Десятый праведник

Мельник вздохнул и проводил его до двери умоляющим влажным взглядом. «Черт бы тебя побрал, — подумал Николай. — И хочется, и колется… А торговался-то, чтоб ему пусто было, прежде чем согласился…»

Он перешагнул через порог и вышел на утрамбованную телегами площадку перед мельницей. На улице было теплей. С обеих сторон поднимались крутые лесистые склоны. Ветер шумел листвой, ему подпевал рокот реки, и сквозь этот монотонный шум внезапно послышался слабый цокот подкованных копыт. Кто-то поднимался по старой каменистой дороге.

Расстегивая кобуру, Николай отбежал чуть вниз по наклону к широкому омуту, над которым было закреплено мельничное колесо. Высокий, заросший травой берег служил надежным прикрытием, в случае необходимости отсюда можно было незаметно улизнуть, поднявшись на косогор или спустившись вниз к реке. Здесь ему было гораздо спокойней, чем в четырех стенах.

Цокот стал слышней. Николай осторожно раздвинул траву руками и увидел, как из-за поворота выходит худенький паренек, ведущий за поводья тощего ишака. Несмотря на расстояние, он его узнал. Это был тот самый парнишка. Джовани Стерца.

Круглая жирная физиономия Германа мелькнула в дверях и тут же юркнула обратно. Парнишка приближался не торопясь, размеренной походкой горца. Выглядел спокойным. «Из него выйдет человек, — подумал Николай. — Далеко пойдет, если не убьют. И как он выкрутился тогда со своим ишаком? Я бы не смог…»

На всякий случай он, не сходя с места, подождал, когда Джовани подойдет ближе. Но все было в порядке, не заметно было ни засады, ни слежки. Мальчишка повернулся к нему, осмотрел с головы до ног и махнул рукой. Почувствовав, что поводья отпущены, животное остановилось.

— Привет, — сказал Николай. — Значит, ты уже стал профессионалом, а?

Джовани пожал плечами и принялся снимать с вьючного седла ишака тяжелый брезентовый мешок с пришитыми к нему лямками. Поставив его на землю, он ткнул в него пальцем.

— Осторожней с печатью. Не повреди, это их условие.

Сверху мешок был крепко завязан веревкой и запечатан красным воском, на котором виднелся странный знак — буква J с двумя перекрестьями справа и слева. Символ иоаннитов.

— Как поживает Гастон? — попытался разговорить мальчишку Николай.

— Он мертв.

От его спокойного голоса у него по спине побежали мурашки. Ему вдруг показалось, что весь холод ущелья поднялся, чтобы обрушиться ему на спину.

— Как? Когда?

Джовани лишь слегка сузил глаза.

— Десять дней назад. Засада. Кто-то его сдал. Деде ищет подставу. Он убрал Рыжего и теперь стал шефом банды, имей в виду. — Парень помолчал, потом в его голосе зазвучали неожиданно теплые нотки: — Классный был человек Гастон, без него не так. Последнее время все злился, что не может найти курьера, чтобы передать эту партию. Сам собирался.

Нервно потирая руки, толстый Герман появился на пороге пристройки. Глазки его бегали, словно он боялся, что прямо сейчас на мельницу ворвется толпа разъяренных крестьян.

— Все в порядке?

— В порядке, да перестань ты дрожать, — презрительно успокоил его Николай. — Мы скоро уходим.

— А деньги?

Джовани дал ему тоненький свиток банкнот. Недоверчивый мельник два раза их пересчитал, внимательно и с явным удовольствием. Наконец убрал пачку, глубоко вздохнул для храбрости и шагнул, руки в боки.

— Маловато. Добавить бы надо… еще пятьсот марок. Я вас не отпущу, пока не получу свое.

— Получишь — пулю, — зловеще пообещал парнишка. — Сгинь!

Под угрожающим блеском его темных глаз толстяк сдулся, как воздушный шарик. Бросая через плечо боязливые взгляды, он юркнул в пристройку, захлопнул дверь и только после этого осмелился разразиться потоком немецкой брани.

Николай протянул руку.

— Ну, кажется, пора в дорогу. До свидания, Джовани.

Парень сдержанно пожал ее, словно не смея даже в этот жест вложить чувство.

— До свидания. Будь осторожен.

