Страница 24 из 75
про новые порядки...
Мы долго будем
им давать отпор,
теряя лучших
в той неравной схватке.
И, может быть,
пройдут еще года,
но мы дождемся
русского Мессию,
который вырвет
раз и навсегда
из рабства
иудейского
Россию!
Не знаю, где теперь автор этих стихов. Да и жив ли он - молодой, порывистый. Именно такие первыми погибали в октябре следующего, 93-го года, когда "второй... и окончательный этап уничтожения Русской Империи" подошел к кульминации.
Напряжение чувствовалось уже за год до того. В той же статье "Как меня судили" упоминаются реалии июня 92-го: разгром палаточного городка у Останкина, символически названного его защитниками "СССР", и жестокий разгон демонстрантов, протестовавших против этого. "Друзья и покровители террора" уже тогда круто повернули к "прежним временам" расправ с неподконтрольной народной мыслью.
Но и русская мысль начала освобождаться от морока "перестроечной" пропаганды, от действия тех "масконов", о которых я писал еще в 1989-м и о которых читательница "Нашего современника" Е. Илларионова вспоминала в 92-м: "Последнее время я часто перечитываю Вашу статью о "масконах" - "веществах, переключающих сознание человека в мир иллюзий, призрачных целей, лишающих его ориентации. Белое представляется черным, черное - белым. И все эти метаморфозы вызывают не ужас, а сладкий восторг. Емкая метафора современного мира". Да, точнее не скажешь..."
Накануне рокового 93-го действие "масконов" стало ослабевать. На московские площади, еще недавно оккупированные толпами зомби, оглушительными воплями приветствовавшими каждый шаг разрушителей государства: победу Ельцина, избрание Попова и Собчака, акции националистов в Закавказье и Прибалтике, распад Союза и даже (верх безумия!) гайдаровское повышение цен, - пришли другие люди. Оскорбленные новым строем и всем, что он принес народу: нищетой, остановкой производств, разрушением науки, деградацией культуры и людей культуры, торжеством "бычьих затылков" - уголовников, поперших во власть, и востроносеньких банкирчиков. Эти люди враз потеряли все - державу, социальный статус, надежду на будущее и готовы были драться, чтобы вернуть принадлежащее по праву. Манежная и Васильевский спуск стали для них открытыми университетами, где они постигали основы солидарности, азы политической борьбы.
Напор этой человеческой громады менял соотношение сил и во властных элитах, поляризовал власть. Исполнительная, чувствуя, что теряет опору в собственной стране, уходила за кремлевские стены, концентрировалась вокруг Ельцина и министров-силовиков. Представительная все явственнее склонялась на сторону пробудившегося народа. Еще недавно патриотов в Верховном Совете можно было пересчитать по пальцам, а к концу 92-го здесь действовала мощная группировка "Российское единство", с которой считался (а по многим вопросам и солидаризовался) глава парламента Р. Хасбулатов, прежде во всем подчинявшийся президенту.
В декабре Ельцин попытался, в свойственной ему манере, одним ударом изменить положение. Был провозглашен так называемый ОПУС - ублюдочная аббревиатура, вполне достойная сути этой акции. Полное наименование - Особый порядок управления страной. Фактически была совершена попытка государственного переворота с перераспределением власти и упразднением Съезда народных депутатов.
Народ вышел на улицы, чтобы остановить Ельцина. Об этом статья "Васильевский спуск" (№ 1, 1993): "Я видел, как подтягивались колонны. Красные флаги, за ними - черный монолит, пришедший в движенье: темные дешевые пальто, темные зимние шапки, суровые лица отработавших смену людей. Шли молча. Мужичок лет пятидесяти догонял бегом - видно, отстал по дороге. А дальше - группки тех, кто ехал из дома. "Как услышала по радио, сразу сюда", - дородная баба, полуоборотясь, объясняла идущей рядом знакомой. А этот, длинная жердь, шагает один и, оглядываясь по сторонам, нарочито громко, с вызовом повторяет: "Ограбил народ Ельцин. Кто с Ельциным, тот грабит народ". Никто не возражает. Идут, идут, идут".
