Страница 8 из 64
Вечная борьба добра и зла, красоты и безобразия, она проявляется ярко в живой жизни, в той, которая рядом с тобой. Актер, режиссер, одним словом – художник, обязан быть прежде всего человеком и гражданином, особенно остро чувствовать боль другого человека, боль времени, в котором он живет.
Кому нужно было взрывать наши храмы? Были же уничтожены сотни церквей по одной только Москве и Московской области и многие тысячи – по России. Ведь на десятилетия тем самым лишили огромное количество людей светлого духа, нравственной опоры, оторвали их от своих корней. Как можно художнику смотреть на все это издали – взглядом постороннего?
Сейчас, вопреки всему, надо нести любовь, духовность, нравственность, наверстывать то, что упущено было в десятилетия тотального атеизма. И чем больше мы привнесем этого в жизнь, в искусство, тем меньше прольется в будущем крови. Тем быстрее спасется наша Россия.
“Новые русские” – это тоже реалии окружающей жизни, от которой один художник отгораживается, а другой – нет. Я знаю порядочных ребят из “новых русских”, которым не нужна реклама – они огромную часть доходов отдают Церкви. Государство ведь не субсидирует Церковь, а почему-то новые и новые храмы строятся. И старые восстанавливаются. И купола расцвечиваются… И в основном благодаря вот этим “новым русским”, которые сегодня, образно говоря, в подполье: не хотят афишироваться. Они высунутся – их сразу отстреливают. Это же не те магнаты, которые нахапали, которые обобрали народ с помощью перекупки нефти и финансовых пирамид.
Только Бог шельму метит. И кто из них чего стоит – невооруженным глазом видно. Пусть поцарствуют, пока их время. Но я стервенею, когда слышу от таких: “Эта страна, которую я ненавижу!..”. Ну ненавидишь – уезжай! Что ты здесь-то, где всего нахватался, наприватизировал всего сверх всякой меры, еще и гадишь?.. Пусть уезжают с награбленным миллионом долларов – Россия это переживет. Лишь бы здесь стало чисто. Пусть строят себе виллы на Канарах…
Но им же этого мало, они остановиться не могут: в ком нет стыда, тот не знает меры. И поэтому – они всегда будут проигрывать! И они – проиграют. Если человек хватает и хапает, забывая, что он живет не один, то происходят изменения в его генетическом коде. Внедряется одна маленькая, незаметная хромосома – и у здоровой семьи рождается дауненок. Это Божье наказание – все возвращается бумерангом. Ибо сказано: “И отдав – приобретешь. А взяв – потеряешь”. Божественная космическая формула, которая существовала всегда, вот ее они, считающие себя всемогущими, изменить не в силах.
Я не безгрешен, и всякое бывало. Но я никогда не изменял себе. И еще важно, как ты преодолеваешь беды. Да, бывает сразу видно – у этого человека душа болит. Но важно не то, что болит, а важно, за что она болит. Если за самого только себя, цена такого страдания – одна. А вот когда не за себя – за ближнего своего, за побирающихся наших людей, за обворованную и униженную Россию человеку больно, – здесь высота страдания совсем иная. …И каким же художником ты можешь быть, если ты отгородился от всего этого? Если ты успешно изолировал свою душу от общих людских переживаний?
Нет, не этих “художников” я уважаю и люблю. Один из самых близких друзей моих – Михаил Евдокимов, он – мощный художник. Сильный духом, красивый человек. Но я видел его и в другие минуты. Когда ему больно и тяжело от бед, сквозь которые бредет наш измученный до последнего предела народ. Я сразу прошу прощения у всех состоятельных людей, которых я сейчас могу обидеть. Но кто из тех денежных шакалов, которых мы видим без конца на эстраде, будет асфальтировать дороги в алтайской деревне, как это делает совсем не богатый Миша Евдокимов? Кто из них, утопающих в роскоши и бесстыдно свою роскошь выказывающих еще и по телевидению, будет покупать землякам трактора, чтобы было чем вспахать заброшенное поле?
В сорока километрах от шукшинских Сростков его деревня Верх-Обское. Каждый июль мы туда стараемся приезжать вместе. Он-то бывает там по нескольку раз в год – не может надолго отрываться от своих корней. Каждый раз, уезжая со своего родного Алтая, он, как Шукшин в “Калине красной”, обхватывает березу: “Я не могу больше, не могу! Нет сил...” Стоит, плачет – устал, и нервы на пределе. Его с трудом отрывают и сажают в самолет.
