Страница 42 из 63
В государственную задачу про 50 и 50, очевидно, следовало ввести и другие исходные данные для ее решения. Причиной неполного усвоения программы могут быть плохие учебники, а что они плохие — факт бесспорный и общеизвестный. Из-за перевода начальной школы с четырех лет обучения на три года ухудшилась подготовка детей к средней школе, особенно по чтению. Если школьник плохо воспринимает печатный текст, ему “не по силам” все предметы. И, слава Богу, что четвертый класс теперь восстановили. Ну и конечно, учителю самому нужно постоянно учиться, а есть ли у него сегодня возможность покупать педагогическую литературу?
Что же касается перегрузки школьников, то и здесь существует много причин — а не только сложность самого предмета. Попусту тратятся часы, отведенные в школьном расписании на несуществующие науки, вроде “безопасности жизнедеятельности”. Не забудем и про отупляющее воздействие телевизора, в России ребенок проводит у “ящика” больше времени, чем дети в других странах. В министерстве образования об этом знают не хуже меня. И учителя об этом напоминают постоянно. Минувшей осенью один из участников конкурса “Учитель года России — 2001”, преподаватель биологии Маслянинской школы № 1 Новосибирской области А. Буханистов объяснял, отчего детям стало труднее учиться: “Раньше учили десять лет, учебники были толстенные, но дети справлялись с программой и выходили из школы с хорошим багажом знаний. А сейчас учебники заметно “похудели”, но все жалуются на перегрузки. Нужна такая система обучения, чтобы не худели ни дети, ни учебники”.
Очень понятно и доходчиво, по всем правилам дидактики учитель говорил — в надежде, что его услышат! — почему полноценное содержание образования дети усваивают лучше, чем обструганное и урезанное.
О никуда не годных и просто опасных учебниках, которые спешно вбрасывались в школы с начала 90-х годов, “Наш современник” заговорил одним из первых. О соросовской программе “Обновление гуманитарного образования в России”, об учебниках истории, перевирающих русскую историю, о новых списках классиков литературы, где не было Шолохова, зато появился Приставкин... О внедрении “новой идеологии” и откровенной халтуре, о жулье, захватившем рынок учебников... Как все понимают, от нанесенного в школу хлама сразу избавиться невозможно. К тому же теперь министерству образования приходится иметь дело с ринувшимся в его сферу бизнесом.
Простой пример, почему многим школьникам трудно дается физика. По этому предмету требуются учебники для 7-го, 8-го, 9-го классов. И положено провести конкурс — чей учебник лучше. Соревнуются не только разные авторы, но и разные издатели. В результате одно издательство победило в конкурсе на лучший учебник физики для 7-го класса, другое — для 8-го и третье — для 9-го. И это не условная модель, а реальный случай. Три учебника физики написаны в разной манере и не подходят друг к другу. В каждом классе физика как бы начинается заново, ребята сбиты с толку, у издательств — прибыль.
Известно, что в школах должны быть лаборатории и практикумы. В 60-х годах министр просвещения М. А. Прокофьев ввел приказом правило, что 16 процентов учебного времени по предметам естественнонаучного цикла занимают опыты, проводимые самими детьми. Не надо объяснять, как это важно и нужно. Но теперь прежнее правило попросту забыто. Не только из-за нехватки денег, но и из-за нехватки часов в расписании. Ученик зазубривает химические формулы, ничего не проверив на собственном опыте. И саму химию сократили в школьном расписании в 8 раз. Учебник стал легче по весу, но химия не стала понятней для школьников. Еще сократят — дети вообще перестанут хоть что-то усваивать.
В 90-х годах министр Е. В. Ткаченко (по специальности химик, как и М. А. Прокофьев) уже и не вспоминал о школьных лабораториях. Он рекомендовал покупать для школьных библиотек не бумажные учебники, а микрофиши, где на площади размером с почтовую марку помещаются 72 страницы текста, а в кассете 200 микрофиш. Догадывался ли министр, что в подведомственных ему школах — в большинстве — нет специальной аппаратуры для чтения микрофиш? О компьютеризации образования решение принимали еще в СССР, в 1985 году. С 2001 года действительно проводится интенсивная компьютеризация, на нее есть в бюджете деньги, программа считается президентской, так что не хватает только Шойгу, вылезающего из вертолета с компьютером в руках. Но политика — политикам, а компьютер очень нужен школе. И в особенности — сельской.
