Все кончено

Дочь. Их там столько набралось внизу! Фотографы, операторы с телевидения, репортеры. Они мне дали термос с кофе.

Жена. Как, разве их не покормили? Ты разве не сказала на кухне, чтобы им подали все, что нужно…

Дочь. Не эти — те, что на улице. Те, что сидят у прожекторов и в машинах, это они дали мне кофе. (Смеется, смех ее неприятен.) Словно ПЛЕСЕНЬ, облепили подъезд, на тротуаре полно оборудования. А ты говоришь: трубки, проволоки! Словно плесень — те, что снаружи… фотографы захватили холл, толпятся, словно в буфете, никто не садится. А репортеры кинулись в библиотеку, потому что там виски.

Жена (Другу). Спустись же вниз, сделай что-нибудь.

Дочь (по-своему наслаждаясь этой сценой, печально). Не трудитесь! Там все идет как положено, а если их тронуть — все окажутся здесь под дверью. Не вмешивайтесь. (Поворачивается и смотрит на постель отца; с аффектацией.) Кто же этот человек?

Жена (неуверенно). Что ж, я думаю…

Дочь. Да, забыла еще про полицию.

Жена (с легким беспокойством). Про полицию?

Дочь (нагнетая эффект). Чтобы не было беспорядков. Правда, толпа еще невелика, человек двадцать пять, не больше, — столько народу собирается летом на улице, если лошадь упадет от солнечного удара. Это телевидение их привлекло своими машинами и кабелями. Толпятся там всякие ротозеи, просто им делать нечего. Время уже позднее, а завтра воскресенье, а то бы вряд ли их столько набежало. Ведь не президент же здесь у нас лежит…

Сын (спокойно, но с горечью). Не говори так.

Жена (Другу). Может, тебе все-таки спуститься?

Друг (качает головой). Нет. Это событие общенациональное. Во всяком случае, так оно будет воспринято.

Сиделка. Так проверяется известность, вернее, степень известности. Что интересует публику: как человек умирает или просто факт, что он умер.

Любовница (в ужасе). ПРОСТО!

Сиделка (словно с упреком). Я ведь говорю не о себе и не о вас. Я говорю о них. О публике. Будет ли она считать себя обманутой, если прочтет в газетах, что все уже кончено, а пока это происходило, она ничего не знала. С Кеннеди вон как ее провели, с обоими братьями, и с Кингом тоже. Это случилось так быстро, все только и успели понять, что история трахнула их по голове дубинкой. Даже бедный Бобби их разочаровал, хоть и умирал дольше всех, но ведь все знали, что с ним дело кончено, еще до того, как он умер. Этот врач, что выступал по телевидению, только о том и твердил. (С презрением имитирует.) «Насколько я понимаю, шансов нет никаких, никаких. Кровоизлияние. Местонахождение пули. Шансов нет. Нет». Отвратительно. Нам не оставили даже надежды! Это была ужасная ночь. Мне хотелось быть молодой и быть мужчиной, сильным и нерассуждающим мужчиной. Хотелось так рассвирепеть, чтобы от меня нельзя было отмахнуться. Последним, за кого публике удалось поболеть, был папа Иоанн — две недели страшной агонии, в сознании до самого конца, отказывался от обезболивающих, потому что, видите ли, его бог хотел, чтобы он все это испытал. Не знаю, может, пуля все же лучше. Несмотря ни на что.

Жена. Может быть.

Любовница (спокойно, печально). В какое гнусное и печальное время мы живем.

Жена. Да-да.

Дочь (начинает смеяться, словно не веря своим ушам; жестко). Вы… лицемеры!

Жена. Что?

Дочь. Лицемерные святоши! (С издевкой.) «В какое гнусное и печальное время мы живем». «Да-да». И вы смеете здесь сидеть и трясти головами?! (Жене.) Как насчет твоего романчика… вот с этим? Вот уж что и вправду гнусно и печально, скажешь, нет? (Указывает на Любовницу.) А как насчет нее?

Жена (с любопытством). Что насчет нее?

