Страница 76 из 79
Довольно странно слышать рассуждения о демографическом кризисе со стороны чиновников, которые не способны обеспечить людям жилье, тепло и элементарные условия жизни для двух миллионов беспризорных детей. Такого позора наша страна ещё не знала. Брошенные дети — это самый чудовищный признак безнравственности нашего общества. Не так много денег надо, чтобы обустроить детей. Сотни миллионов долларов уходят на покупку иностранных футбольных клубов, на потехи олигархов, на бездумные развлечения и роскошные яхты, в то время как не хватает каких-то копеек на содержание детских домов и приютов. Мы предусматриваем кардинальное увеличение финансирования детских программ. На обустройство беспризорных детей мы предлагали выделить уже в этом году не менее миллиарда рублей. Это не такие большие деньги для нашего бюджета. Сегодня эта программа финансируется на уровне 80 миллионов рублей. Причём после того, как президент назвал эту проблему приоритетной, думское большинство и правительство сократили ассигнования со ста миллионов до восьмидесяти. При том, что в бюджете насчитывается около 200 миллиардов лишних денег, которые не тратятся на социально-экономические нужды, а пассивно лежат на счетах в Центральном банке. Мы требуем индексации детских пособий и финансовых гарантий для каждого ребенка. Не меньше 1000 рублей в месяц на каждого ребенка. Это тоже вполне посильная задача для нашего бюджета. Особенно если привлечь в бюджет всю сверхприбыль от добычи полезных ископаемых. То, что дано нам от Бога, должно быть использовано в интересах всех граждан, так делается везде, от Норвегии до Арабских Эмиратов. Это дополнительно 500 миллиардов рублей в год. Мы смогли бы каждой семье дать полноценное детское пособие, тем самым кардинально решив демографическую проблему. Мы смогли бы реализовать все программы по воспитанию детей. Решить проблему детей-инвалидов.
В. Б.: Всё начинается с детства. Как ребенок воспитывается, какие сказки читает, таким и вырастает. Ваше детство с чего начиналось? Какие книжки вы читали? Каких писателей любили? Как познакомились с миром литературы и культуры?
С. Г.: С чего начинается детство — как в той песне: с чего начинается Родина? С картинки в букваре. С матери и отца, с семьи, с детских сказок. Я родился в городе Запорожье. В простой советской семье. Отец мой работал всю жизнь на заводе “Запорожсталь” мастером участка в прокатном производстве, мать работала в Институте титана, проектировала промышленные здания и сооружения. Люди, которые и создавали нашу промышленность, таких были миллионы. Обычная семья. Я очень признателен своим родителям, особенно своей маме, которая и формировала мои первые знания, знакомила меня с русской культурой.
В. Б.: В школе были любимые писатели, любимые художники?
С. Г.: Наша детская литература, на которой мы воспитывались, честно признаюсь, для меня часто оставалась непонятной. Другое дело русские народные сказки. Любил и сказки народов мира, которые у нас в семье были. Но мне были непонятны такие выдающиеся вроде бы произведения детской классики, как “Мойдодыр” и “Муха-цокотуха”, и прочие ужастики, которыми нас пичкали в детских садах. Тем не менее сказочная мифология русской культуры для меня была доступна. Как и для всех моих сверстников. Русские сказки, песни, прибаутки. Поговорки — море народной культуры, в которой мы и росли. В школьном возрасте, благодаря тому, что хорошо велось преподавание русской литературы, украинской литературы, мировой литературы, я имел возможность познакомиться со всеми хрестоматийными выдающимися произведениями нашей и мировой классики. Пушкин и Лермонтов, Крылов и Тургенев, Толстой — перечитал всех. Позже увлекся Достоевским и считаю его самым значимым для меня писателем, творчество которого повлияло на формирование моего мировоззрения.
В. Б.: Сейчас находите время на чтение художественной литературы? Или загруженность такова, что ни сил, ни желания что-нибудь почитать не возникает?
