Кодекс принца

— Простите, но мне пора, родные ждут в гости, — сымпровизировал я.

Он выразил понимание и извинился за беспокойство. Но, прежде чем повесить трубку, сообщил, что у него сейчас есть просто изумительное «мерсо», и посоветовал подумать.

Отделавшись от поставщика вин, я посмотрел на лежавшего на полу Олафа и понял, что его нежданное появление разделило мою жизнь на «до» и «после». «После» придет в свой час. Пока меня больше волновало «до».

Кто я такой? Никто не ответит на этот слишком общий вопрос. Даже задавая его себе в более скромной форме, посредством частностей, я не находил ответа. Например, что я планировал на это субботнее утро? Как провел бы время, не случись некоему скандинаву умереть в моей гостиной? Я не мог этого сказать и не находил в памяти никакой зацепки.

А что я обычно делал с утра по субботам? Я и этого не знал. Хуже того: мне это было неинтересно. В конце концов, я вполне мог быть и человеком, покупающим лучшие бургундские вина ящиками за чемоданы наличных банкнот. Им — или кем угодно другим!

Поставщик упомянул Порт-де-Шамперре. Это название я знал. Но не помнил, чтобы когда-либо был там. А запоминаются ли вообще такие детали? Мною снова овладела усталость.

То, что мне не интересно, — не мое. Батист Бордав меня не интересовал. Олаф Сильдур, напротив, занимал все мои мысли.

Завидно ли положение мертвеца?

Олаф мог бы дать прелюбопытный ответ на этот вопрос, но, как ни странно, я задавал его сам себе: завидно ли положение мертвеца для живого?

Наверное, да. Прежде всего я подумал о приглашениях, от которых так хочется отвертеться: любые извинения, сколько их ни измышляй, звучат фальшиво, а тут и врать больше не надо. И на работе никто не упрекнет за прогулы. Сослуживцы не будут злословить за вашей спиной, а заговорят о вас с сочувствием и умилением, возможно, даже пожалеют о вашем уходе.

Далее, у вас появился идеальный повод не платить по счетам. Ваши наследники будут рвать на себе волосы, получив кучу мерзких бумаг. Но так как у меня наследников нет, я могу не заморачиваться по этому поводу.

До меня вдруг дошло, что общество наверняка давно смекнуло, как заманчива подобная перспектива, и дает отпор. Лучший рычаг для этого, как водится, банк. Вы умерли — значит, не имеете больше доступа к вашему счету. Кредитная карта заблокирована, наличные не снять, проценты не капают. Поневоле задумаешься, прежде чем сыграть, как говорится, в ящик.

Я решил не сдаваться. Не правда ли, унизительно сознавать, что и в таких судьбоносных вопросах все решают деньги?

У моего шведа была тысяча евро в бумажнике. У меня на банковском счету было побольше, однако не настолько, чтобы считать цифры несопоставимыми. К тому же моя машина стоила раз в десять меньше его «ягуара».

И потом, есть ли у меня выбор? Мой центр тяжести уже сместился от Батиста к Олафу. Я даже не помню, что делал до сегодняшнего дня. Ценой определенного усилия мог бы, пожалуй, вспомнить, но не стану: если моя прежняя деятельность не всплыла в памяти сама собой, значит, о ней и вспоминать нечего. Наверно, это была абы какая служба, на которую ходят, чтобы платить за квартиру. Нет, я заведомо предпочту непереводимую профессию моего трупа. Какой простор для фантазии! Учить шведский ни за что не стану, а то, чего доброго, узнаю, что я бухгалтер или страховой агент.

У скандинава на полу еще не было никаких признаков трупного окоченения. Его личность легко могла покинуть обмякшее тело, чтобы перейти ко мне.

— Батист, — сказал я ему. — Ты Батист Бордав, я Олаф Сильдур.

Я проникался новообретенным законным именем. Олаф Сильдур — мне это нравилось больше, чем Батист Бордав. Определенно я выиграл от нашего обмена. Буду ли я в выигрыше и по другим позициям? Неуверенность в завтрашнем дне возбуждала меня.

Взяв самый обычный чемодан, я запихал в него кое-какую одежду и еще раз обыскал мертвеца: ничто не позволяло усомниться в личности Батиста Бордава. Ничто, если только не будет следствия, но с какой стати заводить дело о смерти жалкого типа, которого найдут через полгода в виде скелета и справедливо предположат, что он стал жертвой сердечного приступа? Я так и видел заголовки в газетах: «Драма одиночества в мегаполисе. За полгода никто не поинтересовался судьбой мсье Бордава».

