Набатное утро

Поспешный Андрей

Галицкому князю Даниилу Романовичу Батый послал вестника с двумя словами «дай Галич!». Князь не ослушался, поехал в Орду, но уязвленная гордость толкнула его на действия, обратные решению Невского: он склонился к папским посулам.

В 1250 году великий князь Андрей Ярославич женился на Данииловой дочери. Вальяжность и достоинство Галицкого долго потом вспоминались Александру. Вспоминались с досадой: благородный галичанин как был, так и остался далек ему. Невский не нашел в нем ни понимания, ни опоры.

Даниил Романович с видимым сожалением оставлял дочь под серым небом Суздаля, хотя учтиво похвалил и сам город, и тучные пашни ополья. «Почти как у нас», — бросил он в виде высшей похвалы. Отец и дочь с насмешкой переглянулись.

Поспешный Андрей и здесь проявил торопливость, беспрестанно заглядывая в полуопущенные глаза невесты и ища ее руку. А она поджимала пальцы в цветной рукав...

Когда Александр Ярославич заводил речь об Орде, куда оба брата незадолго перед тем ездили, Даниил Романович отстранял разговор, как докучную мушку, легким мановением холеной руки с лалами и смарагдами в перстнях. Он держался с таким невозмутимым спокойствием, словно держава Рюриковичей все еще существовала! Исполнив церемонии, братья проводили нового родича с некоторым облегчением. Но с того дня Андрей стал подпадать под чужое влияние. Жил по поговорке: один глаз на печь, другой в Галич. Дань выплачивал татарам все небрежнее.

— Чем уж так сильны ордынцы? — запальчиво восклицал он. — Рыцарей мы били. Они ли немощней против татар?!

Александр Ярославич подавлял гнев, будто наступал сапогом на юркую змеиную головку. Как втолковать брату, что татары не тучей пали на Русь, не слепым косяком туров ворвались? Они двигались умно, осторожно. Обрушивались военной силой, лишь хорошо узнав противников.

— Уширь свой ум! — тщетно усовещал он брата, тяжелым сердцем возвращался в Новгород.

Когда соглядатаи донесли ему из Орды, что Сартак, правивший за дряхлого отца, знает об опасном сговоре Андрея с тестем и братом Ярославом и вот-вот готов обрушить карающий удар — ни удержать, ни поддержать Андрея было нечем! Новгородские полки ушли: через одиннадцать лет после Ледового побоища рыцари вновь напали на Псков.

Замашка Андрея была гибельно преждевременной. Четверть века минуло с начала нашествия; суровый подготовитель освобождения Александр Невский не покладал рук, а поспешный Андрей ударил в набат: татар бить! Старший Ярославич решился на крайний шаг: ехать в Орду. Снова подставлять свою голову под удар. Знал он, что дядя Святослав опасно подзуживает татар против племянников.

До Сарая с объездами было два месяца конного пути. Распутица позволила выбраться из Новгорода лишь в конце мая. А Неврюй перешел Клязьму и разбил владимирские полки 23 июля. Предупредить этот поход Невский уже не мог; он узнал о нем в пути, как и о набеге Куремсы на Галицкую землю.

В Сарае Сартака не оказалось. Александр упорно искал его кочевье в степях. Наконец показался ханский город: упряжки быков и тягловых лошадей тащили войлочные дворцы, черные кибитки воинов, походные кузни. В низком солнце взблескивали татарские латы — полосы кожи с нашитыми полосками железа.

Сартак — с крупным отечным лицом, с выкаченными глазными яблоками, — ни в чем не был схож с отцом. Голос звучал у него приятно, но монотонно. Ни горлового придыхания, ни внезапных взвизгов, которыми Батый держал в напряжении окружающих. Движения Сартака были вялыми, взгляд часто застывал.

Некоторое время оба молча сидели на кошме, потягивая слабое вино.

— Знаешь, что говорил отец о тебе? — спросил вдруг Сартак. — Мол, в каждом можно пробудить дурные страсти. Делать зло то же, что скакать через пни: опасно, да сладко! А ты хоть не сторонишься крови, но не пьянеешь от нее. Еще он говорил, что один всадник держит перед собою лишь прямой путь. Другой имеет в уме и объезд. Третьему дано приметить петляющие следы. Ты же не только след человека, но и скок джейрана, ползание черепахи, движение крылатой твари промыслишь. А кто тебя разгадает, тот либо возненавидит, либо будет сильно любить, смотря каков сам. Отец наказывал мне не поддаваться на твою ласковость, но в общем деле доверять, ибо твое хитроумие не живет рядом с предательством. Что на это скажешь? — Сартак засмеялся, глядя на изумленного Александра.