Телевидение позволяло следить за перипетиями происходящего на съезде. Даже на экране было видно, что выступавший с докладом президент нетрезв. И зол - на депутатов, на неслушающийся язык, на обтекаемые фразы составленного лукавыми спичрайтерами доклада. Речь утомляла его, ироничные, гневные реплики из зала уязвляли и раздражали. Он хотел одного: покончить со всей этой процедурой - и конечно, в первую очередь - с ненавистным съездом.
"С таким съездом работать дальше невозможно", - обрубил Ельцин. Сошел с трибуны и хозяйским жестом махнул: уходим! Министры и часть депутатов потянулись из зала. Далее - по тексту статьи: "Заместители спикера рвали бразды правления из ослабевших рук Хасбулатова. Микрофон разносил по залу не предназначавшуюся для посторонних перепалку в президиуме: - Перерыв! - Перерыв может объявить только председатель, я не давал вам такого права...
Заместители требовали перерыва. Скорее всего, тут бы и пригодился ОМОН, если только он не причудился впечатлительным депутатам. Отправив Хасбулатова в одиночестве обдумывать свою судьбу (улыбка затаенного торжества тронула тонкие губы Филатова, когда председатель объявил об отставке), его преемники шептались у микрофона. Яров: "Что мы будем делать?" Филатов: "Я думаю, перерыв надо объявлять".
Однако случилось чудо: нерешительный, сонный съезд вдруг мобилизовал остатки гражданского мужества... Зал зашумел. Заместители растерялись. Проголосовали: работать без перерыва. Яров вздумал было противиться, потом догадался: кворум! Кворума - после ухода послушных президенту - надеялись не собрать.
Вновь чудо: кворум сохранился. За президентом ушла всего сотня с небольшим депутатов. Впервые мелькнула безумная надежда: п у т ч п р о в а -л и л с я. На подмостках Кремлевского дворца разыгрывалась драма в античном вкусе: сила власти, натолкнувшись на нравственную стойкость людей, терпела поражение. Страна, измордованная чистками, выученная лагерями, прильнула к телевизорам, боясь пропустить невиданное зрелище.
Жадное внимание было вознаграждено. На наших глазах депутаты - может быть, впервые в истории съездов - занялись созиданием. Шаг за шагом они восстанавливали то, что намеревался разрушить президент. Не только регламент - авторитет парламента, понятия человеческой чести, долга, достоинства... Разогнать съезд не удалось".
Через несколько дней Ельцин отменил ОПУС. Это стало высшим достижением п р я м о й д е м о к р а т и и - ярчайшего проявления народной воли и силы, - которая через головы политиков, минуя корыстных посредников, определяет курс государств. Такие события, сравнимые разве что со стихийными проявлениями могучих природных сил, вроде извержения легендарных вулканов, случаются раз или два в столетие. "Счастлив, кто посетил мир сей в его минуты роковые". Нам выпало это горькое счастье.
Горькое потому, что уже тогда стало ясно: р е ш а ю щ е е с т о л к н о в е- н и е н е и з б е ж н о. Либо народ, осознав свою силу и цели, заставит власть проводить политику, отвечающую его интересам, либо власть, сконцентрировав силовой потенциал, заставит народ покориться.
Васильевский спуск стал для меня зримой метафорой близящейся гражданской войны: "10 декабря 1992 года спуск наглухо перекрыли переносными металлическими заграждениями. За ними - цепочки милиционеров. Ничейная полоса посредине. Влекущая, как магнит, пустота будущего поля боя. Людские толпы за барьерами. Красные флаги с одной стороны, правительственный триколор - с другой. "Ель-цин, Ель-цин", - надрываются динамики от собора; "До-лой! До-лой!" - хриплыми застуженными голосами отзывается Васильевский спуск.