Открытие Сибири

Не было и внутренней экономической основы в виде сколько-нибудь широко развитого обмена и единого рынка, которая эдогла бы закрепить единство племенного союза на новой, более прочной основе. Напротив, расселяясь все дальше и дальше по таежным речкам и долинам, разветвляясь на многочисленные отцовские и еще более многочисленные материнские роды, отдельные племена, проникаясь особыми местными интересами и сближаясь с их носителями — аборигенами, все больше и больше утрачивали сознание общеплеменного единства.

В этих условиях достаточно было даже слабого толчка, чтобы ветхое здание общеплеменной организации закачалось и развалилось. Таким толчком явилась смена Муньана Тыгыном в роли верховного вождя, совершившаяся вопреки обычаю и воле остальных сыновей Муньана.

Энергичный и настойчивый Тыгын, даже поссорившись с братьями и другими родственниками, не пожелал уступить свое звание кому-либо другому. С изумительным терпением и дальновидностью он осуществляет широко задуманный план, который должен был привести его к такой полной власти над всеми якутскими родами и племенами, какой не имели, вероятно, и его ближайшие предшественники, кроме, может быть, деда, Дойдуса-дархана, то есть Баджея.

Не щадя своих собственных сил и сил всех своих людей, Тыгын совершает походы во все концы якутской земли, где обитают непослушные ему роды, громит и разоряет непокорных, устраивает пышные ысыахи, увеличивает свое богатство и силу.

Благодаря своим выдающимся личным качествам Тыгын наконец добивается поставленной цели, хотя и ценой потери части наиболее близких ему родственников, бежавших от его мести на далекий Вилюй — «край света», по понятиям тогдашних якутов.

Но на осуществление поставленных задач, по существу, уходит большая часть всей долгой жизни Тыгына. Цель ее достигнута лишь к самому закату, когда Тыгын приближается к последней черте. Его постепенно оставляют силы, подходит то роковое время, когда язвы мучительной болезни покроют его одряхлевшее тело, когда ослабеет не только воля, но и рассудок. И здесь с полной ясностью обнаруживается, насколько непрочен был труд всей его жизни, на каком ветхом основании строил он здание своего могущества.

Как согласно говорят все предания, вновь откалывается от него род за родом, уходят самые надежные, казалось бы, витязи и иоины. А враги поднимаются совсем рядом: в Намцах — Мымак, в Борогонцах старую племенную вражду не может забыть Легой-тойон. Они предпочли Тыгыну русских и даже более того, как прямо свидетельствуют факты, сами обратились к ним с жалобой на насилия Тыгына и за помощью против него. Еще глубже была та глухая вражда, которую питали к своим угнетателям тойонам многочисленные хамначиты — работники и рабы Тыгына, доившие его скот, косившие для него сено, чьим трудом держалась вся мощь их господ.

Конечно, не подлежит никакому сомнению, что, несмотря на все, Тыгын был для своего времени носителем определенной тенденции к объединению якутских родов и к своего рода собиранию их земель в одно целое. Такое объединение, если бы оно оказалось реальным, было бы для того времени крупным шагом вперед и прогрессивным явлением, так как оно содействовало бы прежде всего ограничению кровавых междоусобий, некоторому обузданию особо яростных грабителей-тойонов, а затем и консолидации сил народа в целом, осознанию общенародных интересов и межплеменных связей.

Однако к старому возврата не могло быть, потому что прежние условия, обеспечивавшие устойчивость старого племенного союза, исчезли. Для перехода же на новый, более высокий этап еще не было необходимой социально-экономической почвы. Скотоводческое хозяйство якутов оставалось первобытным по характеру и застойным по технике: так, например, из всех народов Сибири и Центральной Азии только они одни, кажется, сохранили специфический способ возбуждения коров при дойке для увеличения количества молока, описанный античными путешественниками у скифов Причерноморья задолго до начала нашей эры.

