Страница 40 из 46
С. К.: Ренат Сулейманович, Ваш рассказ о себе пробуждает во мне собственные яркие воспоминания. Мой дед был известным земским врачом, в его честь в Нижегородской губернии две мемориальные доски установлены. Человек универсальных знаний и высочайшей порядочности, он был председателем суда чести на губернском уровне, организатором кафедры хирургии в Нижегородском мединституте. Мать моя тоже была врачом, дипломированным — работала в госпиталях хирургом — сперва на финской, “незнаменитой”, потом в госпиталях Великой Отечественной. Помню, читал материны медицинские книги: Войно-Ясенецкого “Гнойная хирургия”, потом какого-то очень интересного грузинского хирурга...
Р. А.: Наверное, Джанелидзе?
С. К.: Да, именно. Понимаете, других книг не было, вот я и читал про хирургию, так было интересно! Даже самому до сих пор странно, что я не стал врачом, как мои родные. Тоже “откатился” от яблони... Как и Вы от учительства родителей своих. Впрочем, как посмотреть. У Вас ведь теперь есть свои ученики, и с каждым годом их становится всё больше.
Р. А.: А разве у Вас их нет, Станислав Юрьевич? И разве не вправе мы считать Вас врачевателем душ человеческих? Журнал, который Вы столько лет возглавляете, стольким людям помог выжить, выстоять, сохранить своё духовное здоровье...
С. К.: После такого нечаянного обмена взаимными любезностями давайте-ка вернёмся к главному предмету нашей беседы. Все мы, её участники — и я, и Геннадий, и Ваш старый друг Илья, — все мы “сердечники”, все не понаслышке знаем, что такое ишемическая болезнь сердца. Как сейчас обстоит в России и в мире с сердечными заболеваниями? Правда ли, что они уже давно лидируют в качестве главной причины преждевременной смерти? Ладно, мир миром, но как бьются сердца наших соотечественников по сравнению, скажем, с периодом двадцати-пятнадцатилетней давности?
Р. А.: Принципиальных перемен, увы, не произошло: печальное “первенство” по-прежнему за сердечными заболеваниями. Но вот технологический уровень кардиологии возрос за эти годы чрезвычайно, и это дает весомые основания для больших надежд.
С. К.: Я слышал, что ещё сто лет назад считалось невозможным и аморальным даже прикасаться скальпелем к человеческому сердцу. Но Пирогов Николай Иванович, гений хирургии, — неужели и он не рисковал?
Р. А.: Нет, даже он не рисковал. Никогда. Проблему со всей остротой поставила вторая мировая война. Масса ранений в область сердца — что делать? И лучшие из лучших наших хирургов — Бакулев, Петровский, Вишневский — идут на сложнейшие, почти безнадёжные операции и прокладывают дорогу нам, пришедшим вослед. А сейчас кардиология получила прямо-таки фантастические возможности диагностики и лечения сердечно-сосудистой системы. Взять хотя бы гениальную разработку японских учёных — эхокардиографию, которая позволяет видеть сердце в трёхмерном изображении, точно определяет, какие его участки сокращаются хорошо, а какие — плохо, в каких сосудах обозначилась закупорка холестериновыми “бляшками” и т. д.
Замечу, кстати, что более совершенная диагностика привела к росту статистики сердечных заболеваний. В том числе в России.
Г. Г.: А как “третий мир”? Как бывшие республики СССР, ныне суверенные?
Р. А.: Там та же закономерность: хуже диагностика — менее достоверна статистика. Вот один только пример. Два года назад, возвращаясь домой через Москву, знаменитый доктор Де Бейки сказал мне: “Слушай, я потрясён — там не знают, как снимать ЭКГ! А они должны делать операцию на сердце оч-чень высокопоставленной особе”. Речь, заметьте, шла об одной из бывших наших союзных республик. Подумать только: откатились за десять лет на полвека назад, откатились молниеносно…
С. К.: Скажите, а региональные российские кардиоцентры в каком состоянии?
