Страница 3 из 80
3
— Молодой человек, вы наше место заняли.
Андрей вздрогнул и поднял глаза. Перед ним стояла та самая женщина из иномарки с высокой грудью, в шортах. На ее полных щеках и лбу блестели капельки пота. Как, впрочем, и на оголенном пупке, который находился на уровне глаз сидящего Андрея, в самой непосредственной от них близости.
Женщина была сама уверенность. Скорее всего, эта семья, в которой она была непререкаемым лидером, сумела за послесоветское десятилетие достичь, по российским провинциальным меркам, некоторого материального благополучия. Того, когда собственный загородный дом с сауной и бассейном или квартира в Москве еще не по карману, на на подержанную, но внешне вполне респектабельную иномарку уже средств хватало. Наверное, в каком-то из близлежащих подмосковных городков у них имелась и квартира, отремонтированная по “евростандарту”, обставленная дорогой импортной мебелью. Видимо, кто-то из супругов или оба работали в относительно преуспевающей фирме, а может, и имели свое небольшое “дело”. Можно было предположить, что именно ощущение того, что они несколько “возвысились” над общей массой, придавало женщине эту уверенность. Она без тени смущения сгоняла со “своего” места этого, по всей видимости, простецкого парня-увальня, немодно подстриженного и неброско одетого.
Андрей, вырванный из тяжелого сна свежих воспоминаний, хмуро глянул на женщину, не трогаясь с места.
— Если не верите, я могу показать мусор и консервные банки, которые мы здесь зарывали в прошлом году, — женщина говорила уже с небольшим раздражением.
Ее муж с сыном тоже появились из-за кустов. Мужик, по всему, либо сильно устал, либо успел приложиться к бутылке — его заметно шатало. Он еле допер огромных размеров рюкзак, возвышавшийся за его спиной. Мальчик тоже нес в руках сумку и удочки.
— Да парень... Ты эт... того... Наше место, мы тут уже второй год отдыхаем... Ты эт... найди себе другое, берег большой. — Мужик, видимо, все-таки был “на поддаче”.
— Так что придется вам подыскать другое место, — женщина говорила не терпящим возражений тоном, стояла подбоченясь, хоть и устала...
Андрей поднялся и, вздохнув, пошел прочь, волоча за собой сумку... Нет, он не испугался, да и кого было бояться — этого едва стоящего на ногах главу семейства? Он не хотел ставить в неловкое положение женщину. Он вообще после службы стал жалеть женщин... русских женщин. В Чечне он видел, что русские бабы низведены до положения жалких запуганных существ — в отличие от злобных, горластых чеченок из лагеря беженцев в Ингушетии, требующих от России, чтобы она кормила их детей, детей боевиков, убивающих русских солдат... Русские женщины-беженки не только не могли там устроиться, они даже боялись жаловаться, признаться, что с ними творили за три года их существования в “независимой Ичкерии”, по скольку раз ограбили, изнасиловали... Он видел столько обиженных женщин... поэтому эту обижать не хотел, хоть и была она сейчас чрезмерно наглой. Он недолго шел дальше вдоль берега. Через несколько десятков метров наткнулся на поваленную осину, сел на нее и вновь погрузился в раздумья...
Конечно, во многом Танину мать можно понять. Но неужто она думает, что он там, в Чечне, превратился в садиста и насильника? Ну не объяснишь же ей, что там со стороны “федералов” насилия случались крайне редко. Даже взрослые мужики, контрактники, и те брезговали, а уж среди мальчишек-срочников вообще даже разговоров таких не ходило. Нет, конечно, от баб бы никто не отказался, — со своими, со связистками, медичками это все было. Правда, перепадало в основном офицерам и тем же контрактникам, но чеченки — к ним почти все испытывали чисто физическое отвращение. Ну как это ей... Да черт бы с ней, еще не теща, а уже указывает. Сама не смогла мужика удержать, дочь вон без отца воспитывала, а туда же... воспитательница.
