Открытие Сибири

Он должен был, таким образом, решиться провести зиму в той же самой области, для чего он и построил себе хижину, чтобы жить в ней, которая еще и в настоящее время известна под именем Нижнего Пендина зимовья. Тунгусов, однако, не остановила даже и хижина, и они делали частые набеги на нее. Но Пенде было нетрудно отгонять их обратно огнестрельным оружием, которым он был вооружен, так часто, как он этого хотел, поскольку они не имели ничего другого, кроме лука и стрел.

Следующим летом он отправился опять на суда. Но чем далее тунгусы прошлой зимой были им отогнаны назад и чем более они узнавали его силу, тем более считали они в высшей степени необходимым препятствовать во всех его предприятиях, чтобы он не мог приблизиться к ним еще ближе и стать полным хозяином над ними. Они мучили его так, что он летом никак не мог дойти до Средней Кочомы и был вынужден снова остановиться и построить хижину, в которой прожил всю зиму. Она известна под именем Верхнего Пендина зимовья.

Тунгусы увидели, что они ему ни на воде, ни в его хижине ничего сделать не могут. Они оставили его в его зимнем лагере в покое и, как он третьим летом опять вверх шел, не мешали ему нимало.

Он достиг без всякого сопротивления области Нижней Тунгуски, от которой берет свое начало Чечуйская волость, или район между Тунгуской и Чечуйским острогом на Лене. Отсюда он, по-видимому, или через ловких лазутчиков, или через других людей имел безопасные сведения, ибо едва он об этом позаботился, как сразу же выступил в сухопутное путешествие.

Однако же не знал он, что тунгусы всю их силу собрали. Они оказали ему такое большое сопротивление, на какое только были способны, и вынудили его на горе Юрьев, которая находится на том же участке, построить зимнюю хижину, в которой он свою судьбу, что предстояла ему зимой, должен был ожидать…

Итак, пришел он в четвертую весну на Лену. Как только он построил необходимые суда, пошел вниз по Лене до области города Якутска. Он должен был затем итти оттуда обратно вверх по Лене до области Верхоленска, а оттуда через степи на Ангару и по ней и по Тунгуске в Енисейск, где он о своих открытиях письменное известие составил и через то дал повод к заселению помянутых областей».

Сообщение Гмелина в некоторых частных деталях дополняется более скупым сокращенным рассказом Г. Миллера, помещенным в его «Истории Сибири».

Миллер писал о Пенде: «Пенда, или Поянда, промышленный человек из России, отправился в старые времена из Туруханска водою вверх по Нижней Тунгуске с собранными из разных мест 40 человеками, желая открыть новые землицы. В первое лето он дошел до речки Нижней Кочомы, где тунгусы загородили реку, навалив в нее множество деревьев. Так как он не мог пройти дальше на своих судах, он построил там зимовье, которое до сих пор известно еще под названием Нижне-Пендинского зимовья. Зиму он провел за соболиной охотой, а когда тунгусы делали попытки напасть на него, он без труда прогонял их огненным боем. Следующей весною, когда полая вода снесла сделанную тунгусами преграду, он снова двинулся в путь на своих судах, но встретил такое сильное сопротивление, что это лето и всю зиму ему пришлось провести в тамошних местах. Свидетельством этому якобы служит построенное им в расстоянии всего ста верст от предыдущего, недалеко от устья речки Средней Кочомы, Верхне-Пендинское зимовье.

Наконец, третий год был для него настолько благоприятным, что он достиг той части реки Тунгуски, где от нее шел небольшой волок на реку Лену, который назывался Чечуйским волоком, по реке Чечую, впадающей в Лену. Несмотря на это, Пенда не решался сразу же перейти волок, так как думал, что на Лене его караулят тунгусы, собравшиеся в большом числе. Действительно, он имел с ними несколько столкновений.

Возможно, однако, что третье зимовье он построил на этом волоке для соболиного промысла и прожил в нем до открытия водного пути. В четвертый год он проехал по Лене до тех мест, где после был построен Якутск. Тою же осенью или же следующей весною он возвратился обратно и пошел затем вверх по Лене до реки Куленги, откуда степью перешел на реку Ангару и далее через Енисейск снова вернулся в Туруханск».

