Страница 20 из 69
Это прекрасно знали идеологи, потому и устроили тут концерт. И чтобы даже у тугодума не было сомнений в том, что организуется святотатство, диктор ТВ объявил: “Будем танцевать на самом престижном кладбище страны”.
Известно, что важнейшим для нашего национального самосознания был обобщенный символ Великой Отечественной войны. Сначала за него взялись диссиденты. Потом разрушение этого символа в течение целого десятилетия было почти официальной государственной программой. Возник поток литературы и передач, релятивизирующих предательство, снимающих его абсолютный отрицательный смысл. Предательство относительно. Сложился популярный жанр предательской литературы. Это не только книги Резуна, но и масса “научных” книг. Известные и хорошо документированные события войны начинают излагаться российскими “историками” на основании немецких архивов и мемуаров — часто без указания альтернативных отечественных сведений. В перестроечных журналах печатались даже фальшивки, давно разоблаченные в ФРГ (например, состряпанные в ведомстве Геббельса “Письма из Сталинграда”). В целом это была большая и хорошо финансируемая программа вытеснения из нашей коллективной исторической памяти образа Отечественной войны.
Здесь надо снова подчеркнуть, что эта кампания почти не имела бы силы, если бы велась только откровенными “западниками”. Именно участие в ней “патриотов” придает ей большую силу — не путем сложения усилий, а вследствие мощного кооперативного эффекта. Роман Г. Владимова, обеляющий предателя Власова (“Генерал и его армия”), должен получить знак патриотического качества в виде высокой похвалы от В. Бондаренко. Сам В. Бондаренко, завоевав авторитет шумной атакой на Тимофеева-Ресовского, может после этого заниматься реабилитацией целой категории предателей. Да еще с какой патетикой: “Казненные молчанием” (“Слово”, 1991, № 10). Речь о писателях, которые пережили ужасный “двадцатилетний опыт советчины” и наконец-то, благодаря приходу оккупантов, смогли заговорить.
Вот как это трактует В. Бондаренко: “Замкнув свои уста в довоенный период, оказавшись по разным причинам на оккупированной территории, поэты здесь дерзнули заговорить открыто, зная, что после этого назад пути нет... Многие из них работали в русских газетах на оккупированной территории”. Что ж, у каждого свое оружие — одни партизан вешали, другие в “русской” газете, издаваемой немцами, трудились. Причем, скорее всего, добровольно, а не под угрозой расстрела или голодной смерти, как большинство простых власовцев. И с какой жалостью пишет об их судьбе после Победы наш патриотический идеолог: “А пока вернемся к несчастным беженцам, не нужным западной демократии, вылавливаемым советскими спецкомандами... Полиция всех стран помогала смершевцам вылавливать русских беженцев, особенно изощрялись англичане, не уступавшие подручным Берии и Гиммлера”. Какая изощренная логика! Ведь эти “русские беженцы”, которых вылавливают “советские спецкоманды”, как раз и есть “подручные Гиммлера”.
Чуть ли не прославляя явных предателей и активных сотрудников врага, одновременно громя ученого-невозвращенца, который прямо в делах фашистов не участвовал (почему и был расстрелян его сын), В. Бондаренко не только подпиливает символы Отечественной войны, но и подрывает способность людей взвешивать, измерять явления — а на этой способности держится здравый смысл.
Особое место занимало разрушение образов, которые вошли в национальный пантеон как мученики. Тут видна квалификация. Особенно поучительна кампания по дискредитации Зои Космодемьянской. Народное сознание, независимо от официальной пропаганды, именно ее выбрало и включило в пантеон святых мучеников. Ее образ, отделившись от реальной биографии, стал служить одной из опор самосознания нашего народа. Потому столько сил было брошено на то, чтобы подрубить эту опору культуры и морали. Пожалуй, еще более показательно “второе убийство” Павлика Морозова. Этот образ был символом трагедии, высших человеческих страстей — мальчик, убитый своим дедом. Сущности дела почти никто и не знал, она была мифологизирована (в реальности она гораздо страшнее, чем в легенде). Насколько был важен этот отрок-мученик как символ, показывает масштаб кампании по его очернению.
