Купол на Кельме

– Магазин-то в Югре. Триста километров по прямой.

– Чему же вы радуетесь? – говорю я с возмущением. – Вот Левушка потерял дорогую вещь. Неужели словами нельзя было сказать?

Но Маринов непоколебим:

– Разве я не говорил словами? Не далее, как сегодня. Но слово, как сказал бы академик Павлов, – слишком слабый раздражитель. В одно ухо входит, в другое выходит. Сколько раз нужно повторять слово, чтобы оно запомнилось, и сколько еще раз, чтобы вошло в плоть и кровь? А у меня в распоряжении всего три месяца. Я не могу учить ласково и терпеливо. Мне нужны исполнительные помощники в этой экспедиции, а не в следующей. Поэтому сроки сокращены. Сегодня я учу, завтра – требую. И, если слова не доходят до сознания, я учу на примере…

На каждую мелочь у Маринова правила, и выполняй их неукоснительно. Как ставить палатки – правило, как распределять обязанности – правило. Варить обеды не хотелось никому. Мы собирались установить дежурство по кухне, как это водится у туристов. Маринов воспротивился:

– Не позволю, чтобы двое переутомлялись, а прочие посиживали. У каждого свои обязанности, и на все лето одинаковые. Будем растить мастеров своего дела.

– Я буду мастер топора, – предложил Николай. – А суп пускай Левка варит, ведь он дров до утра не наколет.

– Обязанности распределяю я, – возразил Маринов. – Гриша с Левушкой ставят палатки. Глеб обеспечивает дрова и лапник. Ирина выдает продукты и спальные мешки. Коля, будете мастером поварешки. Не делайте кислой физиономии! Ах, вы считаете это занятие унизительным? Неужели вы хотели сбыть унизительное дело Левушке – лучшему другу-товарищу? Хорош друг!

Все-таки как мастер топора Левушка никуда не годится. Мы кончаем свои обязанности позже всех, ужинаем усталые, наконец залезаем в мешок. И тут какой-то бегемот – в тайге ему, видите ли, тесно – натыкается на нашу палатку и валит ее на нас.

Вылезаю, злой до предела. Передо мной Маринов. Он и не собирается извиняться:

– Слабоваты у вас колышки, Гриша. Чуть задел – и рухнуло.

Я готов поколотить его:

– Кто вас просил задевать? Нарочно вы, что ли?

– Нарочно! – сознается он без тени смущения. – Опять словами нельзя сказать?

Маринов усмехается:

– Вы хотите, чтобы начальник ходил за вами, как нянька, добивал ваши колышки, перемывал котел после Николая, проверял каждую цифру, которую вы записали, каждую линию, которую провели на бумаге. Не дождетесь! Мне нужны надежные и ответственные помощники. Я хочу доверять вам и в мелочах и в главном.

Что скажешь? «Не доверяйте, не полагайтесь!»

Скрепя сердце мы восстанавливаем палатку. И, можете быть уверены, отныне наши колышки клешами не вытащить из земли.

Вскоре после этого произошел случай с лодкой.

В тот день мы ездили вверх по реке километров за пятнадцать, вернулись довольно поздно, разожгли наконец костер и только уселись…

– А лодку привязали к колу? – спросил Маринов.

– Не уплывет – крепко сидит, – сказал Левушка.

За колья отвечал он. Но старый кол размочалился, Левушка пошел за топором и задержался у костра. Он подумал, что обойдется и без кола – лодка врезалась в песок, ее еле вытащили.

– А если уплывет?

Левушка нехотя оглянулся. И впрямь, как нарочно, лодка потихоньку отчалила сама собой и уже выплывала из заливчика на быстрину.

Левушка героически кинулся исправлять свою ошибку. Не раздеваясь, бросился в воду, догнал беглянку. Река оказалась гораздо глубже, чем он думал. Когда он догнал лодку, вода доходила ему до груди. Но все же он уцепился за борт и перевалился в лодку, мокрый до нитки, но торжествующий. Беглянка была поймана. Теперь надо было вернуть ее.

– А шест где? Шест-то на берегу! Киньте шест, ребята!

– Да ты прыгай в воду, тащи вброд! – крикнул Глеб.

Левушка, однако, боялся прыгать. Он плавал не слишком хорошо, а в реке были ямы и быстрое течение.

– Руками греби! – крикнул Николай дурашливо.

Маринов подтолкнул его:

– Бросай шест! Не видишь? Лодку уносит.