Столько, сколько он добра людям делает… Я другого такого человека не знаю. Безумно талантливый художник. Юмор у него – не этот, ходульный, который человека и все, что вокруг, только пачкает, унижает, оскорбляет, а светлый, потрясающий народный юмор. Ясного дара художник, работающий на износ. Много общего у нас, многое сблизило.
Бывает так, что позвонит он мне в два часа ночи: “Старик, что-то я устал…” Приедет, и до утра сидим и молчим. Выпьем немножко и просто сидим.
Молчим. Молчим!.. Миша может много часов не проронить ни слова, это – отдохновение от жуткого перенапряжения. Я-то знаю, что он часа четыре только что отговорил. Отработал, ему помолчать хочется… Мы с ним друг друга понимаем.
И в моем Забайкалье сейчас очень трудная жизнь… Всегда это был забытый Богом и будто проклятый край! И по прежним-то временам самое голодное место было – это Сибирь, а Забайкалье – особенно. Но то, что творится там сейчас… Всюду уже полно китайских лиц, их видимо-невидимо. Каждый третий – китаец…
Бывая в Забайкалье, стараюсь заехать в Урульгу. Там у меня большая родня: двоюродные братья, сестры, племяшки. В стареньком клубе нет даже микрофона. Публика здесь – не в красивых вечерних нарядах. Тут видишь совсем иное – загорелые суровые лица, мозолистые руки, усталые глаза. Все следы бед российских найдешь ты в глубинке. И… сердце болит оттого, что почти вся деревня пьет.
Страшно, что многие, слишком многие спиваются. Если пенсия – мизерная, продуктов по нормальной цене не сыщешь, прилавки полупустые, а водка дешевле, чем еда, то что остается делать нашему русскому мужику? У людей нет ни работы, ни государственной поддержки – ничего. Полное отчаяние там…
Двоюродный брат полчаса не мог узнать меня. Я прихожу: “Коля! Коля, Коля…”, а он не понимает. Три китайца в его доме, тут же, спят. А на столе валяется недопитая дешевая китайская рисовая водка в целлофановых пакетах… Когда спьяну наконец брат узнал меня – заплакал. Безысходная нищета – что с этим делать, как помочь? Разве только разово. Но что это решает, если там уже сложился такой образ жизни…
Все забирают у нас, будто нас и в живых уже нет. А Москва как и не видит. Я уж не говорю о приезжих гордонах, которые давно уже поделили Россию на части в своих телепередачах. Их послушаешь, так уже и Сибирь – не наша, и Дальний Восток – не наш, и все мы будто только и смотрим на Запад и лишь туда устремлены, а то, что за Уральским хребтом у нас остается – пусть отпадает: не жалко. Эти их передачи – как избушки Бабы Яги: повернуты – к Европе передом, к России задом.
О всей России мы судим по одной Москве. И забываем, что это еще не показатель общего благосостояния. Москва – это государство в государстве. А вот когда поездишь по регионам, посмотришь, что там творится, – становится страшно. Я в последнее время много езжу по стране. Я тоже несу свой крест ответственности за все, что происходит. И хочу дать людям хотя бы то, что могу – свое тепло.
Но есть случаи, когда чувствуешь свое бессилие. Как-то я спросил бомжа: “Почему ты роешься в этих помойках? Ты же – человек! Не животное. Не стыдно тебе?”. “Да нет, – отвечает, – за это – не стыдно. Мне стыдно, когда меня вынуждают расталкивать других людей локтями – вот тут я не могу переступить через себя, через свою совесть. А так соберу я бутылок десять—двенадцать, залью свои шары, и мне спокойно”.
Сплошь и рядом только два пути нашим людям оставлено – или воруй, или побирайся… У этого падшего человека раненая совесть, но – есть. А когда ее вообще нет, это кончается насилием разного масштаба – насилием над другим человеком, над природой, над страной. Унижать все вокруг – это и есть насилие. И на грабеж – страны, природы, человека – идут люди без чести. Способные изуродовать, изнасиловать, унизить все на своем пути.