Страница 60 из 70
Вспомнилось ему, как давным-давно, пока не лег через Тверцу капитальный бетонный мост, наводили они всем миром переправу на другой берег, к Василево и другим соседним заречным деревням. Ах, какой это был праздник! Стлался над рекой его зычный голос. Под его команды скручивали мужики тросами толстые бревна, тяжелыми плетьми укладывая их на воду. “Слышь, Алексеич! Сошел бы ты на берег от греха подальше, с больной-то ногой”. И тут же ответ: “А я на больной тверже стою, чем вы враскоряку. Гляди, вот как надо крепить!” И он показывал, как надо, и всякий раз выходило, что он прав.
Жить в радости — это видеть, как все доброе повторяется и умножается. И потому так важно для Щербакова внушить идущим на смену великую идею преемственности, идею сохранения и п р о д л е н и я п р о ш л о г о. Нельзя жить только прошлым — но, ломая и сокрушая его безоглядно, люди, сами того не желая, корежат и обессмысливают жизнь.
“Ну, скажи, — говорит он с горькой досадой и недоумением, — кому мешал тот камень на могиле Керн? Десятилетиями многие тысячи людей поклонялись ему. Сотни автобусов приезжали каждое лето: туристы, школьники, студенты, отдыхающие. Нет, кому-то наверху зуд юбилейный покоя не давал: поставили новый вместо “примитивного” советского! Юбилей Пушкина, беспартийного патриота, не могли без идеологии отметить! Старый камень выкинули, заменили новоделом — уродище, а не памятник!”
Я вновь посетил Прутненский погост. Тоскливо стало на душе... Действительно, на могилке Анны Петровны — новое сооружение из темных валунов, и никаких вам стихов, зато полная фамилия покойной означена: “А. П. Керн-Маркова-Виноградская”. И ограда в духе времени — высокая, прочная, колючая... Все правильно, научно — а душа поэзии отлетела...
Для Андрея Алексеевича все нынешние “реформы” и кучерявые болтуны-реформаторы — что нож в сердце. Отчаянно машет рукой, скулы сжимаются, в глазах — ненависть: “Да пошли они все... Сгубили такую державу!” И, тяжело вздохнув, замолкает.
Но не надолго! Так уж создан — терпеть не может нытья и брюзжанья. Жизнь снова и снова властно зовет к себе: завтра снова беседа с отдыхающими, планерка с врачами, телефонные переговоры с Тверью... Живущий для людей, он повторяет: “Пока я им нужен, я буду работать!” О, если бы каждый русский человек мыслил и жил так, как этот р у с с к и й б е л о р у с , — многое повернулось бы к лучшему в нашем многострадальном Отечестве...
Рассказ о митинском победителе подходит к концу. Было, правда, и в его жизни одно крупное, драматическое поражение. Но даже из него он вышел в конце концов с победой.
А было все так. Единственная дочь его, любимица Света, после школы поступила в “династический” институт. Там, в аудиториях Калининского медицинского, встретилась она, русская пухлогубая добрая девчушка, со своею первой и единственной — на всю жизнь! — любовью. Радоваться бы родителям; как говорится, “честным пирком да за свадебку”. Но было в выборе Светланы одно, как долго казалось отцу, непреодолимое, прямо-таки роковое обстоятельство: избранник дочери, неотразимый красавец Тони был арабом из далекого и насквозь чужого Ливана, в котором к тому же в те годы полыхал пожар братоубийственной войны...
Тут-то и нашла коса на камень: на милую, послушную дочку не действовали никакие уговоры, никакие нотации, никакие угрозы. Все вскипело, взбурлило в отцовом сердце: как же так?! Ведь уедет в чужие края... Как пить дать, уедет... Стыд-то какой! Нет, не позволю!!!
Финал был предопределен: победила любовь. “Любовь побеждает смерть”, — как философски заметил когда-то товарищ Сталин. Времечко бежало, война в Ливане стихла, и принеслась оттуда весточка: “Родилась дочка. Назвали Алечкой”. (Покойную супругу и верного друга доктора звали Алла Михайловна. Она похоронена в Прутне, за львовской церковью.)
“Знаешь, Андруша, — сказала жена, не скрывая сияющих счастливых глаз. — Надо их позвать к нам в гости”.
