Страница 15 из 32
— От свидетелей избавлялся! — не утерпел Петька.
— Неизвестно, — возразила Маша. — Нас он, скорее всего, не видел. Но слышал, как МЫ споткнулись, — «мы» она подчеркнула голосом, презрительно глядя на Петьку, — и подобрал сандалию, вот эту, взрослую.
Самосвалов посмотрел на сандалию, удивился, но промолчал.
— Там на потолке стрелки, розовые. Можно пойти по ним и проверить, куда он ходил. Это все, а «террорист», «подвзорвать» — просто наши разговоры, — закончила Маша. — Да, и еще у него фонарик еле светил. Наверное, ходил долго, раз батарейка села.
Петька говорил втрое дольше, но ничего не добавил к Машиному рассказу. В основном он учил начальника милиции ловить преступников:
— Засады надо ставить в двух местах: здесь и там, где кончаются розовые стрелки. Признаюсь честно, я не уверен, что там склад взрывчатки. Может, это всего-навсего пустое место, до которого дошел преступник, пока не сдохла батарейка. Но тогда он вернется и пойдет дальше…
— Я же просил: рассказывай только то, что видел сам! — стонал Самосвалов, размазывая по лицу пот и грязь. Петька кивал с понимающим видом.
— Ща. Я только закончу, что им попили мою мысль. Не исключено, что есть другой вход в катакомбы, о котором мы не знаем…
Когда Петька начал: «На нашем бы месте я бы…» — начальник Укропольской милиции заткнул ему рот ладонью. Наверное, испугался, что Петька займет его место.
— Теперь ты, — кивнул он Боингу.
— Ростом этот мужик повыше меня. Не крутой. Рубашка с коротким рукавом, цвет я не разглядел, и синие джинсы или просто штаны, — коротко ответил второгодник.
— А почему ты сказал «не крутой»? — спросил Самосвалов, удерживая двумя руками мычащего Петьку.
Боинг почесал в затылке и ответил:
— Крутой, он и есть крутой. Качок стриженый. А у этого бицепсы пожиже, волосы подлинней. Мужик как мужик.
Не отпуская Петьку, Самосвал достал из кармана фотокарточку:
— Этот?
Пока фотокарточка дошла до Укрополя, ее раз десять перегоняли по факсу и размножали. То, что в конце концов получилось, напоминало лицо, которое видно на луне в хорошую погоду.
— А получше нет? — спросил Боинг.
— Будет, когда его поймают. Ладно, все свободны, — объявил Самосвалов, но Петьку не выпустил. — Дома напишите все, что мне рассказывали, и завтра после школы занесите в милицию. Да, и если найдете мою фуражку, тоже занесите.
— А где вы ее потеряли? — спросила Маша.
— Где-то здесь. Специально не ищите, но если попадется…
Петька в самосваловских руках дергался и вращал глазами.
— Все, до завтра, — попрощался Самосвал, выпуская влюбленного.
Петька по-собачьи встряхнулся и замолол как ни в чем не бывало:
— Кстати, надо бы заминировать овраг. Разумеется, сигнальными минами, чтобы не пострадало мирное население.
Начальник Укропольской милиции не слушал. Подобрав кайло Боинга, он вскарабкался к лазу. Примерился, тюкнул кайлом, и огромный пласт сухой глины обрушился со склона, завалив дыру.
— Вот теперь все! — Самосвалов бросил кайло и по нетвердому осыпающемуся склону сошел-съехал на дно оврага.
— А еще у него фонарик «Ленинград»! — крикнул ему в спину Петька. — Там лампочка…
Самосвалов обернулся.
— Знаю, у меня такой был, давно. Их, наверное, уже не выпускают… Не забудь про это написать.
И ушел. Восьмиклассники смотрели ему вслед.
Некоторые считали Самосвала бездельником, потому что в Укрополе не было ни серьезных краж, ни драк с поножовщиной. Начальник милиции валялся на пляже, играя в «дурачка» с приезжими курортниками, или в кафе болтал с официантками. Другие говорили, что если бы дядя Витя не приглядывал за курортниками и не узнавал у официанток городские сплетни, то в Укрополе и начались бы кражи и кровавые драки.
Маша отлично знала, что Самосвал не бездельник. Это и пугало. Он же не поленится зайти к ней домой и все рассказать Деду. Тогда — прощай, клад Бобрищева! Еще, чего доброю. Дед надумает провожать ее в школу и встречать из школы.