Со стороны заливчика пахнуло дымом — прогнавшая Андрея семья развела костер. Оттуда же слышались приглушенные расстоянием голоса. Мальчишка, видимо, рвался купаться, а мать не пускала, не без оснований опасаясь коряг и топляка. Чуть погодя женщина, уверенная, что их никто не слышит, обрушила свое недовольство на мужа:
— Прийти не успели, а ты уже нализался! Неужто удержаться не можешь?! На голодный желудок... развезет ведь... машину опять мне вести придется... все настроение угробил!
Ответов мужа Андрей не расслышал. Он достал бутылку пива, открыл, отпил... Поведение Тани явилось для него полной неожиданностью. Пока он препирался с ее матерью, она словно язык проглотила. Неужто и она думает, что он в армии совсем скурвился, превратился в бездельника, не желающего работать? Стоит, молчит, какая-то чужая. И потом, когда хлопнул дверью... он ведь не очень спешил и на платформе почти десять минут электричку ждал... и ее. Может, мать не пустила? Захотела бы, и мать бы не удержала... Значит, не захотела...
Тональность доносившихся со стороны заливчика голосов резко возросла. Только теперь голоса женщины и ребенка властно перекрыл кавказский акцент.
— Ты чо-о сказал, ишак худой?! Ты мою маму?!.
— Папа, папа... помогите!! — во весь голос кричал мальчик.
— Не трогайте его... идите отсюда, щенки черножопые! — голос женщины был визгливо-испуганным, но, учитывая сказанное, она здесь, в ста сорока километрах от Москвы, все же пока считала себя хозяйкой положения в сравнении с теми, говорящими с акцентом.
Со стороны залива доносилась какая-то возня, вскрики, ругань, визг... Андрей, услышав, как обозвала женщина тех, кто нарушил их семейное уединение, сразу осознал всю серьезность ситуации. По всему, окрыленные тем, что так легко прогнали его, супруги в том же ключе заговорили и с невесть как забредшими сюда кавказцами. Более того, поддатый муж просто так, как это бывает в русском разговоре, послал их с обычной русской присказкой. Но те, кого послали, таких присказок в свой адрес обычно не терпят. Женщина еще больше усугубила ситуацию. По всему, и она никогда близко не сталкивалась с людьми, говорящими с таким акцентом, то есть они являли собой редкие для двухтысячного года экземпляры — русские, не пуганные кавказцами.
Андрей напрямую ломанулся через кусты...
Это была та же троица, что он видел в электричке. Они действительно ощущали здесь себя хозяевами, об этом говорило их поведение и в электричке, и здесь. Мужик в одних плавках лежал на земле лицом вниз и глухо стонал от боли, потому что один из младших “джигитов” сидел на нем, поднимая за волосы его голову, чтобы он видел, что делает с его женой Старший... Второй молодой с той же целью перехватил за горло бьющегося в его руках пацана. Старший же свалил женщину. На ней оставалась лишь нижняя часть купальника, модные, высоко открывающие бедра плавки, а бюстгальтер, уже сорванный с нее, валялся в стороне, голубея на фоне зеленой травы. Старший стремился сорвать с нее и плавки, но это у него пока не получалось. Женщина, визжа, сотрясая полной обнаженной грудью, вцепилась в его руку ногтями.
— Ааа... ссука... царапаться... я тебя успокою! — шипел Старший, навалившись сверху на почти голую женщину.
Андрей замер в кустах, оценивая обстановку. В Чечне он отчетливо уяснил, что любые кавказцы — противник всегда серьезный, а если у них преимущество, лучше столкновений с ними избегать. Здесь было их явное преимущество: мужик с пацаном не помощники, тем более женщина. Он рисковал один остаться против троих — и, хоть закричись, помощи ждать неоткуда — очень далеко. Тем временем муж и сын, первый в хмельном тумане, второй в бессилии, наблюдали, как крепкий “джигит” в расстегнутой рубашке, с обнаженной волосатой грудью мял своими смуглыми руками их жену и мать... белотелую, приятно упитанную... с рассыпавшейся прической, беззащитную.
Не сумев полностью оголить женщину, Старший захватил ее пухлое, как взбитое тесто, предплечье и вывернул назад руку.
— Ой... не смей... больно... пусти, сволочь!