С. Г.: Вспомнился известный анекдот: чукча не читатель, чукча — писатель. Мне приходится очень много сейчас писать самому. И научных работ, и публицистических. Я стараюсь поддерживать отношения с собратьями по публицистическому перу, с журналистами, с нашим Союзом писателей России. Стараюсь читать то, что пишут мои коллеги. Не могу сказать, что много времени удается выкроить. В советское время, как и все, наверное, старался следить за новинками литературы. Читал и Маяковского, и Шолохова, и Белова, и Распутина, и Проскурина...
В. Б.: Вы любите театр? В студенческие годы не увлекались театром? Если ли любимые режиссеры, актеры?
С. Г.: Я учился в МГУ. У нас была так называемая “театральная мафия”, которая организовывала очереди за билетами. Приходилось в этих очередях стоять и с помощью этого механизма, изобретенного московскими студентами, проходить во все московские театры. Я не могу сказать, что у меня были какие-то любимые театры. Хотелось студенту из Запорожья увидеть и посмотреть всё, что можно. Первые три курса университета я не упускал возможности сходить в театр, посмотреть Чехова ли, Островского или Вампилова. Всё было интересно. Бывал и у Олега Ефремова, и в Малом, и на Таганке... Сейчас, конечно, времени на театр практически не хватает, довольствуюсь классическим репертуаром Большого театра. Драматические театры посещаю, когда приглашают наши драматурги или режиссёры на премьеры. Откликаюсь с удовольствием на их приглашения, если нет уважительных причин для отказа.
В. Б.: Вы сами, Сергей Юрьевич, никогда не писали ничего, не рисовали, не играли на сцене? Не было никаких творческих увлечений в молодости?
С. Г.: Я писал в старших классах не стихи, правда, а такие песни в прозе, как “Буревестник” у Максима Горького, кстати, тоже долгое время мой любимый писатель. Некоторые из этих песен в прозе были опубликованы в Запорожье в наших многотиражных газетах. Писал ещё и фельетоны для школьной стенгазеты. Позже продолжал их писать и для студенческой газеты МГУ. Слухом Бог меня обделил. Поэтому не пел и на гитаре не играл. Даже учился в музыкальной школе, но, увы, не судьба. Отсутствие музыкального слуха невозможно компенсировать тренировками. Научная проза — вот моя главная авторская деятельность.
В. Б.: Мы родились и воспитывались в советское атеистическое время. Многие из нас уже сами взрослыми пришли к вере, к принятию крещения. Каким был ваш путь к вере? Когда вас крестили? К примеру, я сам крестился после армии, в Оптиной пустыни. Я там служил в Козельске. Там же потом и крестился. Валентин Распутин крестился тоже уже взрослым, большинство известных мне писателей православного направления, у которых родители были коммунисты, принимали крещение уже самостоятельно, придя к православной вере.
С. Г.: Мне повезло, меня крестили в младенчестве. Крестила мама вместе с бабушкой и няней. В те годы крещение считалось чем-то предосудительным, могло повлиять на карьеру родителей. Но мои родители никогда не состояли в партии, они не боялись этого, проблема была лишь в том, как найти время. У нас в городе с почти миллионным населением было лишь две церкви, надо было дождаться очереди. Меня крестили, с тех пор я рос как христианин, хотя собственно к православной вере пришел уже в сознательном возрасте, после тяжелых и мучительных переживаний, осмысленно после расстрела Дома Советов в октябре 1993 года, когда стало понятно, что без истинной веры, без духовного смысла государство существовать не может. Мне, находившемуся тогда на высоком министерском посту, нужно было ответить на вопрос: почему я не сумел, будучи членом правительства, остановить это безумие, не допустить беззакония и антиконституционного переворота, узурпации власти группой хищников и безнравственных, коррумпированных людей, почему армия им подчинилась? Почему расстреляли Верховный Совет и общество промолчало? Когда начинаешь думать о причинах этих бед, становится ясно — народ потерял веру. Для возрождения необходима прежде всего вера. И эта вера должна быть настоящей. Просто ходить в церковь и стоять со свечкой на Пасху или Рождество — этот ритуал никогда не заменит истинную веру. Осмысляя ту ответственность, которой я обладал в разные годы и на разных постах, я пришел к своей вере уже осознанно. До этого, как и у многих из нас, моя вера была интуитивной, основанной скорее на нашей общей культуре, чем на знании Евангелия.