Ремесло, исключая отчасти кузнечное дело, не выделилось в особую отрасль производства — время второго великого общественного разделения труда для якутов не наступило. Торговля имела характер случайного и первобытного по форме обмена; настоящего рынка не было еще и в помине.

Чисто экономические, хозяйственные связи были, следовательно, слишком слабы и ничтожны, чтобы обеспечить длительное и глубокое единство различных племен. Центробежные же явления слишком крепко коренились как в экономике, так и в патриархально-родовом укладе с его волчьим законом кровавой мести и вражды к чужеродцам.

Чтобы все эти препятствия ликвидировать изнутри, нужна была, вероятно, не одна сотня лет. Да и то, конечно, еще остается неясным, как скоро удалось бы или даже вообще удалось ли бы племенам Якутии в изоляции от других более передовых народов и культур, одними только своими собственными силами подняться на более высокую ступень: ведь, как известно, якутов со всех сторон окружали еще более отсталые, чем они сами, племена тайги и тундры. Эти глубокие внутренние причины и привели в конечном счете к полному крушению объединительных усилий Тыгына, стоявшего на почве умирающих древних традиций, а не современной ему действительности и будущего!

Трагедия Тыгына была не только его личной, но и трагедией всего уходившего в прошлое якутского патриархально-родового общества. Подлинная трагедия Тыгына заключалась, таким образом, вовсе не в том, что он был будто бы сломлен мощью русских завоевателей и пал в неравной борьбе за независимость своего народа, а в том, что он в своих личных целях защищал обреченное дело, осужденное ходом истории. Трагедия заключалась в том, что в кровавой и безнадежной борьбе со своим собственным народом Тыгын напрасно стремился вернуть его назад — к пройденному уже историческому этапу, тщетно хотел реставрировать разваливавшийся племенной союз, подтачиваемый развитием экономики и классовых отношений. В том, что Тыгын шел не вперед, а назад!

В этой связи можно снова вернуться к землепроходцу Пенде и старым якутским легендам о первой встрече якутов с русскими.

В дни наибольшего расцвета могущества Тыгына в его владениях появляются небывалые люди — сероглазые, высокие и плечистые, с сильными и ловкими руками.

Тыгын согласно преданию сразу оценил эти качества.

«С выдающимися вперед носами, с глубоко сидящими глазами, должно быть они умные, рассудительные люди; они, бедняги, очень сильны, трудолюбивы и способны», — сказал Тыгын и немедленно захватил пришельцев в свои руки, чтобы превратить их в работников. Одинаково поступают позже и дети Тыгына, Чаллайы и Бэджэкэ. Захватив казаков, они решили: «Это люди, годные для работы, они будут у нас работниками, заставим их косить сено». Чтобы уменьшить их силу, перерезали им мышцы и жилы. Летом, снабдив рабочих провизией, тушей одного быка и кумысом в двух посудах — симирях, отправили на остров Харыйалах косить сено.

Так обрисована в легенде первая встреча якутов с русскими, сила, трудолюбие и высокая культура которых сразу поразили жителей Крайнего Севера. Не менее характерно и то, что простодушные, трудолюбивые русские люди контрастно противопоставляются в легенде алчному и коварному деспоту-тойону и его сыновьям, единственным стремлением которых является угнетение людей труда.

Пришельцы затем строят судно и уплывают под парусами вверх по Лене. После первого появления русских сыновья Тыгына, как рассказывает предание, обратились за предсказанием судьбы к шаманке Таалай, жившей у нынешнего Талого озера в городе Якутске. Боясь сыновей Тыгына, шаманка всегда превращалась при их приближении в большое пламя. Но на этот раз старуха согласилась на мольбу сыновей Тыгына, затушила свое пламя и, камлая, сказала им: «Беглецы уже доплыли до верховьев реки (Лены). Сидя на облаках, я вижу, как они топорами с широкими лезвиями (у якутов топоры имели узкое лезвие. — А. О.) обтесывают бревна и говорят: „Поедем к старику Тыгыну, сыну Муньана, он людям не дает житья, всех угнетает и убивает“.