Кивнув, Николай закинул тяжелый мешок за спину и зашагал вверх. Сзади по камням зацокали копыта ишака — медленно и печально, словно сочувственное цыканье языком. Надо же, как меняются роли, мелькнуло у него в голове, пока он шел через речушку по прогнившему мостику за мельницей. Месяц назад он предупреждал Джовани Стерца быть осторожным, теперь мальчишка отвечал ему тем же, словно успел повзрослеть за такой короткий срок.

За мостом начиналась тропа, но Николай свернул направо и пошел вдоль течения через груды крупных округлых камней и зарослей репейника, раскидавшего широкие мясистые листья. Солнце скрылось за высоким хребтом, и во влажной долине воцарился холодный вечерний полумрак. Надо было торопиться, приближалась ночь. Рокот воды из каменного русла немного притуплял его мрачные мысли. Да, мальчишка безусловно вырос. Но надо признать, что и сам он изменился со времени их последней встречи. Там, у разграбленного фургона со спичками, он мог считать себя вольным и независимым скитальцем, одним из лучших курьеров. Сегодня он подчиненный Буше. Как сказал бы Мишин, двойной агент с абсолютно прозрачным прикрытием. Интересно, уловил парнишка разницу? Может быть…

Пройдя вперед еще метров сто, он, свернув от речушки, стал подниматься вверх по круче, через густой буковый лес, скользя временами на толстом ковре из оглушительно хрустящих сухих листьев. Работа была такой же, как в доброе старое время, и лес был тот же самый, но сейчас никакого удовольствия от хождения по горам и долам он не испытывал. Чувство самоуважения, собственного достоинства исчезло без следа. Он всегда презирал стукачей и знал, чего те заслуживают, — пули и камня в рот, такова была древняя сицилийская традиция. «Сбегу, — поклялся он. — Сразу же по возвращении в Вельтбург, и пусть будет что будет! Решено, смываюсь. Не на юг, там у мсье Луи солидные связи. Может быть, на восток? В Болгарию, а почему бы и нет? Только придется быть осторожным при переходе через Румынию, о Румынии ходят скверные слухи. Или подбить Мишина отправиться в Россию? Разве не об этом он мечтал? Вместе как-нибудь прорвемся».

Деревья поредели, стало чуть светлей, и впереди открылась широкая поляна, над которой висело надутое брюхо небольшого дирижабля. От гондолы во все стороны были протянуты веревки, привязанные за стволы деревьев, словно кто-то собирался раскинуть здесь гигантский шатер. В центре поляны двое пилотов, услышав шум, тревожно навели автоматы. Карл, тот, что повыше, узнал идущего, опустил оружие и ткнул локтем коллегу:

— Отбой. Свои.

В его голосе Николай уловил презрительные нотки, или ему это только показалось? Он вздохнул. Вряд ли показалось… Пилоты вели себя с ним учтиво, они знали, кто он, знали в общих чертах о его задании и сделали соответствующие выводы Никто не любил предателей, даже полицейские.

— Здорово опаздываешь, — грубовато бросил другой авиатор со смешным именем Бонифаций.

— Не страшно, — успокоил его Карл. — Шестьдесят километров, оглянуться не успеешь, и мы на месте. Ветер попутный. Давайте подниматься.

Бонифаций перекинул автомат через плечо, ухватился за веревочную лестницу и ловко поднялся до квадратного люка в днище гондолы. Когда он скрылся, Николай последовал за ним. С объемистым мешком за спиной подниматься было трудно. Ему показалось, что Бонифаций тихонько выругался в его адрес. Хорошо еще, что нижний конец лестницы был закреплен воткнутым в землю колышком и его не слишком сильно мотало.

Наконец он пролез через люк, занял место в середине тесной плетеной гондолы и, поставив мешок рядом с собой, начал надевать тяжелый комбинезон с подпушкой из овчины и обувать теплые унты. Внизу Карл обегал поляну, развязывая одну веревку за другой, а Бонифаций быстренько затаскивал их наверх. Дирижабль плавно закачался, словно бакен на спокойных морских волнах. Нос начал разворачиваться по ветру. Когда осталась только одна веревка с задней стороны гондолы, Карл подбежал к лестнице, двумя пинками выбил колья и, не обращая внимания на сильную качку, стал, ловко переставляя руки и ноги, подниматься вверх. Вскоре его голова показалась в люке.