— Мудр твой отец, славный хан, — только и нашелся князь.

— Да, мудр, — потухая, отозвался Сартак. И прибавил с обидой: — Он-то посреди опасностей плыл, как зубастая щука. А мне на кого положиться? Улус большой, только негде укрыться от погубителей. — Мысль его снова произвела скачок. — Верю, что ты не знал о помыслах брата. Но он ошибся, думая, что далек от моих рук!

— Я не за него прошу, — поспешно вставил Александр. — Народу почто отвечать за плохого державца?

— Я и не велел Неврюю разить всех подряд. Мне нужны не трупы, а данники. Но как остановишь кривую татарскую саблю, когда она на замахе? Ладно... Пошлю гонцов, ворочу Неврюя.

— Мир нисходит на того, кто не разоряет, а устрояет. Прости на правдивом слове, хан, но отними у откупщиков право нас грабить. Русь сама принесет тебе дань.

— Не понимаю, — сказал Сартак с опасным ядом. — Как ты, победоносец, смиряешься перед татарами? При дедах твоих Русь была куда как горделива.

— А ныне она огненна! Чему же изумляться, хан, что я зряч?

— Хорошо, — проговорил после молчания Сартак. — Дам тебе ярлык на великое княжение. Но обожди, не отъезжая в Русь. Я Сарай не люблю. В степи на Дону мне вольнее. И что вы, оросы, за деревянные ограды держитесь? Живете сами у себя в полоне. Завтра поедем на охоту, как, помнишь, когда-то... Да, лихой был у тебя брат! Жив ли ныне?

Андрей уцелел. Спасаясь от Неврюевой рати, он доскакал до Новгорода к Василию, сыну Невского. Новгородичи не вняли его словам, что лучше было бежать, чем татарам служить. Князя с его беглецами не приняли. С остатками дружины и княгиней-галичанкой Андрей пустился искать приюта за море, у Биргера. Но и давний недруг уязвлял его гордость постоянными расспросами о старшем брате. На престоле сидел сын ярла Вальдемар, и он правил ныне, как хотел.

...Возвращаясь из Орды во Владимир, Александр не искал глазами, как в детстве, дубовый куб Золотых ворот, не ловил блискучую искру створ, обитых золоченой медью.

Он сидел в седле угрюмо, ежась от раннего холодка. Небо было облачным; крепостной вал желтел жухлой травой, ее запах витал в воздухе. Ехал не наивный переяславский княжич; не отселенный на порубежную заставу новгородский страж; не обойденный наследник. Ехал великий князь владимирский.

Весь город толпился перед воротами. Встречали князя с опаской. Андрей вверг в разорение, навлек Орду, но его запальчивость была понятна. Александр Ярославич вез мир, успокоение, а радости не было. Шептались: злее зла честь татарская... Скажи он им, как Андрей: умрите за Русь! Умерли бы, как один. Но он требовал жить и работать, чтобы и Орду насытить, и свою землю не опустошить вконец. Доколе?! Нет ответа. Сжаты губы у старшего Ярославича. Шагом проезжает улицы-слободы к верхнему Мономашьему городу. Само слово «город» от горы идет.

Пока владимирцы гадают о будущем, князь ушел в прошлое. Выдвинув Андрея, татары сказали, что делают так по желанию отца. В завещании этих слов не было. Терзаясь предсмертной мукой, Ярослав просил сыновей лишь о братней любви и милости к сестрам Авдотье и Ульяне, «им же нынешние времена горше полыни». Прости, отец, если поступаю не по твоему наказу (да был ли он?), беру державу, как мне и надлежит. Клязьма набухала осенними дождями. Горизонт был гол, нестерпимо огромен; его лесная кайма расплывалась сиреневой дымкой. Стоя на холме спиною к Дмитриевскому собору, князь на миг ощутил себя столь умалившимся перед заклязьминским простором, словно сам стал одной из тех фигурок, что выбиты по соборному камню... Сестру Ульяницу обидел Неврюев темник, но ныне честью просил княжну себе в жены. Она же молит отдать ее в монастырь.