Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 75



Химерично-виртуальной Какбыроссией, Демороссией, десять лет из ЛТП управлял злобный манекен, и - ничего. В Какбыроссии за конституцию проголосовали, кроме одураченных, 11 миллионов уехавших, несуществующих людей и мертвых душ, но и тогда едва набралась квота, которая несколько короче, чем это прилично. Предательство в ней считается доблестью, доблесть - позором, гвардия сменила честь на колпак палача, а люди существуют по формуле: "Укради и будешь жить". "Совесть страны" в ней - автор теории ее разруба на 100 кусков, а "великий писатель" - стукач и фигляр, рядящийся под Льва Толстого. Она находится между феодализмом (бартер) и рабовладением (не платят за труд) и удивляет мир самоунижением, стоя с протянутой рукой, самоистязаниями, безнаказанностью преступлений и умилением жертв, сердобольно жалеющих пресытившихся громил, которые не знают, что делать с добычей. Продовольственные и жилищные проблемы в ней решаются уничтожением "лишнего" населения с темпом в шесть Хиросим в год.

"Сотой доли их, этих экспериментов, хватило бы любому народу, чтобы в течение суток снести такой режим с лица земли вместе со всеми силовыми структурами и сворой обслуживающих его интеллектуальных шавок" (Владимир Максимов).

На месте России выросло огромное поле чернобылья, где бушуют преступления и корысть. Ядовитые всходы ханжества и алчности, продажности и разврата искажают и перекашивают лица людей, отравляют их чувства, желания, мозг, убивают совесть, доброту, саму душу. Лица становятся масками, мертвенными личинами нищеты одних и неправедного богатства других. Лишь два желания царят над ним - золота и низменных наслаждений. "Вертеться надо, вертеться!" - подгоняет людей ТВ, называя это свободой, и они вертятся все быстрей в вихре танца наркоманов, все более себя уродуя, чтобы выглядеть такими, как им велят, и уже не замечая нарастающей мерзости окружающего. Они издеваются над памятью и славой предков и быстро забывают даже предательство друзей и смерть близких. Они насмерть дерутся за возможность заработать и легко теряют приобретенное. Они быстро входят в раж - прыщеватый юнец кричит старику: "Давай выйдем!", а тот, потеряв достоинство возраста, следует за ним - и так же быстро гаснут. Грязный поток несет их, любовь становится вожделением, ненависть - холуйством, а самой близкой родней - стодолларовая бумажка. Здесь никто не лишний и никто не нужен. Здесь можно быть своим одновременно среди преступников и среди тех, кто мнит себя честным, но, если ты вдруг исчез, о тебе никто не вспомнит. И этим краем бесчестья и разврата, отсутствия чувств и совести правит отвратительный трехголовый змей-сатана, собирающий грязную и кровавую мзду, - Грабеж - Спекуляция - Предательство. Его славят, ему поклоняются, ему безропотно подчиняются, его обожествляют.

Грязный, сырой и мрачный подвал этого людского муравейника забит тружениками - рабочими, крестьянами, инженерами, учеными. Они добывают хлеб в поте лица, изнуряют себя трудом, чтобы выжить, вгоняют в него свою семью, истощают себя и ее физически, умственно и нравственно. Им сулили огромные богатства, но не платят даже заработанного. То, что им повезло приобрести, у них отбирают иезуитской инфляцией, лживыми посулами, мошенническими махинациями и прямым грабежом. Они страдают и голодают, проклинают жизнь и выбиваются из сил, их отдых - тупое сидение перед телевизором с порнухой и чернухой и утомительный разгул, грязь, абстиненция, пьяные драки, избитые физиономии и болезни от плохой пищи и сивухи. Люди, рожденные быть прекрасными и счастливыми, чтобы радоваться жизни и приносить радость другим, стали рабами обстоятельств, которых не в силах преодолеть, а то и просто подневольными, и не только в Чечне. Им некуда идти за помощью и защитой, у них только одна дорога - карабкаясь вверх, падать все ниже. Они просят подаяние и роются в мусорных контейнерах, обращаются в нищих, проституток, мелких воров и "мясную подливку" к вареву, замешиваемому в зеркальных офисах крупными бандитами.

