— Всего лишь в погребальную фирму с хорошим названием «Норд». Для справки: норд — означает север. Ничего страшного.

— Вреден север для меня, — машинально отозвался Баранов. Кажется, и у него голова была набита цитатами на все случаи жизни.

Когда мы притормозили во дворике «Норда» почти у самых дверей, утренний наряд на земляные работы был уже отобран и полдюжины бомжей кучковались у входа просто так, на всякий случай. На лишний билетик. Увидев наше авто, они благоразумно отступили, сообразив, что мы с Димой — им не конкуренты. Однако после того, как я вышел из машины, трое — по меньшей мере — бомжей опешили. Они еще помнили меня как чернявого новичка в таком же непотребном, как и у них, одеянии — рядового соискателя должности третьего могильщика. Теперь же перед их взорами предстал богато одетый господин, да еще и на иномарке, и вдобавок блондинистого вида.

— Эй, — несмело проговорил один из бомжей, готовый к немедленному отступлению. — Это ты, что ли? Ты кто?