Страница 55 из 62
– Такой портрет можно написать, только без памяти влюбившись в оригинал, – тихо произнес он.
Вот, что и требовалось доказать. Любит и ревнует. Дико и безудержно. И что мне делать? Я-то до конца тоже его из сердца не выкинула, не успела еще!
Мне вдруг стало тоскливо и бесприютно.
Вроде как минуту назад все было ясно – Чурилин. А теперь эта тихая истерика Бокова, его отчаяние, страдание, боль.
– Антоша. – Я подошла к нему, прижалась к напряженной сухой спине. – Ну что ты так расстроился?
– Он тебя любит! – горестно и горько выдохнул он. – Я знал. Я – идиот! Самовлюбленный доверчивый идиот.
Когда мужчина критикует себя, причем искренне, лучше помолчать. Тем более что эта критика вполне справедлива и заслужена.
– Это – единственная работа?
– С моим лицом? Да.
Боков снова посмотрел на меня как-то невменяемо:
– Где он живет? Говори!
Убьет. Он его точно убьет. Одного похоронят, другого – посадят. А я? Снова у разбитого корыта? Ну уж нет!
– Я не была у него в каюте, не знаю. Он мне портрет в ресторан принес. Выследил, застукал и принес.
– Что значит – выследил?
– Он видел, как мы прилетели.
– И меня тоже видел?
– Конечно.
Боков глубоко задумался, сжал виски белыми, как лед за окном, пальцами и вышел вон.
Антошу было жалко. Очень. По-моему, так страстно и безответно в меня не влюблялся еще никто. Я даже почувствовала себя несколько виноватой: все же в какой-то момент я дала ему надежду. Зачем? И если он сейчас кинется на поиски Чурилина и найдет? Беды не миновать! Значит, нам не стоит сегодня никуда ходить, ни в бар, ни на танцы. И в каюте оставаться нельзя. Увидит Боков, что не ночую дома, сразу догадается. Перероет весь ледокол, найдет и все равно убьет. Только на сей раз – нас обоих.
Как же быть? Как предупредить Пашу, чтоб не высовывал нос из каюты?
Я тихо брела по коридору, проигрывая в уме возможные варианты развития событий. Ни один из них не был безопасным. Увы.
– Дарья Батьковна, – вдруг услыхала я знакомый удивленный голос. – Куда это ты намылилась? И без очков? Ослепнуть хочешь?
Доктор Жора, а это был именно он, стоял, перегородив дорогу, уперев руки в бока.
– Да у меня уж все в порядке, – поспешила уверить я. – Глаза видят, ноги ходят.
– Что? – буквально взвился доктор. – Ты что, еще и зенки намузюкала? Совсем одурела? Тебе их неделю касаться нельзя, не дай бог случится отслоение сетчатки, а ты по килограмму туши на ресницы навесила! Дура невостребованная!
Ни обидеться, ни огрызнуться я не успела. Жора сгреб меня в охапку, втолкнул в госпиталь и, умело закольцевав одной ручищей мою спину и руки, другой нагнул куда-то мою же несчастную голову и включил воду.
– А-а-а! – заверещала я, когда поняла, что задумал этот изверг.
– Молчать! – рявкнул он. – И глаза зажмурь. Дура! Вот же дура какая! Это же глаза, а не задница!
Поскольку рот и нос мгновенно наполнились водой, я даже всхлипнуть не могла! Доктор умело и стремительно направил откуда-то взявшийся душ прямо мне в лицо и долго держал так, пока теплая вода смывала мою несравненную красоту. Потом оттащил меня от раковины, швырнул на кушетку.
– Не открывай глаза!
Закапал, положил компресс, отдышался.
– Пятнадцать минут. Не двигаешься и почти не дышишь. Сейчас вернусь.
Честно говоря, когда за ним захлопнулась дверь, ничто не мешало мне вскочить и удрать. Но я перепугалась. Жора – не Рыков, врать не станет. Сказал – я в опасности, значит, так оно и есть. Вот же жизнь! Или ослепнешь, или любовник из ревности убьет. Хотя, какой мне Боков любовник? Даже и не целовались толком ни разу. Как и с Чурилиным, кстати. Может, ну их обоих к черту? Пусть поубивают друг друга, да и дело с концом? Что, я себе третьего, нормального мужика не найду? С другой стороны, кто я такая, чтоб определять судьбу мировой культуры и лишать человечество двух ее лучших представителей? Ну, не виноваты же они, что оба влюбились именно в меня и оба – смертельно?