— Соловей, что ты там дребезжал про фонарик — спросил Боинг. — Опять языком трепал?! Я и то не видал, какой у него фонарик, а ты разглядел. Или у тебя и зрение абсолютное? Тебя в художественную школу не записывали?
— Вали отсюда! — обиделся Петька.
— Это кто «вали»?! Ща сам полетишь и чирикнуть не успеешь!
Маше пришлось влезть между мальчишками:
— Не устали еще?
— А чего он… — хором начали Петька и Боинг. Пришлось успокаивать их, как маленьких:
— Тихо, тихо! Сейчас разберемся! Петька, ты про какой фонарик говорил?
— «Ленинград». Помнишь, у меня такой в лодочном сарае валяется? Там лампочка повернута наоборот.
Маша вспомнила. У всех фонариков лампочка вворачивается, как обычно. Кажется, что другого способа нет. А в старом Петькином фонарике лампочка перевернута: стеклянная колбочка светит назад, а впереди цоколь на двух ножках. Когда такой фонарик направлен тебе в глаза, тени цоколя и ножек сразу видны. Чтобы объяснить это Боингу, пришлось нарисовать прутиком в пыли устройство фонарика. Кажется, второгодник не особенно понял, что к чему, но поверил Маше на слово: «Ленинград» легко узнать издали, по свету.
— То-то! Самосвал сразу въехал, а ты — «Опять языком треплешь, Соловей»! — передразнил Боинга Петька и со щедростью победителя предложил: — Хочешь, подарю тебе этот фонарик? Только в него батарейка протекла. Ничего, отмоешь, стекло поменяешь — оно пластмассовое, поцарапалось…
— …Достанешь другой корпус… — добавил Боинг.
— Корпус железный, что ему сделается. Ржавчину счистишь, покрасишь — и владей моим фонариком, помни Петра Соловьева, — невозмутимо закончил Петька.
Боинг стал отказываться от такой чести. Ему не хотелось возиться с ржавым фонариком и особенно — помнить Петра Соловьева. А когда они за разговором поднялись на край оврага, Боингу остро захотелось накостылять Петру Соловьеву.
Багровое закатное солнце висело над горизонтом. За спиной у покорителей катакомб остался овраг, а впереди бесконечными рядами тянулись кусты. Виноград уже собрали, и на километры вокруг не было видно людей, даже Самосвалов куда-то пропал. Укрополь оказался дальше, чем ожидала Маша. Белые домики окраин терялись в зелени, блестел купол на колокольне старинной церкви; крыша школы, недавно выкрашенная суриком, была похожа на шоколадку.
— Это что… — прошептал Боинг, озираясь с понятным изумлением человека, которого долго вели по компасу на северо-восток и, наконец привели на юг.
Петька сделал вид, что тоже удивился, но приятно:
— Класс! Виноградику поедим, а то пить хочется. Пойду поищу, кисточка-другая всегда остается. — И Петька бочком юркнул за ближайший ряд кустов.
Из каждого куста торчало по колу. Винограду колья нужны, чтобы цепляться усиками и расти. А невоспитанные укропольцы вроде Боинга ими дерутся, и эту привычку не может искоренить даже капитан Самосвалов.
Мутный взгляд второгодника прояснился.
— Виноградику?! Ща! Будет тебе виноградик, Ромелла трепливая! — взревел Боинг, с натугой вырывая кол из земли. Взвесил оружие в руках — легковато, — бросил и побежал за Петькой, высматривая кол побольше.
И пошел треск по кустам. Взлетали и стукались колы. Время от времени мелькали головы, то рыжая — Петькина, то белобрысая — Боинга. Один боевой эпизод развернулся на глазах у Маши. Боинг перетянул колом по спине убегающего Петьку, тот упал, откатился и удачно поставил подножку налетевшему Боингу. Пока второгодник пахал носом землю, Петька успел врезать ему своим колом и снопа кинулся удирать.
— Только по голове не бейте! — крикнула Маша вслед героям.
Ее девчачья власть кончилась. В девяти случаях из десяти мальчишки лезут в драку не потому, что хотят драться, а потому, что не хотят отступать. Растащить их легко — они сами только и ждут, чтобы ты встала между ними. Но сейчас был тот десятый случай, когда одному по-настоящему хочется драться, а другой по настоящему защищается. Если полезешь их разнимать, оба в запале могут врезать, чтоб не мешала.