Страница 55 из 66
А. К.: Ходят легенды о том, что Вас вывел из Дома и освободил некий офицер-патриот. Насколько они соответствуют действительности?
C. Б.: Поскольку люди, которым я обязан жизнью, может быть, еще служат, я не хочу комментировать этот вопрос. Но я хочу выразить им признательность. То, что меня, выполняя приказ, поставили к стенке и два спецназовца спорили за честь расстрелять Бабурина, и то, что меня от этой стенки оттащили и, чтобы спасти, отправили в тюремную камеру, — это факт.
Я благодарен моему небесному покровителю преподобному Сергию Радонежскому, ибо его именем меня спасали. Один из старших офицеров, к которому, радостно гогоча, меня привели спецназовцы, улучив момент, наклонился к моему уху и сказал: “Помните Куликово поле?” А я в 92-м году с группой писателей и скульптором Вячеславом Клыковым ездил туда в связи с 600-летием со дня кончины преподобного. Отвечаю: “Помню”. Он говорит: “Так вот, мы там были вместе. Не волнуйтесь. Все будет нормально”. Дальнейшие подробности вспоминать не стану.
А. К.: В оппозиции поговаривали, что действиями Ельцина руководили из-за рубежа. Иностранцев якобы видели среди штурмовиков, осаждавших Дом Советов. Можете ли Вы подтвердить факт иностранного вмешательства?
С. Б.: Я могу с абсолютной уверенностью сказать, что в этой ситуации присутствовала т р е т ь я с и л а. Ее характер — это второй вопрос. Когда про-куратура — ельцинская прокуратура! — завершила осмотр и экспертизу всего оружия, которое было в Верховном Совете, она дала официальное заключение, что из этого оружия не был ни убит, ни ранен н и о д и н ч е л о в е к.Возникает вопрос: кто же убивал наступавших? Кто стрелял в спину офицера “Альфы”, чтобы заставить группу пойти на штурм? Здесь наличие третьей силы несомненно. Стремились стравить русских людей с той и с другой стороны.
А теперь несколько слов о влиянии внешних сил. Эпизод, относящийся к 92-му году. Впервые рассказываю о нем для прессы. 22 июня. Прилетев в Москву, я узнаю, что в 4 утра был разогнан пикет у Останкина, а демонстрация протеста заблокирована в районе Рижского вокзала.
А. К.: Я там был.
С. Б.: Вот об этом дне я вспоминаю. Побывав на месте, беру в машину депутатов Исакова, Саенко, Павлова, и мы мчимся в Кремль. Нужно было как-то выводить людей. Ельцина в Москве не было и за главного оставался Руцкой. Надо отдать ему должное — он нас принял сразу. Посадил за стол, принесли чай, а он в это время разбирался с ситуацией в Приднестровье. Помните, какой там был конфликт. Руцкой дает жесткие указания: если полетят самолеты бомбить мост в районе Бендер — орудия на прямую наводку, сбивать к такой-то матери. Говорит звучно, играя на публику. Потом приказал соединить его с президентом. Доложил о ситуации, о принимаемых мерах. И говорит: Борис Николаевич, надо срочно звонить Бушу, чтобы нам разре- шили занять твердую позицию в Приднестровье...
Дословно, Александр Иванович! Мы сидим, глаза вытаращили. Посмотрели по сторонам — вроде в Кремле, вроде вице-президент России перед нами. Который говорит: надо срочно звонить Бушу, чтобы нам р а з р е ш и л и… А он сам даже не обратил внимания на эту формулировку.
А. К.: Каковы, на Ваш взгляд, последствия национальной катастрофы 93-го года?
С. Б.: Последствия трагичны для социальной системы, которая существовала в течение XX века. Была уничтожена система Советов народных депутатов, нанесен удар по местному самоуправлению. Пошла тотальная приватизация уже без контроля Верховного Совета. Что касается русской нации, то я бы не сказал, что последствия могут быть сведены только к государственному перевороту. Был завершен этап советской истории, когда национальное предавали забвению. И в этом отношении — я убежден — был дан новый импульс для возрождения русского национального самосознания. Разумеется, не по воле Ельцина и его окружения. Вопреки им.
