Журнал Наш Современник №7 (2002)

 БЕСПЕЧАЛЬНЫЕ ПРАВДОЛЮБЦЫ

Элементарный инстинкт подсказывает всем литературным изданиям: молодую прозу нужно искать. И мы ее ищем. Не только мы, но и наши оппоненты хорошо чувствуют эту необходимость обеспечения будущего литературы, а потому “толстые” журналы рискуют — как журнал “Москва”, напечатавший повесть Максима Свириденкова “Пока прыгает пробка” и Игоря Малышева “Лис” (ставшие скорее экспериментом журнала, нежели типичной для него прозой). Рисковал, очевидно, и “Наш современник”, печатая рассказ Романа Сенчина, одновре­менно, по преимуществу, издающегося в “Октябре” и “Знамени”. Стоит ли это “открытие дверей” перед молодой прозой таких разных по направлению журналов понимать как стирание эстетических и идеологических границ, существовавших для прежних поколений писателей? Считать ли знаком поколения их идеоло­гическое равнодушие или считать “идеологическим беспутством” уничтожение барьеров между изданиями? Свириденков, Малышев и Сенчин пишут во вполне реалистической манере*, что, отчасти, объясняет их появление в “Москве” и “Нашем современнике”, но все же я хочу посмотреть на проблему шире.

Ни Свириденков, ни Сенчин (а к ним можно прибавить еще одно имя — Маргариты Шараповой) совершенно не озабочены никакой идеологией поколения (да в обществе ее и нет, кроме крайних радикалов, группирующихся вокруг маргинальных изданий, — с одной стороны, и молодых консерваторов, не имеющих никакой организационной структуры и знающих друг друга на личном, научном, информационном уровне, — с другой). Но они не просто не озабочены идеологией поколения, не просто не желают никакого социального диалога, но со всем эгоизмом (“право молодости”) смотрят исключительно внутрь себя. И прежде чем ответить на вопрос, что же они там, “в себе”, видят, я не могу обойти вниманием и того “встречного движения”, что направлено в сторону молодой литературы от “группы поддержки”, которая интерпретирует и “встраивает” молодое поколение в литературу.

Что же внешний мир предлагает им? А внешний наш мир предлагает совершенно откровенную расчетливость, направленную на создание литературной биографии. Внешний мир научает полагаться все больше и больше на пиар, нежели на талант и труд. Примером рекордного по масштабам пиара я бы назвала раскручивание молодого прозаика Романа Сенчина, которому так недавно щедро отвела газетные полосы “Литературная Россия”, а обсуждению его книги “Афинские ночи” была посвящена солидная по масштабу конференция. С большой долей уверенности можно сказать, что молодую литературу старательно формируют в новое поколение . Именно они, надсмотрщики, недавно поместили отдельные особи этого поколения в кинотеатре “Россия” “за стекло”, — посадили в аквариум, пообещав сладкий подарок. Раздели и обнажили, соблазнили, лишив совести и стыда. И как в этом же поганом эксперименте, или в нынешней еще более низкой акции “Последний герой”, молодое поколение в литературе сегодня тоже отчасти “делают”, — делают его жизнь, его литературу, его взгляды. Олег Павлов хорошо сказал о такой литературе как литературе клонируемой, где сам писатель, соответственно, выступает клоном, “овечкой Долли”. Но, увы, многим из них это даже и не оскорбительно. Тут и беда, и вина их. Они выросли в то время, когда литературу “сооружают”, когда нечто производят из ничего. “Когда умер Пикассо, — признавался один такой деятель, — я прочел, что он создал четыре тысячи шедевров, и подумал: “Подумаешь, я столько могу за день, и каждая станет шедевром — потому что это будет одна и та же картина”. Образцом выбирается то, что легко тиражируется. Образцом выбирается то, что будет иметь спрос. Так формируется поколенческий миф с его высокомерным презрением ко всему и вся, с его тотальным скептицизмом и не менее масштабной внутренней инфантильностью. И попавшегося на этот эксперимент с поколением по неведению можно пожалеть, но сознательно встающего на этот путь очень неплохо было бы “вовремя высечь” (как сказал А. Панарин на недавнем обсуждении в журнале “Москва” молодой прозы).