Любовница (так же). Да, что насчет меня?

Дочь. Любовница — это довольно мягко сказано, правда? И содержанка — тоже всего лишь эвфемизм. Сколько, по-твоему, она из него выкачала? Полмиллиона? Миллион?

Любовница. Есть вещи, о которых вы не имеете понятия, девочка.

Жена (с металлом в голосе). Ты живешь с мужчиной, который не желает разводиться со своей женой, а она стала по его милости пьяницей, и, уж наверно, ей дают бесплатно спиртное в его винном погребке — выше этого заведеньица, как я понимаю, ему никогда не подняться, — с мужчиной, который получил от тебя столько денег, что даже думать об этом не хочется, который, насколько мне известно, сломал тебе по меньшей мере одно ребро и то и дело ставит тебе синяки под глазами, который посмел — посмел прийти ко мне и предложить, чтобы я попросила твоего отца…

Дочь (в ярости). Ну, ЛАДНО!

Жена. …впутаться в политическую аферу, от которой за милю несет мафией…

Дочь (вопль). Ну ЛАДНО!

Жена (другим тоном, с чувством утраты). Кому-кому, а уж тебе-то хорошо знакомы всякие гнусные и печальные вещи. Слишком хорошо, чтобы обращать эти слова на других, особенно на тех, кто не гордится тем, что делает то, что хочет или должен делать, наихудшим образом. Вероятно, я потому и разлюбила тебя — потому что ты сама себя не любишь. И пожалуйста, не говори мне, как надо было жить, не говори этого никому, кто в жизни руководствуется любовью или хотя бы привязанностью. (Пауза.) А ведь ты, знаешь ли, была красивой. По-настоящему красивой. Когда-то.

Дочь открывает было рот, чтобы ответить, машет рукой, отходит. Молчание.

Любовница (оживленно, пытаясь их отвлечь). А знаете, мои родители еще живы. И мать, и отец. Конечно, они не очень… подвижны, больше сидят дома. К тому же у отца сейчас зрение такое, что если он и решается сесть за руль, то ведет машину по самой середине шоссе или улицы, так что все остальные уже видят и остерегаются. Ну а мать теперь знает, что одергивать его бесполезно; однажды, когда она положила руку на руль, думая — так она мне потом рассказывала, — что его уж слишком клонит влево, он стал ее отталкивать, машина завихляла, со всех сторон раздались гудки, и они в результате чуть не съехали в кювет, так что под конец оба никак не могли отдышаться.

Друг. А почему бы ей самой не вести машину?

Любовница (с легкой улыбкой). Да нет! Конечно, она могла бы научиться, но, видно, ей больше нравится просто сидеть рядом с ним и смотреть на все его глазами.

Дочь (сухо). Почему бы ей не ходить пешком или не брать такси? Или вообще не сидеть дома?

Любовница (понимает, что Дочь над ней издевается, но предпочитает преподать урок, а не отвечать ударом на удар). Видите ли, дело в том, что она его любит. (Смеется.) У меня дед только в прошлом году умер.

Дочь (словно плевок). Перестаньте.

Любовница (сдержанно, но с силой). Пожалуйста, перестаньте говорить мне, чтобы я перестала. (Не обращаясь ни к кому в особенности.) Ему было сто три года, это отец моей матери. Он был совсем не похож на тех долгожителей, о которых пишут: «Копна белоснежных волос, целый день на воздухе, рубит дрова, а в свободное время хоронит свою четвертую жену и совершает всякие подвиги на Амазонке». Нет, он на них совсем не походил. Это был ядовитый маленький человечек, никто из нас его особенно не любил, даже моя мать — а ее, если бы не Лютер, непременно причислили бы к лику святых. Крошечный человечек, с лицом голодного ребенка и светлыми волосами того цвета, который не облагораживает седина, да и тех немного; а кости — словно из тончайшего фарфора: когда ему было семьдесят два года, он упал и вдребезги разбил свою тазобедренную кость, будто чашку о каменный пол.

Врач (констатация факта, не более). Кости высыхают.