Николай сбежал к берегу, взял шест, примерился, встав в картинную позу копьеметателя. На все это ушло несколько секунд. Лодку между тем отнесло метров на тридцать, и Николай побоялся промахнуться. Он сбросил куртку и решительно кинулся в воду.

Но рассчитал неверно. На берегу мы поняли это быстрее. Одна рука у Николая была занята шестом, он плыл медленно и почти не приближался к лодке. Его и Левушку порознь несло к порогу, и обоим угрожала опасность.

– На мысок! Наперерез! – крикнул Маринов.

Всех опередил неторопливый Глеб. Он уже подхватил бечеву и пустился вдоль берега в обгон. На суше нетрудно было обогнать течение. Глеб опередил лодку и выскочил на мысок раньше. Обходя мель, лодка пошла боком, и Глеб успел перекинуть бечеву Левушке. Вскоре на мелкое место выбросило и Николая. Он выбрался на берег на четвереньках и, продрогший, побежал к костру греться, стуча зубами, но улыбаясь.

3

В тот вечер мы много говорили о приключениях, хвалили Глеба, подсмеивались над Левушкой, порицали необдуманную горячность Николая.

– Сознайтесь, Леонид Павлович, нельзя же без приключений, – заметил Левушка.

Маринов пожал плечами:

– Почему же нельзя? Нельзя было привязать лодку? Нельзя было шест оставить на скамье? Не говорил я вам?

И мы не подозревали, что Маринов сам главный виновник приключения. Секрет выдал Ларион.

– Учить вас надо! – сказал он. – Теперь про коли шест по гроб жизни не забудете. Скажите спасибо начальнику, что он вас наставляет. Меня отец-покойник тоже этак школил. Бросит в тайге – учись находить дорогу!

– Так это вы столкнули лодку, Леонид Павлович?

– Я. И правильно сделал. Столкнул и предупредил. А лучше было бы, если бы лодка уплыла ночью, когда никто не видит?

Право же, Маринов перешел все границы. Я решил, что нельзя отмалчиваться:

– Почему вы не считаете нас людьми, Леонид Павлович? Разве мы не желаем учиться, не желаем работать? Скажите нам словами, по-человечески, мы выполним все, что требуется!

Я возмущался, горячился, а Маринов возражал спокойно:

– Вы, Гриша, видимо, относитесь к числу тех наивных людей, которые полагают, что «учить» и «приучить» – одно и то же. По-вашему, достаточно сказать алкоголику: «Не пей, водка вредна для здоровья», и алкоголик бросит пить. Мало сказать – нужно еще многократно приказать, даже наказать, пока слово войдет в сознание. Разве я не учу? Всю дорогу я рассказывал вам о своем методе. Вы забыли о нем на первом же обнажении. Я сто раз повторял: «Не кладите ничего на землю!» Не удержалось в голове. То же и с лодкой.

– С лодкой вы перехватили, Леонид Павлович. Люди дороже всего! Ребята могли бы разбить головы на пороге, и на этом кончилось бы всякое учение. Людей вы не уважаете…

Спор разгорелся. Студенты поддержали меня. Ирина, конечно, Маринова. Я разозлился и сказал, что у нее женская манера защищать того, кто ей приятен, а не того, кто прав. В общем, мы разошлись обиженные и неубежденные.

Дискуссия об уважении к людям продолжалась еще с неделю, но потом иссякла. Дело в том, что обиженные перешли на сторону обидчика. Глеб первый сказал:

– Маринов – правильный начальник. Дисциплинка прежде всего. А то мы такой народ. Нам кол на голове теши…

Глеба поддержал и Николай. Он был честолюбив, искал похвалы, а похвалами, естественно, распоряжался Маринов.

Левушка – самый неумелый и неорганизованный – труднее всех привыкал к порядку. Но будущий великий путешественник не захотел смириться с ролью слабейшего, отстающего. Он тоже стал мастером к концу месяца, колол дрова с шиком, поплевывая на ладони и крякая. Кричал Николаю: «Эй, кухня! Дров не жалей, наколю!» А Николай, надев кепку задом наперед, важно отвечал: «Кого учишь? Мастера поварешки! Огонь нужен медленный. Эх ты, рядовой едок!»

И тут вдобавок еще произошла история с картой.

4

Это было уже в июле, в первых числах. Мы заканчивали обязательную работу у Старосельцева и готовились в путь к новым местам, где могла быть нефть. Николай с Глебом в тот день смолили и конопатили застоявшуюся лодку, а Ирина с Левушкой ушли за порог… Что-то нужно было проверить для карты, какие-то мелочи не сходились на черновиках и в записях.