Очень быстро идеологи стали перенимать, “один к одному”, западные технологии разрушения символов, например, искажение смысла праздников. Тут “инженеры культуры” дошли до пределов пошлости. Они стали называть 1 Мая — праздник, стоящий на крови, — “Днем весны и труда”. 7 ноября, годовщину Октябрьской революции, Ельцин постановил “отныне считать Днем Согласия”.
Важный метод вторжения в мир символов — осквернение могил или угроза такого осквернения. Этот метод регулярно применяется политиками уже почти десять лет. Вдруг начинается суета с угрозами в отношении Мавзолея Ленина. Через какое-то время эта суета прекращается по невидимому сигналу. Если учесть, какие фигуры в нее вовлекаются (вплоть до Патриарха), то уровень руководства такими акциями надо признать высоким. Возня вокруг Мавзолея всегда инициируется людьми образованными (Г. Старовойтова, Марк Захаров и т. п.). Они не могут не понимать, что Мавзолей — сооружение культовое, а могила Ленина для той трети народа, который его чтит, имеет символическое значение сродни религиозному. Видимо, есть особая категория интеллигентов, которая всегда, при всех режимах тяготеет к разрушению священных символов.
Грезы наяву
В нарушении универсума символов особое значение имеет создание ложных, фантастических образов — для того, чтобы увлечь массы людей, на время превращенных в толпу и потерявших чувство ответственности. В этом состоянии они обретают особый тип мышления — аутистического. Цель реалистического мышления — создать правильные представления о действительности, цель аутистического — создать приятные представления и вытеснить неприятные, преградить доступ информации, связанной с неудовольствием (крайний случай — грезы наяву). Если удается отключить или подавить реалистическое мышление, то аутистическое мышление занимает его место, тормозя здравый смысл и получая абсолютный перевес.
Главное в аутистическом мышлении то, что оно, обостряя до предела какое-либо стремление, нисколько не считается с действительностью. Поэтому в глазах людей, которые сохраняют здравый смысл, подверженные припадку аутизма люди кажутся почти помешанными. Аутизм интеллигенции достиг в перестройке небывалого уровня. Ведь действительно она всерьез поверила в фантазию “возвращения в цивилизацию”, в “наш общий европейский дом”. Думаю, сам Горбачев не мог ожидать такого эффекта от нелепого обещания. Ведь на Западе никто и никогда не дал оснований считать, будто Россию в этот “дом” приглашают. Эта фантазия “братания с Западом” не согласовывалась ни с какими реальными признаками, сейчас даже трудно представить себе, что в 1989—1990 гг. множество умных и образованных людей в нее верили.
Господство аутистического мышления при глубоком расщеплении логики (“шизофренизация сознания”) породило небывалый в истории проект разрушения народного хозяйства огромной страны под условным названием реформа. Этот проект был бы невозможен, если бы его не поддержал с энтузиазмом чуть не весь культурный слой, на время увлекший за собой большинство городских жителей. Распределять (а тем более прихватывая себе побольше) легко и приятно, производить — трудно и хлопотно. Фетишизация рынка (механизма распределения) началась с 1988 года, но уже и раньше состоялась философская атака на саму идею жизнеобеспечения как единой производительно-распределительной системы. Из этого и вырос поворот к реформе как переустройству жизни — с принципа сокращения страданий к принципу увеличения наслаждений.
Люди стали верить в несовместимые и взаимоисключающие фантазии. Желание устроить у нас капитализм удивительным образом совмещалось с мечтой о “лишении привилегий” и полной социальной справедливости. Иногда отрицающие друг друга тезисы следовали друг за другом буквально в одном абзаце. Бывало, что в статье на экологические темы автор возмущался тем, что высыхает Аральское море — и одновременно проклинал проект переброски в Среднюю Азию части стока северных рек. Мечты об эффективном сельском хозяйстве сочетались с ненавистью к удобрениям и тракторам.