Журнал Наш Современник №12 (2004)

Формально Пилсудский не превратился в единовластного правителя страны, но стал им фактически. Так, в июне 1928 года он заявил: “В случае серьезного кризиса я поставлю себя в распоряжение господина президента республики и смело приму решение...” Надо полагать, что до того момента президент оставался “в распоряжении” маршала. Тем более что польский президент был избран по рекомендации Пилсудского. Как писал в 1929 году Марк Алданов: “Ни в одном другом государственном деятеле душевное расположение не оказывается так сильно, как в нем. Резкая перемена взглядов — самое обычное дело в политике. Но в маршале Пилсудском живут одновременно самые разные, как будто несовместимые настроения. По-видимому, сейчас над всем у него преобладает ненависть к парламентаризму и воля к единоличной власти”. Действительно, по собственному признанию маршала Польши, он применял в политике военную тактику, выбирая неожиданные для противников ходы и заставая их врасплох, не согласуясь ни с какой политической программой (“у меня ее нет”, — говорил он). По мнению Алданова, Пилсудский жил “для Польши, для войны, для славы”, а его жизнь особенно наглядно показывает, как “мало места занимают в современной политике принципы и как много места занимают в ней страсти”.

Если первая часть его суждения не вызывает сомнений, то вторая требует существенного уточнения. Если для таких деятелей, как Пилсудский, Муссолини, Гитлер, было так, то для Сталина — как раз наоборот. Он всегда сдерживал свои эмоции, опирался в политических решениях на рассудок и на принципы, в которые свято верил. Он был не только политическим деятелем, но и мыслителем. В отличие от Пилсудского, он не предпринимал ложных маневров, не менял своих политических убеждений в угоду текущей ситуации, ради тактического успеха. Он еще в первые годы после Октябрь­ской революции сформулировал принципиальную позицию: “Советская Россия никогда не смотрела на западные области, как на свои владения. Она всегда считала, что области эти составляют неотъемлемое владение трудя­щихся масс населяющих национальностей, что эти трудовые массы имеют полное право свободного определения своей политической судьбы”. По этой причине у него должно было сформироваться разное отношение к двум разновидностям лимитрофов: Польше и Финляндии, с одной стороны, и Литве, Латвии, Эстонии — с другой. Причем это отношение было основано на объективных факторах. Прежде всего следует иметь в виду, что в то время поляки и финны составляли абсолютное большинство в своих государствах. В трех других менее крупных лимитрофах городское население было преимущественно разнородным, с преобладанием русских, поляков, евреев, немцев. Со временем такое соотношение менялось, по верному заключению Сталина, в пользу основной нации. Но на тот момент этот процесс шел доста­точно медленно.

Есть и еще одно важное обстоятельство. Так называемое национальное самосознание резко растет и укореняется (опять же, в согласии с точкой зрения Сталина) в период господства буржуазии. Только тогда национализм обретает форму государственной политики, как это было в ряде западно­европейских стран. Там, где такой социальный слой был еще слаб, например в тогдашней Белоруссии, националистические идеи не имели широкого распространения (в отличие от Польши). Зато существовала неприязнь к “шляхте”, панам-эксплуататорам, что внешне соответствовало пролетарской идеологии.

В 1920 году нападение Польши на Советскую Россию потерпело крах, так же как вторжение Красной Армии на польскую территорию, в большей мере из-за недостаточного внимания к социально-политической ситуации или даже непонимания ее особенностей. В частности, срочно организо­ванный большевиками Польский ревком вместо раздачи помещичьих земель крестьянам начал создавать совхозы. Такая политика была непонятна и чужда польским крестьянам, и они стали выступать против советской власти.

Можно в этой связи вспомнить труднейшую для Сталина и трагическую для значительного числа русских крестьян коллективизацию, начатую гораздо позже. Неужели он не учел печального опыта насаждения совхозов в Польше?