Не могу не вернуться к заявлению X Съезда, которое депутаты одобрили по моей инициативе в последние наши минуты в Верховном Совете, где мы сказали: нам нечего стыдиться — мы защищали Конституцию. Мы сделали все, что могли. Мы выходим с гордо поднятой головой, побежденные, но не сломленные. При этом мы призываем не к гражданской войне, а к тому, чтобы политическими средствами преодолевать последствия государственного переворота.
Может быть, кто-то скажет, что это мои конституционные иллюзии. Но я убежден, что мы не должны поддаваться на провокацию, когда русский человек стреляет в русского человека. Слишком многие мечтают о том, чтобы мы сами себя уничтожили. Наоборот, мы должны объединяться против той компрадорской олигархии, которая после 93-го года захватила страну. Это тоже последствие 93-го года — компрадорская олигархия стала п р а в я щ е й с и л о й в России.
А. К.: Сегодня Вы возглавляете партию национального возрождения “Народная воля”.
С. Б.: “Народной воле” удалось объединить до того разрозненные патриотические организации — Российский общенародный союз, движение “Спас”, Союз реалистов, православную часть Русского национального единства, часть национально мыслящих представителей “Духовного наследия” и ряда других организаций. Мы создали новую политическую партию, потому что наступила новая эпоха. Она требует новых методов работы, новых ответов на новые вопросы. Билет номер один у нас выписан на имя Льва Александровича Тихомирова, который был, с одной стороны, создателем “Народной воли” в XIX веке, чья программа и тактика действий хорошо известны, а с другой стороны — стал оплотом русской державности. Ориентирами для нас являются идеи, изложенные в трудах Льва Тихомирова, Ивана Ильина, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна и других наших великих соотечественников, которые исповедовали национальные ценности и придерживались национальных традиций.
Александр Гирявенко • Там от звезд такая тишина... (Наш современник N10 2003)
Александр ГИРЯВЕНКО
ТАМ ОТ ЗВЕЗД ТАКАЯ ТИШИНА...
Каждый раз, когда приезжаю в свое село Ближнее Чесночное, иду за его окраину к подгорной кринице у Панского моста. А затем поднимаюсь на холмы к бывшему имению Станкевичей, их семейному кладбищу.
Удивительная панорама! Тихая Сосна не мелеет. Резвятся в ее водах мальки, и гоняются иногда за ними окуни и щуки. Но уже не греются подолгу здесь на чистом берегу у старого моста стада домашних овец. Сгнили столбы, на которых стояла когда-то помещичья купальня. Среди так называемых “палей” два десятка лет назад брал еще на удочку благородный судак, тоже бывший здешний обитатель. Давным-давно обрушились ступеньки, что вели к роднику с крутого холма, где красовалось родовое дворянское гнездо и жил прославивший свою сербскую фамилию поэт и философ Николай Владимирович Станкевич. Рядом, в исчезнувшем сельце Удеревке, родился в семье крепостных и другой известный земляк, Александр Васильевич Никитенко, в будущем академик русской словесности и цензор, благословивший в печать произведения Пушкина, Гоголя... Он же автор “Дневника” — бесценного мемуарного свидетельства литературной жизни России ХIХ века. В имении провел четверть века — учил детей Станкевичей — латышский изгнанник Кришьянис Баронс, по-местному Христиан Егорович, — выдающийся фольклорист, отец многотомного свода миниатюрных дайн — главного жанра латышской народной песенной поэзии. В сохранившемся уголке старинного парка здесь установлен гранитный камень в память о нем.
Заросший парк. Камень. Неподалеку — коровник, теперь уже бывший. Все развалилось. Развалины как бы породили другие развалины. Снесены с лица земли усадьба — двухэтажное здание с белыми столпами-колоннами и церковь — по рассказам старожилов, лучшая в губернии. Все, что возвышалось и выделялось на нашей равнинной российской местности, как отмечал известный философ князь Е. Н. Трубецкой, уравнивали, то есть превращали в развалины — не татары, так свои же последователи “смертного равенства”. Имение, по свидетельству мемуариста В. Мамуровского, сожгли в конце рокового 1917 года бежавшие с фронта дезертиры — заметили его с проходившего по заречной равнине поезда. И хранит былое только память — лишь она может все возродить. А где “не будет даже памяти о нас” и “уснет могучее сознанье” — там останется “одно болото” — по Николаю Рубцову... Но память, несмотря ни на что, остается.