Р. А.: Как говорится, дай Бог не сглазить… но разница, которая всегда существовала между столицей и периферией, потихоньку нивелируется. Замечательные центры — там я сам оперировал — в Вологде, Вятке, ряде других городов России. С финансированием там хуже, чем в Москве, в остальном — очень высокий уровень. А Иркутский лечебно-диагностический центр, построенный еще Борисом Васильевичем Петровским, — это же чудо! И в Якутии такой же центр, и в Улан-Удэ. Во Владивостоке не был, не знаю, но “по солнцу”, с востока на запад — отличная география классных кардиоцентров: Новосибирск, Пермь, Томск, Тюмень, Екатеринбург…
С. К.: Да, география впечатляющая. Но скажите, почему же тогда продолжительность жизни, особенно мужчин, в России неуклонно сокращается? Наверное, и потому, что мужчины больше и чаще страдают болезнями сердца? Или нет?
Р. А.: Мужчины в сравнении с женщинами — больше примерно в 7 раз. Но, как вы понимаете, продолжительность жизни зависит отнюдь не только — и не столько — от распространенности тех или иных заболеваний. Это — очень большая и острая социальная проблема. А применительно к сегодняшней России — это настоящая социальная катастрофа.
Ведь что у нас произошло? Новая власть, круто повернувшая Россию на “новые старые” рельсы — кстати говоря, при небольшом стечении народа и без всяких референдумов, — словно забыла вечную истину: нельзя разрушать хорошее, что было до тебя достигнуто. Нельзя! Это жесткий закон для любого общественного строя. А мы что делаем? До сих пор упорно разрушаем всё, что было ценного, даже уникального в советской медицине. Помутнение какое-то, и конца ему не видно…
Вот возьмём, к примеру, участковый принцип медобслуживания населения. Его вдруг решили заменить так называемой “семейной медициной” — вещью совершенно непонятной: для кого, для каких семей, на какой базе? Я ещё понимаю это в пределах какого-то крупного ведомства. Допустим, “Атоммаша” — с прицелом на профессиональную специфику. АЗЛК, ныне полный банкрот, имел свою образцовую медсанчасть. Само собой, ЗИЛ и множество крупных предприятий по всей стране. Ведомственная медицина вполне мирно сосуществовала с участковой, они дополняли друг друга. И до сих пор ещё эта система работает. И пусть работает, не мешайте, не ломайте!
Помню, вскоре после крушения советской власти в Татарстан, в Альметьевск, пригласили группу американских медиков — экспертов в области периферической медицины. Дескать, научите нас, отсталых и убогих… Был среди этих экспертов и мой учитель Де Бейки — он-то и уговорил меня сопровождать его в этой поездке. Приехали в Альметьевск. Медсанчасть, в общем-то, средненькая, но всё организовано как надо: все инвалиды разгруппированы по заболеваниям, по времени их возникновения, по характеру лечения и диспансерного наблюдения. Каждый ребенок с каким-то пороком на учёте, каждая беременная женщина… И тут американцы воскликнули: “Ребята! Это же гениально; у нас ничего подобного нет. Вам просто нужно купить компьютеры — и всё!”
Но пришли новоиспеченные министры, у всех реформаторский зуд — что-то надо ликвидировать, что-то новое внедрять… Вот и начали, в частности, вопить про эту семейную медицину. Да кому она нужна, особенно в условиях больших городов, когда люди, живущие даже в одном подъезде, по утрам разъезжаются в сотни разных учреждений и предприятий! Худо-бедно, но участковый врач следил за порядком на своем участке и отвечал за него. И получал по шапке — за пропущенные инфаркты, пневмонию, за то, что вовремя не отправил больного к ревматологу или онкологу. Да ещё отдельно был педиатрический участок, были отдельно врачи, прикреплённые к инвалидам и ветеранам войны. Теперь же функции четырёх-пяти специалистов хотят “воткнуть” в одного семейного доктора, сделать, так сказать, усовершенствованный “компьютер по здоровью”. Чепуха какая-то! В лучшем случае “семейник” будет отфутболивать больных по разным лечебным учреждениям.
Прибавьте к этому неразвитость нашей системы медицинского страхования, хроническое недовыделение лечебным учреждениям бюджетных средств, полный непрофессионализм в руководстве Минздравом… По-моему, последним нормальным министром был Евгений Иванович Чазов. Есть от чего загрустить...