Страница 15 из 62
– Может, Уорхолу? – предположила я, изображая усиленную работу мысли. – У него портреты Мэрилин Монро очень неплохие.
– Уорхол? – Паша посмотрел на меня с интересом. – А ты в курсе, что Пикассо и Уорхол сейчас самые востребованные художники? Уорхол в рейтинге востребованности сместил Клода Моне со второго на третье место. Так что теперь они на одной жердочке – Пикассо и Уорхол.
– А кто там еще среди лидеров?
– Ну, первую тройку я назвал, четвертым венецианец Антонио Каналетто идет. Представь, выскочил с 239-го места сразу на четвертое!
– Так бывает?
– Как видишь. Вдруг стал модным. Вдруг поперло. Ну, примерно как у меня на Sotheby's.
Счастливый холодок просвистел вдоль моего позвоночника: наконец-то мне повезло! Наконец-то я встретила мужчину, с которым не стыдно идти по жизни. И никто не сможет меня упрекнуть, что я продалась за деньги! Наоборот. В скромном малоизвестном художнике я разглядела гения. И наша внезапно вспыхнувшая любовь возбудила в нем такие творческие силы, такую мощь и энергию, что его работы мгновенно оценили настоящие знатоки искусства, и в мировом рейтинге он потеснил самого востребованного художника современности – Пабло Пикассо.
«Подобное к подобному», – станут говорить о нас. Как там выразился милейший Сергей Сергеевич? Талант к таланту? И это – истинная правда!
– А кто еще? – выплывая из мечтательного тумана, спросила я. Надо же знать, с кем придется конкурировать!
– Ротко, Шагал, де Коонинг, Фернан Леже, Баскиа, Люсьен Фрейд. Знакомые имена?
Из всех вышеперечисленных я, понятно, знала Шагала, что-то слышала о Марке Ротко и Фернане Леже. Могла припомнить даже одну работу Виллема де Коонинга. Имена Баскиа и Фрейд звучали для меня совершенно незнакомо. Если только это не тот самый Фрейд, который.
– То есть сплошь нонконформизм, – понимающе кивнула я.
– А что делать? Каков мир – таково и искусство. Ты ведь тоже почему-то не сказала, что хотела бы позировать, допустим, Тициану или Рафаэлю.
(Эк, хватил! Еще бы Леонардо да Винчи вспомнил! Мне эти гении и в голову-то не пришли. С чего? Все-таки свое место в этой жизни я хорошо понимаю. Надо и совесть иметь!)
– Уорхол… он такой… весь на нерве. – Я артистично «подбирала» слова, волнуясь и трепеща. Потому что о настоящем искусстве нельзя говорить иначе. И потом, Паша, когда в меня по-серьезному влюбится, ясное дело, на холст все свои чувства выплеснет. Так что из меня вполне может получиться Джоконда в современном исполнении. – Как же тебе позировать, если ты в круиз собрался, – закинула я вожделенную удочку. – Или уже передумал?
– Что ты, – он посерьезнел, – Арктида – это святое. И потом, это всего лишь две недели. Я даже отдельную каюту взял, чтобы никто не мешал. На ледоколе одноместных нет, пришлось за двух человек платить.
«Ну же! – торопила я. – Ну не стесняйся! Ну, говори: типа, Даша, поехали со мной, это судьба, не зря я оплатил именно два места.»
Но он снова заговорил о другом. Видно, своими познаниями в живописи я сразила его окончательно. Вот, скажите, тянули меня за язык? Нет бы прикинуться просто восторженной дурочкой. С другой стороны, зачем ему дурочка? Гала, между прочим, из всех воспоминаний представала женщиной волевой, сильной и жесткой. А Дали ее боготворил!
Ладно, подождем. Еще не вечер.
– Ты говорил, что, кроме Рериха, никто Север по-настоящему не понял?
– Да. А знаешь почему? Рерих обладал тайным знанием о Севере, об Арктиде, Гиперборее.
– Откуда?
– Он же посвященным был! И потом, вспомни, с кем он дружил. С Еленой Блаватской. Да и супруга его много чего понимала.
Эзотерические бредни не волновали меня никогда. Всяческие там контактеры типа Блаватской представлялись мне, как бы это сказать, ну, не совсем здоровыми, что ли. Всегда.
Но не сейчас.