Чуть выше их - мелкие лавочники и чиновники, челноки и наемные торговцы, более или менее сносно зарабатывающие, когда тем, кто создает богатства другим, не платят месяцами. У этих ничего не создающих великих тружеников и мелких мошенников, старающихся не видеть своей подлости, водятся кое-какие деньжата. Среди них много отпетых мерзавцев, которым никак не удается взобраться выше, мелких взяточников и охранников полуприличных контор. Они деятельны, суетливы и сообразительны, что-то замышляют, где-то суетятся, что-то скупают и продают, загружают и разгружают, изо всего извлекают выгоду, всюду приворовывают и обсчитывают. Они всучивают людям одежду и обувь, сшитую в Индии для покойников, колбасу, в которой мясо - только на ярком заграничном ярлыке, они эксплуатируют прихоти детей, подсовывая им жвачку с кислотно-щелочным балансом, насыщенные убийственной ароматической химией газировку и леденцы, сигареты и алкогольную отраву. Они таскают по поездам, аэропортам и метро тяжеленные бэги и понуро сносят оскорбления. Возможно, они уже не травят себя низкокачественным спиртным, но сверх меры истязают тело и душу, иссыхают, пожираемые несбыточными страстями, и гибнут в бешеной гонке за наживой и от пуль конкурирующих шаек. У них дикие от постоянной спешки глаза, и даже купленная нечеловеческими усилиями нездоровая неделя в Анталии имеет цену здоровья и спокойствия будущих лет. В отличие от трудящихся, не доживающих даже до пенсии, они упорно цепляются за жизнь с помощью лекарств, тем все более недоступных, и превращаются в жалкие слабоумные существа с истасканными лицами, тусклыми взглядами и общим опущенным видом. Цель их безумной жизненной гонки - послать свое чадо за границу и протолкнуть в следующий уровень этого ада: всеобщей погони за наживой.





Круг третий этого ада, еще не нашедшего своего Данте, - "деловая" жизнь. Там суетливо мельтешат дельцы, юристы, крупные торговцы, биржевые спекулянты, "авторитеты" преступности и банкиры. Атмосфера тлетворного физического и нравственного разложения здесь самая насыщенная. Здесь все начеку - в любой момент ограбить соседа и пристрелить конкурента. Продажная "творческая" интеллигенция вроде Джаковой и Дуриковой, Мерзахарова, Мульянова, Кабздона, Бесолашвили готова здесь "озвучить" осанну любому отягощенному деньгами и властью убийце или подлецу. Здесь вмиг сожрут любого, но особенно его деньги, здесь из ничего создают "дела" и сажают в тюрьмы неудачников и честных людей, оправдывают грабителей и убийц. Весь этот шабаш вурдалаков пребывает в постоянном омерзении от порока других, и все они с головой готовы погрузиться в него сами. Здесь клянутся в верности и дружбе врагам и не верят друзьям.

Здесь твердят о высоких делах и чувствах и подрывают бомбами конкурентов даже на кладбищах в дни поминовения. Здесь капиталист устанавливает цену живым, нотариус - мертвым, а судьи - совести и закону. Здесь без конца говорят, но понятия заменены терминами, мысли - словами, чувства - фразами, души - пустотой рассуждений. В этой зловонной яме мужчины перестают быть сыновьями, отцами, мужьями и даже любовниками. Женщины здесь не скрывают, что они - лишь товар, любовь стала для них торговлей телом, а наряды, меха, украшения - способом подороже себя продать. Здесь много едят, играют в азартные игры, курят и не спят ночами, тучнеют, багровеют, поражаются инсультами и инфарктами.

Айдары, воровые, яблинские здесь терминами и пустословным краснобайством прикрывают неграмотность и глупость. "Видите, в каких условиях приходится работать!" - оправдывался перед заморским боссом завсегдатай этого шабаша Шварцмордер, обращая того в замешательство легкостью саморазоблачения своей агентской сути. Осознав свою глупость, они испытывают мучительный удар по самолюбию и бросаются критиковать всех и вся, сбиваясь и перебивая себя из-за внутреннего непрерывного спора с самими собой и своим прошлым. Они доказывают и доказывают, что они, де, самые талантливые и честные, самые лучшие, самые-самые, хотя с ними никто не спорит, поскольку все давно ясно. Тщеславие - их движитель, они изо всех сил лезут наверх - показать свою полную пустоту. Но, объявив высшей целью абсолютный индивидуализм, они не знают, что делать с награбленным.