Максиму Свириденкову шестнадцать лет (он из Смоленска), Маргарита Шарапова и Роман Сенчин — тридцатилетние москвичи. Маргарита Шарапова активно печатается в самых разных изданиях, а недавно вышла ее книга в рамках Федеральной программы поддержки книгоиздания. Романа Сенчина, как и Шарапову, настойчиво выдвигают в лидеры молодой литературы. Но без дополнения этого ряда другими именами мы не сможем представить более цельной картины молодой прозы. Без Лидии Сычевой с ее короткими, всегда бьющими, как удары хлыста, рассказами, без Юрия Самарина из Саранска, Дмитрия Ермакова из Вологды, Ольги Шевченко из Уфы, Юрия Горюхина (недавно еще жил в Уфе), Владимира Бондаря из Пятигорска, Александра Семенова из Иркутска, Елены Родченковой из Петербурга, Александра Новосельцева из Ельца, Виктора Николаева, Сергея Перевезенцева — москвичей, погибшего Михаила Волостнова (все эти писатели печатаются в журналах “Наш совре­менник”, “Москва”, “Роман-журнал XXI век”, “Молоко”). Всех этих писателей роднит нечто большее, чем принадлежность к литературе по возрасту. И это “большее” я назову позже. Многие из них принадлежат к последнему литератур­ному поколению ушедшего века. И первому поколению века наступившего, совпавшего с отвратительно-сладким восторгом при наступлении миллениума.

Чем же дышит, живет и питается проза тех, из кого делают “лицо поколения”?

У Свириденкова, Шараповой и Сенчина она держится явным отвращением к реальности, явным презрением к художественной простоте, явным желанием поиграть в литературу. (Конечно же, я отдаю себе отчет, что с юного Свириден­кова другой спрос, нежели с состоявшихся, с точки зрения критиков, двух других писателей. Но отмечу сразу, что повесть Свириденкова понравилась прежде всего критикам и писателям старшего поколения, очевидно, совпав с их негативным представлением о молодых, в то время как тем, кто принадлежит к молодому поколению, эта проза показалась однобоко-лживой.) Именно эти писатели, как мне видится, сползли в свой узкий поколенческий миф, питаясь блудливостью свободы клубной жизни, пьянясь, околдовываясь подростковым цинизмом и утешаясь глумлением. Маргарита Шарапова “проснулась знаменитой”, опубликовав в “Литературной газете” рассказ “Пугающие космические сны”, где критики увидели симпатию к коммунистам, увидели маленького “коммунисте­ныша”, боящегося социального одиночества, а потому прислонив­шегося к протестующим красным оппозиционерам. А закончила “Некрофилом” (последний ее рассказ, опубликованный в журнале “Наша улица”), где воспроизвела патологическую психологию своего героя, наслаждающегося соитием с трупами молодых женщин. (Такое “колебание маятника”, я полагаю, не что иное, как свидетельство ее анархического восприятия мира и явной неуправляемости своего собственного мировоззрения.) Максим Свириденков в повести “Пока прыгает пробка” дал образ поколения: “тараканы, сидящие на краю унитаза”, которых кто-то придет и смоет.

Казалось бы, между Свириденковым и Сенчиным значительный разрыв в возрасте (четырнадцать лет), но проза их удивительно схожа, и это настора­живает. Свириденков (его повесть обладает очень малыми художественными достоинствами) пишет социологию своего поколения, дает “документ” поколения подворотни и подъезда. Он пишет об их примитивно-горьком составе жизни: они пьют, спят с девками, смотрят “Плейбой”, опохмеляются, курят травку и нюхают клей “Момент”, они клянчат у родителей деньги и снова пьют, пьют, пьют. “Бедные дети пьют без закуски”, — сообщает нам автор. Безрадостный город и безрадостный, бессмысленный мир. Тотальная бессмысленность существования и какое-то самоубийственное отношение к самому себе. Чумная жизнь как ответ на полное развоплощение реальности. Собственно, в этой прозе нет ни одной мысли, выходящей за пределы этой дрянной жизни, ни одного утверждения, кроме того, что “просто им глюков хочется больше, чем жить”. Наркотическое, отравленное сознание — вот итог жизни свободнорожденного поколения. Оно действительно свободно, потому что им ничего не надо. И эта пустота стреми­тельно заполняется наркотической зависимостью — мощнейшей преградой, отделяющей человека от жизни.