По-видимому, учел, а потому и не форсировал поначалу переход к коллективной собственности на селе. Но долго так продолжаться не могло. Ускоренная индустриализация в промышленности потребовала притока населения в города и промрайоны. Требовались скорейшее оснащение крестьян техникой, внедрение новых технологий, агрокультура, повышение урожайности, резкое увеличение размеров хозяйств (лишь крупные приносили доход и еще до революции могли кормить города). Только ускоренная коллективизация могла спасти горожан и рабочих от голода и, как возможного его следствия, новой гражданской войны — конфликта города и деревни. В принципе, так называемые кулацкие хозяйства могли бы решить проблему снабжения. Однако это означало бы полную зависимость советской власти от данного социального слоя, который находился к ней в оппозиции. Сталину не оставалось выбора. Его решение всеми средствами осуществлять коллективизацию в кратчайшие сроки было вынужденным.

А в Польше война с Россией окончательно укрепила диктатуру Пил­судского. Он пользовался экономической и моральной поддержкой круп­нейших западных держав, ибо его стране было определено место “буфера”, лимитрофа, но уже со стороны буржуазных демократий, напуганных разма­хом и успехами коммунистического движения и победами Советской России.

Польский диктатор

Период между 1920-м и 1940-м годами в Европе можно назвать тор­жеством диктаторских режимов. Это было нечто похожее на цепную ядерную реакцию. Осенью 1922 года к власти в Италии пришел фашист Бенито Муссо­лини. На следующий год произошли военный путч в Болгарии и фашистский (во главе с Гитлером) в Германии. Первый был успешным, а второй прова­лился, хотя это не помешало Гитлеру прийти через 10 лет к власти демо­кратическим путем и установить диктаторский режим. Генерал Примо ди Ривера взял власть в Испании, а после победы в стране демократических сил в 1930 году через девять лет стал диктатором генерал Франко. В 1925 году был наделен чрезвычайными полномочиями президент Албании Ахмед Зогу. В мае 1926 года совершили военный переворот: в Польше Юзеф Пилсудский и в Португалии генерал Антониу Оскар ди Фрагозу Кармона. В конце того же года в Литве была установлена диктатура националистов во главе с Антанасом Сметоной. В марте 1933 года в Австрии победили фашисты во главе с Энгельбертом Дольфусом. Через год в Эстонии фактическим диктатором стал Константин Пяст, а в Латвии — Карлис Ульманис. Затем настал черед генерала Иоаниса Метаксаса в Греции, а также короля Кароля II в Румынии. В СССР во второй половине 1930-х годов установилось по существу едино­личное правление Сталина.

Нет оснований считать такое явление случайным. Мы не станем его анализировать подробно. Отметим только, что оно началось после Первой мировой войны и череды революций в Европе, а самое главное — после установления Советского Союза и развернувшегося коммунистического дви­жения во многих странах. Этот процесс одинаково сильно пугал как монар­хии, так и буржуазные демократии. Противостоять солидарности рабочих и популярности коммунистических идей в то время трудно было методами информационного давления, манипуляцией массовым сознанием. Тогда еще не было столь мощных и разнообразных электронных средств коммуникаций, как во вторую половину XX века.

Можно сказать: но ведь и в СССР сформировалась диктатура — диктатура пролетариата, то есть значительной части населения, в отличие от диктатуры буржуазии. Реально это выражалось в господстве одной партии, а также возглавляющего ее вождя, партийного лидера, ставшего наиболее автори­тетным государственным деятелем.

Надо учесть еще одно важное обстоятельство. Единовластие совершенно необходимо, а значит, оправдано в трудных ситуациях, на войне или при подготовке к ней в условиях дефицита времени. Только так можно органи­зовать, сплотить разрозненные группы и классы, оперативно согласовать их действия. Поэтому “популярность” диктатур может свидетельствовать о приближении критического периода военных конфликтов.