Компьютер нужен сегодня в каждом классе для того же, для чего служили старинные громадные счеты, что стояли в классах начальной школы с давнишних времен и стоят посейчас. Школьное пособие, помогающее детям лучше усваивать школьную программу, больше знать, больше понимать. Выход в Интернет — современная образовательная технология: лекции ученых, путешествия. И знающие педагоги уже сегодня предупреждают, что школьный компьютер не для того предназначен, чтобы вытеснить опыты, проводимые самими детьми в лабораториях и на пришкольных участках. “Объектом изучения естественных наук является реальный, а не виртуальный мир, и в школе нужно изучать не только модели явлений, но прежде всего сами явления и на этой основе обучать школьников моделированию как методу познания”, — пишет академик РАО В. Г. Разумовский. Но тем временем заместитель министра образования Е. Е. Чепурных, курирующая учебные издания, объявляет, что выпуск школьных электронных пособий следует начать именно с практикумов и виртуальных лабораторий.
При нынешней российской демократии и свободе слова Академия наук, педагогическая общественность, учителя могут говорить свое, а власть будет делать свое. Ученые — про перегрузку учебного плана “паразитарными” предметами в ущерб фундаментальности и гуманитарности, а власть про то, что 50 процентов школьников усваивают только 50 процентов программы, и потому ее надо расширить за счет коммуникативных предметов. Это — не разговор глухих, а прекрасно отработанная на Западе технология. Когда в США наконец подсчитали, какой вред нанесло обществу и государству равенство перед законом взрослых и детей (а его там долго добивались и добились), то был подведен и такой итог: в США непроверенная гипотеза, к сожалению, нередко может быть навязана обществу в качестве непреложной истины — и делается это весьма недемократическим путем.
Олигархи пошли в школу
Тысячу стипендий для студентов учредил глава холдинговой компании “Интеррос” Потанин. Вот уж, действительно, давно пора. Как говорил Лифшиц, “надо делиться”. По случаю учреждения Потанинских стипендий умилилась правительственная “Российская гaзета” (24.10. 2000): “Отрадно, что на пороге нового тысячелетия в России находятся люди, за которыми стоят десятки и сотни хорошо работающих предприятий, которые платят налоги, уверенно держат позиции на мировом рынке, развиваются, да еще и решают проблемы, с которыми государству трудно справиться из-за нехватки денег”. Красиво пишут. Впору подумать, что олигарх и в самом деле неусыпно трудился, создавая помянутые в статье десятки и сотни предприятий. Новый Савва Мамонтов. Напомню, что меценат Мамонтов строил железные дороги, немало сделал для экономического развития России. А капиталы Потанина нажиты даже не на эксплуатации труда рабочих артелей, пробивших железную дорогу на Мурманск. Предприятия достались олигарху путем умыкания и присвоения.
Но... Потанин все же вложил нажитые на приватизации деньги не в пропагандистов и агитаторов с НТВ, не в телекиллера Доренко, не в премии для тусовки имени Швыдкого, а в безвестных пока молодых людей. Хотя и самому приятно увидеть Потанинскую стипендию рядом с Пушкинской или Менделеевской. Ну, а каков порядок присуждения Потанинских стипендий? В советские годы Сталинскую стипендию давали за отличную учебу и активную общественную деятельность, решение выносил ученый совет вуза при участии комитета комсомола. В дореволюционной России благотворительные стипендии доставались беднейшим студентам — и не обязательно при блистательных успехах в учении. Порядок присуждения стипендий, учрежденных в честь великих деятелей науки и культуры, традиционен: за открытия, сделанные студентами, за талант.