– Отлежалась, чудовище? – ввалился Жора. – Снимай компрессы, вставай. Сейчас мазь тебе в глаза положу, будешь ходить как японка, прищуренная, зато зрение сохраним. Да и вообще ходить нечего, спать уже пора. Во сне глаза лучше всего восстанавливаются. И смотри, завтра на полюсе чтоб с этой же мазью и в очках! Не то всю башку забинтую, вообще ничего видеть не будешь.
– Не надо повязку! – пискнула я. – Лучше мазь и очки!
– То-то же, – довольно осклабился доктор, поворачивая меня к зеркалу. – Любуйся на себя! Видишь, как глаза снова покраснели?
– Это от воды!
– Это от косметики твоей сраной! И от дурости беспросветной. На свидание, что ли, торопилась?
– Типа того, – кивнула я. – У меня тут жених.
– Вона как, – удивился Жора. – Когда успела?
– Давно, еще в Москве.
– А он тебя без краски не любит, что ли? Или не видал никогда в естественном обличье?
– Сам дурак, – не вытерпела я. И тут меня осенило!
Жора! Вот кто мне поможет разрубить на сегодняшнюю ночь этот гордиев узел!
– Жора, помоги мне. Пожалуйста, – всхлипнула я. – Я ведь не со зла так вырядилась и твои запреты нарушила, мне убийство предотвратить надо!
– Чего? – остолбенел доктор. – Какое убийство?
Пришлось быстренько и не совсем корректно, но зато с душераздирающими подробностями ввести его в курс дела.
– Ну, ты даешь, – присвистнул Жора. – И чего надо сделать?
– Наркотик им какой-нибудь вколоть, чтоб заснули как мертвые и проспали до завтра.
– Укол без согласия нельзя. Не положено.
– А убийство на ледоколе положено? – вспыхнула благородным негодованием я.
– Молчи. Дай подумать.
Думал Жора долго и шумно. Скреб ногтями макушку, чесал бока, присвистывал и пришепетывал.
– Ну, значит, так. Ради любимого ледокола и обожаемой Арктики пойду на должностное преступление. Только ведь и лечить их мне придется!
– Жорик, я тебя на весь мир прославлю!
– Заткнись. И вообще, все, иди отсюда. В койку и спать. И никаких ресторанов и похождений. Этот твой артист в соседней каюте живет?
– Да.
– Туалет у вас общий или отдельные?
– Разные.
– Уже хорошо. Короче, чего бы ночью ни услыхала, хоть на помощь звать будет, не выходи. Ясно? – Он пристально посмотрел на меня, цыкнул зубом: – Да что тебе ясно? Влезешь ведь опять, как пить дать! Дай-ка я тебе димедрольчику вколю, чтоб заснула быстро и спала без сновидений.
– Я не хочу!
– А кто тебя спрашивает? У тебя солнечный ожог сетчатки. Положено! – И видя, что я стала отползать по стене к двери, добавил: – Ты хочешь, чтоб твои м… живы остались?
– Хочу.
– Тогда давай руку, и без разговоров!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
RELISTING[7]
В дверь тарабанили так, словно наступил день Страшного суда и за мной пришли черти, чтобы отвести на самую раскаленную сковородку.
– Даша, открывай! Все на свете проспишь, к полюсу подходим!
Жора ввалился в мою каморку с металлической коробкой под мышкой.
– Так, выспалась нормально, ложись, глаза прокапаю и мазь заложу.
– Зачем тогда было вставать? – проворчала я. – И так лежала.
– Как прошла ночь? Тихо?
– Откуда я знаю? Спала же!
– Что снилось?
– Ничего. Хотя… – Мне смутно припомнилось, что где-то близко всю ночь шумела вода, казалось даже, что каюту вот-вот затопит. Вроде даже слышались какие-то предсмертные стоны погибающих. И я хотела проснуться и убежать, чтобы спастись, только сил не хватило, да и было лень. – Нас ночью не затапливало?
– Ага, значит, кое-что слышала, – обрадовался доктор. – Это один из твоих дуэлянтов на горшке страдал.
– Что ты с ними сделал? – помертвела я.
– Уже откачал. Спят как младенцы. Намучились за ночь. Ну, перед полюсом сама разбудишь, если захочешь. Завтракать им все равно нельзя, обедать, впрочем, тоже. Разве что на ужин кашки на воде поклюют.
7
Relisting – повторное выставление товара на продажу, если он не был продан (аукционный термин).