Десятый праведник

— Может быть, — кивнул священник. — И все же критическая масса углерода снижается, так?

— Снижается, снижается! — Жак Бержерон тряхнул головой, и длинные волосы закрыли часть лица. — По моим нынешним расчетам, она должна составлять девятьсот килограммов. Тем лучше, в конце концов. Кривая постепенно сглаживается и где-то все-таки остановится.

— Лучше с твоей точки зрения, — заметил Донован. — Но не с моей.

— Какое значение может иметь твоя точка зрения? Ты идеалист, отче. Вот спроси у него! — Жак ткнул своим длинным, костлявым пальцем в грудь Николая. — Спроси простого человека, согласен он со мной или нет, и он скажет, что согласен.

Священник откинулся назад и скрестил руки.

— Давай, попробуй его убедить. Даю тебе полную свободу действий, но потом придет моя очередь высказаться.

— Идет! — Физик хлебнул кофе и устремил пламенный взгляд на Николая. — Раскрой уши, приятель. Знаешь, почему рухнула цивилизация? Электричество было основой всей человеческой мощи. После Коллапса, когда мы потеряли медь, возможность восстановить потенциал еще оставалась, не хватало одного — простого и надежного источника энергии. Нефть стала недосягаемой. Огонь был запрещен. Солнечная энергия требует слишком сложных технологий. Но существует явление, которое я исследую уже в течение пятнадцати лет…

— Радиоактивная самоиндукция, — вклинился отец Донован.

— Не перебивай! Пусть человек сам решит. Итак, радиоактивная самоиндукция. Новое явление, противоречащее всем нашим предшествующим знаниям… как и многое другое после Коллапса. Объясняю совсем просто. Существует множество нестабильных элементов и изотопов, но двадцать дет назад радиоактивность была свойством отдельных атомов. Она не зависела от внешних условий. После Коллапса же с атомами углерода стало происходить нечто странное. Они, похоже, взаимодействуют между собой, и когда их суммарная масса преодолевает некий порог, приобретают радиоактивные свойства. Почему? Не знаю, признаюсь честно. Мы живем в новом мире, где действуют новые законы природы, и делом будущих физиков будет эти законы открыть. А наше дело решить, на какой базе будут творить эти будущие физики. Придется им начинать с нуля, или у них будут современные лаборатории. Попытайся представить себе, что представляет собой эта самоиндукция. Наваливаешь кучу угля — и ты на пороге цепной ядерной реакции. Разбрасываешь эту кучу — и остается безвредная черная пыль.

— Но это означает… — пробормотал Николай, сам толком не зная, что хочет сказать.

— А это означает, что после жестокого удара природа преподносит нам неожиданно щедрый подарок. Она дает возможность создания удобной, чистой и почти безопасной ядерной энергетики. Здесь, в пятидесяти метрах под нами, — физик ткнул пальцем в пол, — стоит такой реактор. Создан он с огромным трудом, ценою проб и ошибок, но все же создан. И с него может начаться возрождение человеческой цивилизации, новой науки, будущего.

— Опять по старой проторенной дороге, — вступил в разговор священник.

Бержерон ударил кулаком по столу.

— Да, черт побери, по старой дороге! Что может нас остановить?

— Парадокс симультанности, — тихо сказал отец Донован.

На мгновение в комнате наступила тишина. Потом Николай поднял руку.

— Подожди, отче. Ты уже упоминал об этом. Что это за парадокс такой?

Священник снова улыбнулся.

— Нечто гораздо более странное, чем радиоактивная самоиндукция. В сущности, тебе почти все известно. Астрономические исследования показывают, что Коллапс отнюдь не локальное явление. Он коснулся всех звезд во Вселенной. А отсюда следуют два поразительных вывода, которые противоречат всякой логике. Во-первых, нарушен нормальный ход времени. Если бы Коллапс произошел одновременно во всей Вселенной, мы бы этого не заметили, потому что свет далеких звезд идет до нас тысячи и миллионы световых лет. И все же астрономы категоричны в своих выводах. Неразрешимая загадка, а, Жак?

Физик сердито зарычал.

