Дневник 1956 года

Рената рассказала историю о своем сумасшедшем дядюшке. Он отказался ходить в школу и заперся в чулане вместе с книгами. Он выходил лишь для того, чтобы поесть. Через семь лет затворничества он вышел, блестяще сдал экзамен и стал учителем.

Причина безумия была в его костях. Он был убежден, что в его костях не было костного мозга. Семья Ренаты решила, что дядя будет давать ей уроки, строго наказав ей, чтобы она никогда не заикалась при нем о костном мозге. Ренате, естественно, очень хотелось обратиться к этой теме. Она живо интересовалась проблемой костного мозга и искала повод затронуть этот вопрос. Она узнала, что у птиц нет костного мозга. Рената поделилась этой информацией со своим дядей, добавив: «Если у кого-то нет костного мозга, это значит, что он может летать». Это произвело на дядю впечатление, однако он не решился на эксперимент. Некоторое время спустя Рената расширила свои исследования и узнала, что мать дяди забеременела вновь в то время, когда еще его кормила. Что дядя узнал об этом и внушил себе, что этот ребенок, его брат, высосал все молоко его матери (в котором заключался и костный мозг), лишив его дядю и забрав его костный мозг. Было ли затворничество в чулане возвратом к материнской груди, а его питание книгами — попыткой заменить другой род пищи? Семья Ренаты была знакома с работами Фрейда, и Ренату воспитали со склонностью к психоанализу. Символику поведения она толкует исходя из природы. По этому поводу у нас возникают большие дискуссии.

Есть в Ренате тот накал, что постоянно толкает ее к действию. Ее лицо выражает силу и напряжение. Все ее тело движется в гармонии с ее бодрым и сильным духом. Она не дает себе ни минуты покоя или передышки. Ингрид все время смеется, как будто все, что с нами происходит, — это фарс. Кости без костного мозга так же комичны, как и квадратные головы клоунов Миро[6]. Как странно то, что события, которые нам кажутся трагичными, могут со временем показаться комичными. Теперь я смеюсь над серьезностью, с которой я хранила свою невинность, когда позировала художникам, в то время как сама толком не понимала ни в чем состоит эта самая невинность, ни точной природы того, чего я бежала. Моя мать ничего мне не объяснила, надеясь на естественный женский инстинкт. Очевидно, естественный женский инстинкт срабатывал безотказно, ибо я помню, что как-то раз, когда мне было шестнадцать, в девять утра я пришла по адресу, который мне дали в Клубе Моделей, в одну мастерскую в центре Манхэттена. Художник, который мне открыл, был в пижаме, с заспанными глазами, а в глубине комнаты была видна не заправленная кровать, и его прием заставил меня тут же обратиться в бегство. Другой художник, который предложил мне оплатить дорогу в Вудсток, потому что у меня не было работы на лето (все художники уезжали из Нью-Йорка), думал, что я понимала, ЧТО подразумевалось под приглашением, и был так разочарован, увидев, что я не устраиваюсь в его студии как любовница, что объявил всем остальным художникам, будто я не выполнила свои обязательства, которые были ясно изложены, и те отказались дать мне работу. Я осталась в Вудстоке без работы, и у меня не было даже денег, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Самым комичным в то время была моя ужасная робость и скованность, и я появлялась в бассейне, где купались художники со своими моделями, в длинных черных чулках в довершение к традиционному купальному костюму, в то время как они полностью снимали всю свою одежду. Теперь я первая смеюсь над своей тогдашней походкой и над тем, как меня принимали. Тогда я чувствовала себя жертвой и находила все это очень трагичным. Моя мать была вынуждена выслать мне денег на обратный билет.

Пол похож на человека, который видел, как его датские предки, солнце полуночи. Он похож на белокурого ангела, который возвращается с черной мессы. Солнце полуночи загара не дает. Он улыбается невинно, но я уверена, что он раздел ангелов и детский хор, чтобы заняться с ними любовью. В его эротических рисунках всегда присутствует палочка дирижера. Он улыбается украдкой, как Пан, на бумаге любит цветы, бабочек, птиц, а в убранстве — нежные цвета и хрупкую текстуру.

