Страница 29 из 29
2
Высокий блондин на экране замолчал, но все продолжали сидеть как оцепеневшие, словно ждали — он скажет им что-то очень, очень важное, что рассеет кошмар и ощущение какой-то страшной, неясной развязки. Им казалось, что стоит им повернуть головы, и они его увидят — здесь, возле стола; и в то же время понимали, что не могут увидеть, потому что он был не чем иным, кроме как образом, случайно попавшим на монитор в телестудии. Чертежница мяла платочек и обкусывала его краешек, научный сотрудник нервно шмыгал носом, ведущий непрерывно разминал плечи, словно слишком долго сидел на одном месте. Даже школьник утратил юношеский запал и неосознанно стремился сжаться в комочек, чтобы выглядеть поменьше, вернуться в тот возраст, когда «большие» принимают решения за него.
Лемхович тряс головой. Сейчас он выглядел лет на десять старше. Скептичная улыбка исчезла с его лица. Он повернулся к научному сотруднику и попытался заглянуть ему в глаза, но тот опустил их и не желал поднимать.
— Мне кажется, что все совпадает… коллега… — тихо проговорил Лемхович. — Перегрузки… обрывы, попытки логического фильтра исправить положение… удержать в цепи сознание, которое открывает свободу…
Плечи научного сотрудника подрагивали. Отраженный поверхностью стола, голос звучал до неузнаваемости глухо.
— Да, совпадает… Я это понял, с самого начала почувствовал… — Он вдруг распрямился с отчаянными, полными слез глазами и теперь почти кричал: — Ну и что? Что вы от меня хотите? Откуда я мог знать, что образ оживет? Знаете, сколько было попыток создания искусственного интеллекта? И ни одна… ни одна, вы слышите?!.
— Какой искусственный интеллект? — тревожно прогремел с экрана голос Грэма Троола. — Кто-нибудь объяснит мне наконец, что здесь происходит?
— Да, я могу, — деловито вызвался ведущий. — Коротко, в двух словах. Вы — образ, понимаете, образ! Ваше сознание, ваши миры не что иное, как комбинация сигналов компьютера, связанного с телевизором. И в виде такой комбинации сигналов вы путешествовали по проводникам электросети. Бесконечное пространство… коридоры… ха! Скажите проще — от розетки до розетки, от телевизора к…
Он не закончил. Тщедушный научный сотрудник вскочил с места и непостижимо точным ударом в подбородок повалил его на пол. Ведущий покатился, потом поднялся на локтях и рассеянно ощупал челюсть. Стоя над ним, научный сотрудник, совершенно растерянный, поднес кулак к глазам и рассматривал его с изумлением близорукого человека.
На экране Грэм Троол сжал руками виски. Словно хотел раздавить в голове чудовищную, невероятную весть, которая лишала его права на жизнь.
— Как вы можете… — бормотал по инерции Грэм. — Я искал… «игроков», а вы… Вы же люди! Сделайте же что-нибудь… или не можете?
— Мы бессильны, Грэм, — устало проговорил Лемхович. — Мы не «игроки»… И нет силы, способной преодолеть между нами преграду. Это наша вина… Моя… его… всех… Человек не может без искусства, да! Без зрелищ! И мы непрерывно совершенствуем зрелища. Сто пятьдесят лет назад создали кино — «великого немого». Потом дали ему голос, с годами создали цветное кино, панорамное кино… И все это привело нас к последнему порогу, где настоящие личности по-настоящему будут страдать на наших глазах. Ну, и чем мы тогда отличаемся от римлян с их кровавыми гладиаторскими игрищами, с их сладострастно опущенным пальцем? Чтоб черт нас побрал, любителей трагедий! Думали ли мы когда-нибудь о том, что происходит по ту сторону экрана, грампластинки, за страницами книг? Если бы могли это чувствовать, мы должны были бы стать в миллионы раз добрее! Убиваем Ромео и Джульетту стотысячным тиражом… ну, ладно бы только Ромео и Джульетту, но часто делаем это просто так, даже не в целях искусства, а просто для развлечения, чтобы потешить жаждущую публику мучениями Джона Уилбери и ему подобных. Если бы мы могли думать об образах, о словах как о крупице живого человеческого существа…
Чертежница всхлипывала уже не таясь, строитель стискивал зубы, писатель вертел ручку на столе, не замечая, что золотое перо давно сломалось…
— Кому вы все это говорите, профессор? — процедил разбитыми губами ведущий.
Лемхович провел рукой по лицу.
— Самому себе… и другим…
Он посмотрел на экран. Ему хотелось сказать что-то теплое, что-то более сильное, чем он мог придумать, но он так и остался сидеть с открытым ртом.
Экран погас, и он ничем не отличался от остальных семи прямоугольников.
Только где-то там, в его отражающей глубине, виднелись намеками, но достоверные стол, люди вокруг него, прожектора, стены студии, и, черт бы его побрал, Лемхович вздохнул, за этими отраженными стенами, наверное, есть мир, есть мир… есть мир… есть…
ЭПИЛОГ
Уважаемый профессор Гарбов!
Наверное, радостная весть дошла и до вас, но я предпочитаю перестраховаться и повторюсь — у нас вышло! Три дня назад мы в лаборатории синтезировали первую часть фильма. Можно сказать, что видеон создан и в самое ближайшее время завладеет миром. Жаль, что вас не было с нами, когда мы поняли, что это победа. Но, как говорится, здоровье прежде всего. Надеюсь, вы скоро вернетесь из санатория. Выздоравливайте скорее, потому что победа победой, но без вашей помощи практическая реализация может затянуться еще на два-три года.
Вы помните наш разговор об ответственности творца? Тогда видеон был просто мечтой, кипой листков со схемами и цифрами. Сегодня он становится действительностью, и дело становится много серьезней.
Надеюсь, что в санатории есть видеомагнитофон. Посылаю вам кассету с фильмом, который мы использовали при эксперименте с видеоном. Мне хотелось дать понять, что мы осознаем степень ответственности и понимаем, с какими столкнемся проблемами, не можем не столкнуться, если не будем нырять в кусты.
Я позволил себе использовать ваш образ в роли профессора Лемховича. Извините за шутку, мне казалось, что так будет убедительней.
Но фильм серьезный. Посмотрите его, профессор.
И подумайте.