— Второй вывод напрашивается исходя из первого, — продолжал Донован. — Куда бы мы ни взглянули, происходящие изменения повсюду одинаковы. А это может означать только одно: мы в центре событий… в центре чуда, ибо кроме как чудом это не назовешь. И я спрашиваю себя: что такого особенного в нашей маленькой Земле? Что за сила протянула руку сквозь пространство и время, чтобы изменить всю Вселенную — не одновременно, подчеркиваю, а так, чтобы это выглядело одновременным лишь в наших глазах?

— Опять вспомнишь притчу о дикаре и кнопке? — осведомился мрачно Бержерон.

— Нет, не стану. Ник уже слышал ее. Но что бы ты ни говорил, неизбежно напрашивается вывод, Жак. Безумный, по-твоему, вывод. Хорошо, пусть безумный. Факты подводят к нему. Во Вселенной произошло чудо. Мы в самом центре. Почему бы тогда не допустить на миг, что мы и явились его причиной? В конце концов, бог сотворил мир по своему образу и подобию. Было бы нелогично не надарить его своей мощью.

— Или мощью сатаны, — добавил Николай.

— Да, или мощью сатаны. Это две стороны одной и той же силы. Не смотри на меня с удивлением, Ник, тебе надо бы было это знать. Ведь в годы раннего Средневековья именно твоя родина была одним из очагов манихейской ереси?[17]

— Злоупотребляешь красноречием, отче! — распаляясь, возразил физик. — Мы с тобой начали спор и избрали арбитра. Я изложил свои аргументы. Возражай по существу, не увиливай в сторону.

— Хорошо… — Отец Донован оперся ладонями о стол и наклонился вперед. — Позиция чистой науки ясна. Надо приспосабливаться к новым условиям, овладевать силами природы и идти проторенной дорогой. Вернуть былое величие, опять стать венцом творения. Именно в этом и заключена ошибка, Жак! Мы ничего не добьемся, даже если станем сверхмогущественными. Чтобы вернуть величие, первое, что надо сделать, это изменить самих себя. Мы веками шли гибельным путем — путем насилия над природой и ближним. Другой линии, линии гармонии с бытием, следовали лишь отдельные племена— эвенки, индейцы, чукчи, полинезийцы…

— Примитивные народы, — презрительно фыркнул Бержерон.

— Да, примитивные, — добродушно согласился Донован. — Не стоит их недооценивать, сын мой. Сейчас я тебе кое-что покажу.

Он вынул свое портмоне и достал оттуда старую цветную фотографию, наверное, вырезанную из какой-нибудь книги. Николай наклонился, чтобы рассмотреть ее получше.

Желтые пески пустыни, из которых вырастали низкие серо-черные скалы. На переднем плане темнели несколько камней с широкими отполированными углублениями в верхней части. В эти углубления были вложены гладкие каменные шары.

— Ручные мельницы, — совсем тихо, почти шепотом произнес священник. — С их помощью мололи пшеницу. Это единственные молчаливые свидетели некогда плодородной Сахары. Тысячи лет назад там текли несколько рек, более могучих, чем Нил. Потом туда пришел человек — примитивные народы, как ты их называешь, Жак, — и неразумным ведением земледелия и скотоводства уничтожили огромные территории. Сначала проходили стада коров, за ними овцы, которые способны щипать даже самую мелкую травку, наконец, стада неприхотливых коз довершали начатое. После них оставалась пустыня. Так человек совершил первую экологическую катастрофу в своей истории. Первую, но далеко не последнюю. В нас заложены семена зла, и до тех пор, пока мы от них не избавимся, все будет напрасно. Ты говоришь мне о простых и безопасных ядерных реакторах. Согласен, возможно, с их помощью тебе удастся возродить цивилизацию и даже добиться стократного успеха, но ведь эти реакторы могут превратиться в простые и доступные любому безумцу атомные бомбы. Сколько времени можно будет надежно хранить их гибельную тайну? Вряд ли долго, ибо, как сказано в Евангелии: и зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Вот так-то, Жак. Если не задумываться прежде о добре и зле в человеке, наука не поможет.

— Согласен, отче. — Бержерон повертел пустую чашку и, не стесняясь, хлебнул прямо из кофейника. — Пока все в твоих рассуждениях было нормально. Мы способны уничтожить планету, что доказывалось неоднократно. Но ты хочешь доказать мне, что мы способны уничтожить всю Вселенную. Как, черт побери, как? Объясни, если можешь.

17

Дуалистическое учение, оказавшее сильное влияние на богомильство.