– Так, может, возросший интерес к творчеству Рериха и объясняется тем, что тайное знание стало распространяться по земле? – умно спросила я.
– Конечно, Даш. Вселенная только-только приоткрывает свои тайны. И далеко не всем. Мне кажется, там, на полюсе, среди вечного ледяного безмолвия, я много чего пойму. И сумею рассказать об этом людям своими работами. При жизни Рериха его работы стоили копейки! Несколько лет назад Ростропович купил его холст «Сокровище ангелов», кажется, за 484 тысячи долларов. Ну, помнишь, та, где на фоне песчаных барханов огромная фигура ангела с крыльями? А на заднем плане много других ангелов.
– Конечно, помню, – кивнула я, совершенно не представляя, о чем речь, – цвета еще очень необычные, будто мед добавлен.
(Про мед я сказанула совершенно от фонаря, быстренько сообразив, какого цвета может быть песчаный бархан.)
– Точно! – обрадовался Паша. – Мне такое сравнение даже в голову не приходило! Даш, тебе надо исключительно об искусстве писать – такая точность формулировок! Так вот, следующую работу, «Ведущая», оценили уже в 688 тысяч, а в прошлом году на том же Sotheby's совершенно неизвестная его картина ушла за миллион. То есть интерес растет, цена – тоже. А последователей его творчества, я имею в виду продолжателей, нет совсем. Вот я и хочу эту лакуну заполнить.
– Меня ты тоже в стиле Рериха напишешь? – невинно полюбопытствовала я. – На фоне вечных льдов и снегов?
– Нет, Даш. Ты – особый случай. У тебя такое одухотворенное, светлое лицо. Хотя. А знаешь, – он вдруг загорелся, – пожалуй, ты вполне могла бы послужить натурой для ангела!
– Позировать в Арктике? Я же в сосульку превращусь! – Мое кокетство было милым и естественным. Ну как после такого не предложить мне составить компанию на полюс, пообещав согревать меня собственной нежностью?
– Я же не зверь, Даш, – снова улыбнулся он. – Арктида – это моя вахта. Таким нежным созданиям, как ты, там делать нечего. Да и потом, я, когда работаю, очень злой и занудный.
– Неужели? – Смириться с тотальным поражением было очень трудно.
– Да все художники такие, Даш. Как работать начинаем – не подходи! А иначе ничего путного и не выйдет. Я же сказал, муза соперничества не терпит.
На какую-то долю секунды мне стало смертельно тоскливо, даже взрыднуть захотелось: столько сил потрачено – и все зря! Он, видно, чутко это уловил. Поднял бокал с Chateau Petrus и посмотрел мне прямо в глаза:
– Даша, за твою изысканную красоту! За твой утонченный ум! За нашу счастливую встречу! И, – он придержал мою руку с бокалом, потянувшуюся ко рту, – я тоже настаиваю на праве первой ночи!
Я возвратила ему нежнейший и соглашающийся взгляд и отпила вино.
Мы друг друга отлично поняли!
Обстановка в ресторане как-то незаметно поменялась. Исчезли бледнолицые соискатели полезных знакомств, видно, исчерпав отведенный на салатик и кофе прожиточный минимум. Рассеялись, как предутренние сумерки, любопытствующие зеваки, вдоволь налюбовавшиеся на сильных мира сего. Громче стала музыка, развязнее жесты, зазывнее серебряный смех страждущих модельных красоток. Пьяно-бар «Цвет ночи» неуклонно превращался в обычный кабак с привычными развлечениями.
На секунду мне пригрезилось, что из-за барной стойки вышел косолапый куршевельский мишка с кольцом в носу, однако, приглядевшись, я поняла, что ошиблась. Там, в неуверенном отблеске приглушенного света, просто сплелись в экстатическом объятии два мужских тела. То ли они пытались поддержать друг друга, нащупывая ускользающий пол, то ли просто давно не виделись и, встретившись, никак не могли расстаться. Видимо, их нерушимое единение было замечено не только мной. К парочке подскочила платиновая девица в сарафанчике, больше напоминающем открытый купальный костюм, попыталась расцепить сплетенные тела, мгновенно оказалась внутри, закольцованная руками и животами. Скульптурная композиция странно заколыхалась и вдруг медленно стала заваливаться набок.
Через секунду раздался глухой удар, приглушенный вскрик девицы, и в паузу меж музыкальными аккордами виртуозно вписался отборный русский мат.