Страница 3 из 34
— Тебе нравится море, сын мой? — спросил он.
— Оно качает, — ответил мальчик.
Свеарике и Русь
Обе страны жили по законам своего времени. Полумиллионная Швеция и пятимиллионная Русь не составляли слитных государств, их территории, как хлебный каравай, крошились и разламывались на племенные области, на княжеские уделы. Первоначально Русью называлось одно Киевское княжество. Рязанцы, например, нападали на «русские» обозы, то есть — на киевские. Лишь в двенадцатом веке слово «Русь» получило всеохватное значение.
Нити между Русью и Свеарике в разное время и натягивались и ослабевали. Русские князья то женились на шведских королевнах, то ломали копья за пограничные «обидные» земли. Такими считали пермяков, карелу, емь и сумь. Шведы не раз и не два, обойдя леса и топи южной Суоми, пытались отрезать Русь от моря, оторвать от нее карелу.
В 1164 году шведская рать четыре дня простояла под стенами Ладожской крепости, отступила, не взявши ее, а на пятый день была настигнута дружиной новгородского князя. Русские проникли в глубь финских земель. В 1187 году, после набега на древнюю столицу Сигтуну, в Новгород привезли знаменитые сигтунские кованые ворота. А в 1198 году была захвачена шведская крепость Або, которую шведы срубили на берегу финского фиорда как свой форпост.
Во вьюжную зиму 1226 года удачливые полки князя Ярослава Всеволодича, сына Всеволода Большое Гнездо, по крепкому льду болот и рек двинулись в новый поход на емь. По пути карелы мирно принимали от русских крещенье — так были раздражены жестокой настырностью абоского епископа.
В Свеарике долго выжидали случая отквитаться. В 1240 году настает удобный момент: княжества разорены татарами, Новгород беззащитен. Папская курия через своих легатов торопит, подталкивает. Время крестовых походов еще не миновало; рыцарские ордена, битые в Палестине, возрождались, как грибы, на немецком севере. В Поморье, на земле ливов и эстов, уже слышен зловещий клич крестоносцев: «Бери, грабь, бей!» Христианство, которое первоначально мыслилось как пришествие всеобщего утешения, докатилось к середине тринадцатого века до северных стран в обличии жестоком. Папа Григорий Девятый, слепой и глухой старец, призывает купцов Бремена, Любека и Готланда не ввозить в Новгород ни оружия, ни зерна. Купцы упираются: торговля эта выгодна. Упсальскому архиепископу папа направляет буллу: «Народ, называемый тавастами (финны), который был обращен в католическую веру, ныне стараниями врагов креста, своих близких соседей, вернулся к заблуждениям...»
Теперь уже крестовый поход провозглашается против финнов, карел и русских. Особо доверенный папский посол Вильгельм Моденский спешно сколачивает союз трех балтийских стран и Ордена братьев святой Марии, известного, как Тевтонский. Цель — захват пути по Неве. Условия — две трети земель шведскому королю, треть — Ордену, десятина с населения — церкви.
В Упсале не могли сдержать алчного нетерпения. Лазутчики из готландских купцов донесли: постоянного большого войска в Новгороде нет, ополчения быстро не собрать, а князь Александр Ярославич молод и неопытен. Все предвещало удачу. Отплытие происходило с помпой: вслед за епископами в белых мантиях поверх панцирей и красных сутан разноплеменная рать под пенье, с крестами взошла на корабли.
Плавание прошло благополучно: спокойное море, полноводная после дождей Нева. Биргер приказал кораблям встать на якорь в устье Ижоры: тяжелые шнеки не смогли бы перевалить через пороги, следовало пересесть на речные лодьи, добыв их у местных побережников.
Ульф Фаси настаивал на продвижении вперед к Новгороду — по-шведски Холмгарду, — хотя бы пешими силами. Ярл не видел причин для торопливости.
— Я готовился к походу два года, — с надменной усмешкой сказал он, — дадим новгородскому сосунку хотя бы две недели.
— Наши предки нападали без предупреждения, — проворчал Фаси. — Зато были непобедимы.
— Но Ладогу с налета они тоже не взяли, — резонно возразил ярл. — Разумнее подождать союзников-крестоносцев и уже всем вместе двинуться на штурм. Когда падет Ладога, Холмгард окажется без защиты.
С этим Ульф Фаси вынужден был согласиться. Ладога слыла знатной твердыней. Ее земляной вал, воздвигнутый на крутом берегу в два человеческих роста, облицован плитняковым камнем. С широких заборал защитники за бревенчатыми брустверами могли невозбранно обстреливать шведов через бойницы, сами оставаясь неуязвимыми. Глубокое подземелье шестиугольной башни было битком набито боевым припасом, а с верха башни открывался обзор велик. Крепость способна выдерживать любую осаду.
Знал про это и Ижорянский старшина Пелгусий. И все-таки, глядя, как в Невскую протоку длинной чередой вплывали шведские шнеки, в которых грозно ржали ратные кони и тесно стояли у бортов под боевыми стягами копейщики, он мысленно помолился за молодого князя Александра, по рассеянности призвав ему в помощь не апостола Филиппа, а рогатую сосну в глубине чащи. «Если беда минуется, принесу ей в дар парного молока», — пообещал истово.
Для шведов Пелгусий оказался сущей находкой. Мало, что кормил и поил всякого, переступавшего его порог, но простодушной услужливостью, готовностью по первому слову бежать со всех ног куда велят, вселял ощущение уже состоявшейся победы.
Когда Биргер захотел разбить лагерь, именно Пелгусий указал на взгорок, примыкавший одной стороной к воде, а другой к дремучему лесу, надежному, как крепостная стена. Сам первый взялся за топор и лопату расчищать пустошь. Глядя на него, потянулись без понуканий работать на шведов и другие Ижоряне. Натягивая расшитое золотом полотно на Биргеров шатер, Пелгусий так восхищался великолепием походного жилища ярла, так смиренно просил хоть одним глазком взглянуть на внутреннее убранство, что ему дозволили и это. Вышел ахая: он-де, горемычник полуночья, век свой прожил в невежестве, воду и ту черпал, не как господа свей деревянным ведерцем, а звериным черепом... Шведы благосклонно посмеивались.
Спустя неделю, когда Биргер решил наконец отправить в Новгород послов с дерзким вызовом, опять же Пелгусий разыскал озерную лодку — росшиву, что поднимала и людей и коней, заново осмолил ее, укрепил весельные уключины, заменил ветхое ветрило новым, прочным, и строго наказывал кормчему не утомлять послов ни качкой, ни супротивным ветром на быстром плаву.
Кормчий слушал угрюмо, но исполнил все в точности: и пеший дошел бы быстрее! Задолго до захода солнца причаливал к берегу, выбирал местечко попригожее, стелил послам мягкие шкуры на ночлег. Утром по зорьке рыбалил, угощал свежей ухой, ждал, пока солнышко согреет воздух, и лишь тогда пускался в путь. На осьмой день берега стали выше и суше. Любопытствующие послы уперлись взглядом сперва в Хутынский монастырь, затем в Антониев. Пасмурные купола за мощными бревенчатыми стенами отливали тусклой синевой.
Начинались новгородские пригороды.