Щербаков долго молчал. Наконец проронил: “Хай приезжают. Парень-то оказался серьезный”.
...Второго внука, как не трудно догадаться, “ливанцы” назвали Андреем — в честь обожаемого дедушки. Нету на свете сердца, которое не растаяло бы в сладком тепле детской ласки. Щербаков не стал исключением. Без памяти любит внуков и говорит с гордостью: “Молодцы моя дочь с зятем! Перво-наперво научили внуков говорить по-русски. А?” И заразительно, радостно хохочет...
Победителю недавно исполнилось 75. Звучали юбилейные речи, найдены были для него самые добрые и теплые слова и даже стихи.
Меня, старого друга Андрея Алексеевича, особенно тронула надпись на заднике сцены в санаторном кинозале, где проходило его юбилейное торжество: “75 — активной жизни не предел. Андрей наш Алексеевич — живой тому пример”. Какое замечательное “наш”, сколько в нем признательности и любви!
Поразило в одном из величаний определение: “митинский князь”. И хотя напрямую князь Львов и “князь” Щербаков не сравнивались, но духовное родство их было угадано безошибочно. С “новотором” XVIII века роднят его вера во всемогущество труда и таланта, жажда новизны и справедливого, достойного устроения жизни для людей и во имя людей. Между прочим, и обилие профессий (пусть разных) тоже сближает “князей”: Щербаков — строитель и пчеловод, садовод и фотограф, киномеханик и счетовод-бухгалтер... Каков?
И еще одно, самое последнее. В Щербакове восхищает преданность родовой памяти, неизбывная любовь к отцу с матерью, к братьям своим и сестрам. Они отвечают ему обожанием — всю жизнь благодарны “Андруше”, что вывел их в люди: двое братьев — кандидаты наук; сестры Вера — химик, Тамара — заслуженный учитель Беларуси, а Валентина — медик. И только Михаил (любимец всей семьи) остался верен земле и лесу.
...Утихло веселье, разъехались дорогие гости. И снова утром, как всегда, спускается Андрей Алексеевич с крылечка, подходит к своему дубу, трогает его жесткую, корявую одежку и говорит: “Видишь, брат, я тебя еще на один год догнал!”
Ветви “русского баобаба” согласно зашелестели листвой. Упала сверху последняя капля росы. Защебетали птицы. По дороге на Прутню проурчал автомобиль. Занялся новый день, как всегда, полный забот, суматохи, неожиданностей, встреч и расставаний. Жизнь продолжается.
Живи, победитель! Спасибо тебе!
П.Палиевский • Кнут Гамсун в европейской культуре (Наш современник N7 2001)
Петр Палиевский
Кнут Гамсун в европейской культуре
С 9 по 13 марта этого года в Осло состоялся семинар по русско-норвежским отношениям конца ХIX — начала ХХ веков. Эти отношения имели славную историю. Еще в начале XI века изгнанный врагами с родины король Улаф Святой, креститель Норвегии, нашел убежище при дворе Ярослава Мудрого, где, как рассказывают саги, творил чудеса; оттуда же вернулся на отеческий трон его сын Магнус Добрый. Викинги ходили не только на Запад; их знали в Новгороде и Киеве, по всему пространству тогдашней Руси, именуемой ими “Гердерике”. Русские поморы и норвежцы наладили на Севере особенный совместный быт, развивавший народную культуру обеих стран. К концу XI века сложились богатые традиции духовного обмена, представленные такими именами, как Толстой и Бьернсон, Григ и Чайковский, Ибсен, Чехов, — многие иные. Будучи соседями, русские и норвежцы никогда не воевали.
Межправительственное соглашение 1999 года наметило большую программу изучения и развития этих отношений, которая должна завершиться представительной выставкой в 2005 году. С интересными новыми сообщениями выступили на семинаре известные норвежские и русские специалисты, профессора Гейр Хетсо, Эрик Экберг, Йенс-Петтер Нильсен, В. Н. Рогинский, В. Н. Барышников, А. И. Климовицкий и др. Заметное участие в решении поставленных проблем приняли молодые исследователи: Руслан Пересадило из Архангельска; Елена Кривцова, Светлана Хоркина, Анна Познанская, Денис Фомин-Нилов, Станислав Рогинский из Москвы.