Страница 39 из 62
У меня едет крыша, решила я, или уже отъехала. Какое солнце в три часа ночи? Тем более что, когда я отправлялась в ванную, на улице так же рвано и мерзко, как днем, мельтешил снег и стояли серые сумерки. Это что, на меня так алкоголь действует? Да что я выпила-то? Пару порций кампари с соком. Ну, еще чуть мартини. А, губернатор же заставил меня выпить с ним водки. За процветание Севера. Вот тебе и последствия. Или это из-за заполярной нехватки кислорода? Что-то я про это слышала. Правильно, измученный мозг, оголодавший без питания, начинает выдавать желаемое за действительное, иначе говоря, глюки. И никаких наркотиков не надо.
Я протерла глаза. Вернулась в ванную. Промыла их холодной водой, крепко зажала ладошками и так, незряче, снова осторожно вошла в гостиную. Постояла, привыкая к темноте и представляя унылую заоконную картину, резко отбросила ладони.
Солнце, изловчившись, садануло меня по зрачкам так, что слезы брызнули просто фонтанами!
Вот это да.
Нет, я не идиотка, более того, вполне образованный человек, то есть знаю, что существуют белые ночи, более того, имела счастье лицезреть их в чопорном и холодном Питере. О полярном дне я тоже слыхала, но представляла его себе примерно таким, как в граде Петровом, где «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса». А тут что за аномалия? Природа день попутала с ночью? А люди как же?
Я подошла к окну и уставилась вниз. Площадь перед гостиницей кишмя кишела народом. Группа подростков увлеченно гоняла на роликах, молодежь постарше расположилась на скамейках с пивом, туда-сюда шлялись слившиеся в объятиях парочки, какие-то мужики кучно размахивали руками, обсуждая, вероятно, вопросы международной политики.
Мир за окном разительно переменился. От грязного снега на газонах не сталось и следа, и они, умытые и чистые, цвели ярким изумрудом травы с вкраплением оранжевых и розовых островков. Деревья, усыпанные росистыми бусами, пуляли солнечные зайчики, которые, впрочем, тут же возвращались обратно, чтобы отразиться тысячами бриллиантов в высыхающих на глазах лужицах.
Более всего меня поразил внешний вид мурманчан. Несколько часов назад люди сплошь были в темных куртках, плащах, сапогах. Сейчас же самые юные пребывали в шортах и майках. Постарше – в джинсах и футболках, и даже кучкующиеся мужики сбросили пиджаки, оставшись в одних сорочках.
Там что, жарко, что ли? После снегопада?
Я распахнула окно и тут же приняла на себя плотный порыв очень теплого, даже ласкового ветра. Этот ветер меня доконал. Ну, не может быть такого в природе! По всем законам – не может! И если с Крайним Севером под июльским снегом еще можно было стерпеться, объяснив сию несообразность трезвому уму, то вот с этим жарким солнцем и пляжно одетым народом мой мозг мириться категорически отказывался! Да что там отказывался, его просто заклинило.
Чтобы окончательно не сойти с ума, я закрыла окно, опустила жалюзи и залезла в кровать. Электрическое тепло еще не вполне рассосалось по матрацу и подушкам, под одеялом было вполне даже жарко. Я представила, что нежусь на белом мальдивском песке, и закрыла глаза.
Да, об этом потрясающем впечатлении рассказать надо непременно. Я отточу до совершенства каждое слово, каждую букву! Мои читатели должны знать правду, в каких нечеловеческих условиях живут их сородичи на далеком Кольском полуострове. Я.
Вертолет тряхнуло так, что я тюкнулась виском об иллюминатор.
– Мы падаем? – сдуру решила я. Причем решила вслух.
– Ну что ты! – погладил мою руку Антон. – Просто небольшая колдобина на арктическом шоссе. Дай-ка я тебя пристегну.
Он нежно обнял меня за талию, вытянув откуда-то сбоку ремни, защелкнул замок. Чуть дольше, чем того требовала ситуация, задержал руки на моем теле. Приблизил губы к виску и легонько дунул на мои завитки.
– Не отвлекайся! Ты так красиво дремала, я просто любовался!
Дремала? Ладно, любуйся дальше.
Я снова прикрыла глаза, изобразив на лице легкую нежную улыбку, и стала подыскивать самую первую, самую топовую фразу будущих путевых заметок. Вертолет снова тряхнуло, еще сильнее, чем в первый раз, и мое услужливое сознание тут же закрыло шторку на гостиничном окне, в котором плескалось солнце, и подсунуло картинку падающего вертолета.