Лишь один-единственный раз я видела его в гневе. Рената не выносит секретов; она рождена, чтобы открыть ящик Пандоры. Душа Пола напоминает японскую шкатулку с секретом, открывать которую нужно лишь постепенно и с бесконечным терпением, и даже тогда какая-то часть шкатулки всегда остается герметичной. Рената слишком грубо давит на эту японскую шкатулку с секретом, которой является внутренняя жизнь Пола, и Пол, который знает, что каждый раз она будет обнаруживать там язычника с ангельским лицом, говорит: «Знаешь, то, что я тебе что-то даю, не означает, что я забираю у тебя взамен что-то, имеющее отношение к нашей любви».

Но Рената не может успокоиться. Она никогда не знает, когда Пол может оставить ее одну в Малибу без машины, не предупредив, не в состоянии даже расквитаться с ним за его языческую неверность попыткой неверности христианской, которую совершаешь без удовольствия. Лишь язычник может получать удовольствие от своей чувственности как от сладкого плода.

Рената выглядит тревожно, ее глаза — как морские водоросли, плавающие на поверхности мутного прудика, будучи не в состоянии плыть в открытое море, к бурному мировому океану. Когда же Пол выйдет из своего небесного чертога, чтобы склониться над ней и утешить в том, что она не язычница? Утешение — это христианское деяние. Единственное христианское деяние Пола — это его любовь к ангелам.

Ингрид, как истинная американка, испытывает недоверие к искусству и обаянию. «Пол эксплуатирует свое подсознание».

«Это источник творчества. Вы говорите так, будто подсознательное — это нефтяная скважина».

Сюрреалисты черпали материал из подсознания. Случалось, что они переставали играть в игры, и тогда создавали искусственные произведения. Но это не повод считать, что любое приукрашивание, любая импровизация искусственна. Пол предпочитает прибегать к помощи магии, костюмов и ритуалов. Он изучает мифологию, тогда как для меня важнее искать внутри нас самих нашу собственную мифологию без необходимости прибегать к классике. Зачем, например, короновать друга, который впервые вспомнил приснившийся сон, тем же самым лавровым венком, который служил Цезарям? Нужно найти свои собственные символы.

Картина Ренаты — самая большая в комнате. Мы рассматриваем ее, сидя вокруг стола, в конце дня. На ней изображена ослепительно красивая обнаженная женщина, которая лежит рядом с сидящей пантерой. Голова пантеры и голова женщины — одного размера. Пантера воплощает собой самые темные силы ночи и может видеть в темноте. В женщине заключены вся ослепительность плоти и вся красота солнца. Они были Красавицей и Чудовищем после долгого брака, выписанные в спокойствии и одинаковой красоте. Но затем, когда сумерки сгустились, тело женщины засветилось фосфоресцирующим блеском животного, а пантера растворилась во мраке. Видны остались лишь глаза. Он поглотил зверя и превратил его в светящуюся плоть, но лишь зверь способен проникнуть в секреты алхимии.

Рената забыла об искусственности в искусстве и рассказывала об опыте, пережитом, пока она слушала музыку. Ее тело было сжато в столб. Наверху была фантастического вида антенна, которая пускала в воздух вращающиеся кругами лассо голубоватого электрического света, ловившие своими центрифугоподобными движениями другие волны — волны, испускаемые мозгом, которые искали контакта с иными вибрациями. Излучения мозга не только отображают температурные кривые на бумаге, но они тоже похожи на неоновый свет и искрятся как при коротком замыкании, согласно самым последним научным исследованиям.

6

Миро, Хоан (Joan Miro) — (1893–1983) — каталонский художник, один из наиболее ярких представителей абстрактного искусства. В его картинах их снов и фантастических пейзажах 20х годов очевидно сказывается влияние Пауля Клее, дадаизма и сюрреализма.