Из рассказов Гмелина и Миллера следует, во-первых, что источником сведений о походе Пенды явились рассказы мангазейских казаков, передававшиеся из уст в уста, от отца к сыну на протяжении целого столетия, с начала XVII века и до 30-х годов XVIII столетия, когда их и записал Гмелин.

Этот факт замечателен сам по себе. Перед нами единственный в своем роде образец исторического фольклора русского старожилого населения Сибири — прямых потомков первых землепроходцев. Он засвидетельствован в записи XVIII века и притом в записи ученого-наблюдателя.

Старая русская Сибирь, несомненно, располагала обширным и своеобразным по характеру запасом собственных исторических преданий, в которых по-своему преломлялось прошлое русских пришельцев и ее коренного населения.

Это был, с одной стороны, казацкий исторический фольклор, являвшийся своего рода устной летописью первых походов и завоеваний. С другой стороны, крестьянский фольклор, повествовавший о ходе земледельческой колонизации, возникновении новых деревень и сел, о жизни крестьян в старину. Существовал, несомненно, и городской, купеческий и мещанский, исторический фольклор.

Первым исчез, по-видимому, ранний казачий фольклор, распавшийся вместе с разложением прежнего казачьего уклада жизни и утратой казаками их прежнего значения в новых условиях. Тем ценнее опубликованный Гмелиным рассказ о походе Пенды.

Из повествования Гмелина следует также, что длительное сохранение рассказа о Пенде объясняется особым отношением к нему земляков-мангазейцев. Мангазейские казаки восхищались и гордились своим героем. Подвиг Пенды поражал их воображение на протяжении многих десятилетий. Он удивил даже всегда сдержанного в своих суждениях Гмелина.

О том, что Пенда действительно побывал в центре Якутской земли, свидетельствует и якутский исторический фольклор. В некоторых вариантах преданий о знаменитом кангаласском вожде Тыгыне говорится о том, что в последние годы его жизни во владениях Тыгына появились никому не ведомые пришельцы — первые русские. Эти новые люди, поразившие бесхитростного якутского вождя своим искусством работать и мудростью, появились неожиданно и так же неожиданно исчезли.

Существенно и то обстоятельство, что в якутском предании ясно и определенно говорится о мирном характере первой встречи русских пришельцев с якутами Тыгына. В устной повести мангазейских казаков о приключениях Пенды очень подробно излагается борьба с тунгусами, но нет ни одного слова о каких-либо стычках с якутами или бурятами. Такое полное совпадение вряд ли может быть случайным. Очевидно, оно соответствует действительному ходу событий.

Точность устного рассказа мангазейцев о путешествии Пенды и его 40 товарищей подтверждается тем что здесь с полной определенностью указаны главные вехи длинного пути Пенды, особенно вверх по Нижне-Тунгуске, в том числе оставленные им по дороге зимовья, в которых землепроходцы отсиживались от тунгусов.

Особенно важно, что в совершенно новом свете изображены Гмелиным и внутренние мотивы, вызвавшие экспедицию Пенды на Лену. По мнению Фишера, единственной причиной, заставившей Пенду совершить такое путешествие, была жажда прибыли. Гмелин же прямо и определенно указывает, что совсем не это было главным и тем более единственным стимулом для подвигов Пенды и его 40 товарищей в Восточной Сибири.

Пенда, как рассказывали Гмелину мангазейские казаки, которым, несомненно, была ближе, чем кому-либо другому, психология храброго путешественника XVII столетия, так много слышал о больших делах русских землепроходцев на Севере, что и сам захотел сделать свое имя таким же знаменитым. Жажда великих дел и славы у потомства, а не одно лишь только простое желание разбогатеть вооружило Пенду такой несгибаемой волей, таким упорством и смелостью.

Еще более важно то обстоятельство, что храбрый Пенда, по словам Гмелина, достаточно широко понимал свою роль пионера в этих новых и никому еще из русских не известных странах. Дойдя до крайних пределов известной в то время русским Восточной Сибири — устья Нижней Тунгуски, — Пенда согласно прямому и точному выражению Гмелина «решается итти вверх по этой реке и всю эту страну исследовать».