Пора было решиться уйти. Последнее, что еще удерживало меня, — кнопка повтора на телефонном аппарате. Я знал, что это рискованно и глупо. Но знал также, что, если я не нажму эту кнопку, меня будет тянуть назад в эту квартиру, как убийцу на место преступления.

В последний раз я воспользовался телефоном Батиста Бордава. А последним человеком, набравшим на нем номер, был теперь уже бывший Олаф Сильдур. Я нажал кнопку повтора. Через положенное время раздался гудок. Сердце у меня колотилось так, что едва не лопались вены и артерии. А если я тоже умру? Умру так же, как человек, чью личность я только что присвоил? Нет, нельзя. Хотя бы из уважения к следователям, которые тогда уж точно ничего не поймут.

Гудок. Второй. Третий. Я с трудом дышал. Четвертый. Пятый. Я начал подозревать — или надеяться? — что трубку не снимут. Шестой. Седьмой. Может быть, включится автоответчик? Восьмой? Девятый? А что я бы предпочел? Чтобы сейчас ответил запыхавшийся голос? Десятый. Одиннадцатый. Хватит, это уже неприлично.

Я повесил трубку и выдохнул с облегчением и разочарованием. Навсегда покидая квартиру, я вдруг обнаружил, что моя память зафиксировала мелодию из десяти нот, прозвучавших после нажатия кнопки повтора. Десять нот незнакомого номера. Вряд ли я смогу восстановить по ним номер, но хоть какая-то зацепка у меня осталась.

Я сел за руль «ягуара» и выключил ноутбук Батиста Бордава. Было бы разумнее не брать его с собой. Но как знать, что готовит нам будущее? И потом, вряд ли по этому ноутбуку на меня смогут выйти в случае следствия, да и не было причин опасаться такой бурной активности, когда констатируют мою смерть, — наверняка очень нескоро.

Я включил зажигание и с удовлетворением отметил, что Олаф Сильдур в прежней ипостаси залил полный бак. Он мне положительно нравился. Я тронулся с места и уже успел порадоваться мягкому ходу машины, как вдруг резко затормозил, увидев в полусотне метров от дома телефонную кабину. Не припарковавшись, я выбежал проверить, работает ли она, — полный порядок. Я сел в машину, теряясь в догадках. Зачем покойный мне солгал?

Держа курс на запад, я размышлял. Возможно, швед просто не заметил кабину? Странно, она на самом виду. Или у него не было телефонной карты? На первом же светофоре я снова обшарил его бумажник и нашел годную, непросроченную карту. Это ничего не значило, он мог забыть, что она у него есть.

Я гнал из головы эту дурацкую тревогу. Стать другим человеком — разве это не чудесно? Всякий раз, когда удавалось прибавить скорость, я вновь убеждался в этом. Еще сегодня утром я был прозябающим в безвестности французом без будущего. Случилось чудо, и я в одночасье перевоплотился в загадочного скандинава, похоже, богатого и… я резко нажал на тормоза — машина-то слушалась великолепно! Что он там мне наплел?

Ладно, его номер с телефонной кабиной еще можно объяснить рассеянностью, но поломка — это уже наглая ложь. Я и впрямь был не в себе, иначе сообразил бы раньше!

В технике я ничего не понимаю. Возможно ли такое — чтобы машина сломалась, а через полчаса поехала как миленькая?

«Сломалась» — он именно так и сказал. Мой мозг искал ему оправданий и нашел их: швед мог преувеличить, чтобы иметь повод для вторжения ко мне. Может быть, он был из тех паникеров, что бьют тревогу, стоит мотору их драгоценного авто издать непривычный звук. Он не решился сказать правду: «Извините, в моей машине что-то странно гудит, могу я воспользоваться вашим телефоном?» Это прозвучало бы несерьезно. Вежливость заставила его сослаться на поломку. Да, наверное, так и было. Могло быть — разве этого недостаточно?

Ясно одно: мне хотелось ему верить. Я видел — чем дальше, тем больше, — что концы с концами не сходятся, и сознательно закрывал на это глаза. Мне было просто необходимо убедить себя в том, что версия покойного правдива или, по крайней мере, приемлема. Иначе напрашивался вывод о заговоре — а это уже паранойя.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.