Он медленно фланировал вниз, раскачиваясь, как муха на нитке, и с каждой секундой все яснее становилось, что спасения нет, что последним моим приютом станут бесстрастные жестокие льды, и даже пышных похорон мне не видать, как своих ушей, потому что из этих глубин никто и никого доставать, конечно, не станет. Ни известного продюсера, ни гениальную журналистку. Так, панихида по фотографиям. Может, потом, когда глобальное потепление доберется сюда и этот панцирь растает, наши тела найдут какие-нибудь ученые из двадцать пятого века и долго будут ломать голову, кто эти люди – невзрачный мужчина и прекрасная молодая женщина. И может, назовут свою находку, то есть меня, полярной принцессой.
– Даша, смотри, мы летим надо льдами! – нежно вернул меня в действительность Антон.
Я открыла глаза и тут же зажмурилась, не в силах вынести ослепительного сияния, окружающего вертолет со всех сторон. Мы будто оказались внутри одной огромной лампочки нестерпимо мощного накала. Свечение шло отовсюду – справа, слева, сверху, снизу. Весь мир вокруг представлял из себя одно сплошное солнце, от которого плавился воздух и слепли глаза. Антон нацепил на меня специальные очки, выданные при посадке, я проморгалась, вытерла слезы и наконец прозрела. Теперь внизу, на ровном бело-голубом холсте, то тут, то там рваными полянами расцветали ярчайшие незабудки. Или колокольчики? Или васильки? Кто их с такой вышины разберет?
Недавнее белое на голубом сменилось голубым на белом. Это представлялось не менее прекрасным, но и не менее жутким. Если бы в эти невероятно чистые и холодные цвета добавить чуть-чуть тепла – оранжевые всполохи, например, – или на худой конец плеснуть на стылую синь топленым молоком, пейзаж внизу стал бы точь-в-точь мальдивским – белый песок, бирюзовый океан. И тогда сердце бы запело, а тело само запросилось вниз, в ласковую прохладу волн и горячую негу песка. А так. Неземные краски, неземные цвета. Одно скажу: туда, вниз, мне совершенно не хотелось. Хоть полюс, хоть десять полюсов.
– Видишь широкую полосу воды? Вон там, прямо по курсу? Это – след от ледокола.
– То есть мы рядом? – возликовала я.
– Почти, – улыбнулся Антон. – Расскажи лучше, в кого себя преобразил Павлик Чурилин? Не могу поверить, что его невозможно узнать.
Ясное дело, мой верный рыцарь, пожертвовавший личным отпуском и комфортным отдыхом ради моей минутной прихоти, честно пытался отвлечь меня от тягостных мыслей и страха, но я твердо решила не показывать больше собственную слабость.
– Я слово дала, что эта тайна умрет вместе со мной.
– Значит, в ближайшие сто лет мир не узнает нового лица Чурилина?
– Творец имеет право на анонимность. Хотя бы для того, чтобы получить возможность творить.
– Дашуля, а сама-то ты другана признаешь? – хитро прищурился он.
Снова ревнует, поняла я. Боится, что не отследит, с кем я общаюсь. И правильно, между прочим, делает. С такой женщиной, как я, никогда нельзя быть до конца уверенным в результате.
– Ну, если я чего попутаю, так он-то меня признает!
– Подойдет?
– А то! Если, конечно, ноги от счастья не откажут.
Боков нахмурился, но я этого не заметила, поскольку вовремя успела отвернуться к окну.
Синяя полоса внизу неожиданно расширилась до размеров небольшого моря, и где-то вдали на ней вдруг запульсировала яркая красная точка. Будто некий космический великан обронил на водную гладь яркую новогоднюю конфитюшку или, наоборот, великан подводный выставил над своим царством красный мигающий фонарик.
Вертолет плавно парил над синью, незаметно изменившей цвет и налившейся откуда-то из глубины густо-фиолетовым, красная точка становилась все больше и объемнее, пока наконец не превратилась в игрушечный яркий кораблик, застывший далеко внизу. Впрочем, приглядевшись, я обнаружила, что красивый кораблик вовсе не стоит, а движется, и довольно споро: вокруг корпуса белели пышные кружева пены, отделяя махонькую скорлупку от синей громадины воды.