Страница 53 из 58
А как обстояло дело в эмиграции? Следственные материалы, “исторический очерк” Кудинова, эмигрантская казачья печать помогают установить истину и здесь. Кудинов — оптимальная фигура для этого. Он находился в самом центре эмигрантской казачьей жизни, будучи в составе Вольноказачьего движения, а потом — председателем “Союза казаков-фронтовиков в Болгарии”. Он, как мало кто другой, знал состав эмигрантского казачества, чему помогала и принятая Вольноказачьим движением и “Союзом казаков-националистов”, по инициативе атамана А. П. Богаевского, система казачьих станиц и хуторов, расположенных по тем адресам Восточной Европы, где находились в эмиграции казаки. Эта система структурировала оказавшиеся в эмиграции остатки Донской армии, которые были настолько малы, что исчислялись сотнями, в лучшем случае — тысячами эмигрантов. Будучи распределенным по импровизированным станицам и хуторам, казачество в эмиграции легко поддавалось учету, и его состав руководителям Вольноказачьего движения или “Союза казаков-националистов” был хорошо известен.
Трудно себе представить, чтобы бывший руководитель Вешенского восстания, а потом — активист Вольноказачьего движения и председатель “Союза казаков-националистов”, опубликовавший к тому же в 1931—1932 годы в главном органе “Вольное казачество” исторический очерк “Восстание верхнедонцев в 1919 году”, не имел сведений о своих соратниках, не получил от них отклика, если кто-то из них был еще жив и находился в эмиграции. Однако среди лиц, которые входили в актив Вольноказачьего движения и руководство “Союза казаков-националистов”, названных Кудиновым в ходе следствия, не было ни одного, которое хоть как-то было бы связано с Верхнедонским восстанием.
Не обнаружены пока отклики или материалы о верхнедонцах, их судьбе в эмиграции и на страницах эмигрантской казачьей печати, которые помогли бы установить, кто из участников Вешенского восстания после катастрофы в Новороссийске смог вырваться из России и остался жив. Правда, В. Васильев обнаружил в одной из эмигрантских газет статью П. Кудинова “Забытый герой”, посвященную памяти П. Г. Богатырева, двоюродного брата командира отдельной повстанческой бригады хорунжего Богатырева, в которой он сообщал, что “есаул П. Г. Богатырев... борясь с неумолимой материальной нуждою в чужом краю, умер 20 июля 1933 года от черной малярии в Бургаевской державной больнице в Болгарии”.
В 1934 году в Болгарии вышел, вызвав сенсацию, роман М. Шолохова “Тихий Дон”. Это обстоятельство, вкупе с публикацией очерка П. Кудинова “Восстание верхнедонцев в 1919 году”, должно было бы выявить хоть какие-то отзвуки, отклики тех, кто участвовал в Вешенском восстании. Полное молчание! Впечатление выжженной земли, парового катка, который прошел по участникам Вешенского восстания, мало кого оставив в живых в России и в эмиграции.
Еще одно подтверждение тому — “Казачий словарь-справочник” в 3-х томах, “казачья энциклопедия”, как этот словарь характеризуется в отзывах о нем. В словаре — богатый персональный состав, здесь рассказано практически о каждом примечательном казаке в эмиграции, информацию о котором удалось собрать. В словаре помещена развернутая статья о восстании верхнедонцев, о П. Н. Кудинове. И больше ни о ком из состава руководителей и участников восстания. Вряд ли это означает недооценку авторами и составителями словаря фигур практических организаторов и руководителей Вешенского восстания. Это означает, скорей всего, отсутствие у составителей словаря, хотя они входили в актив Вольноказачьего движения, хоть какой-то информации об этих людях. Они бесследно канули в Лету.
Как видите, “Дело” Павла Кудинова, как и другие исторические источники, помогает прояснению вопроса об авторстве “Тихого Дона” еще в одном отношении. Материалы “Дела” свидетельствуют, до какой степени узок был круг возможных источников информации о Вешенском восстании, на которые мог опереться автор романа, — при самом внимательном рассмотрении этого вопроса, никого, кроме Харлампия Ермакова, из заметных участников восстания невозможно даже предположительно назвать. А без опоры на свидетельства живых реальных участников Вешенского восстания “Тихий Дон”, его третья книга, были просто невозможны. Кто еще, кроме Харлампия Ермакова, из активных крупных участников восстания мог столь подробно и точно рассказать о нем автору “Тихого Дона”, если, как показывает “Дело” Павла Кудинова, из его руководителей практически никого не осталось в живых?
Харлампий Ермаков в России да Павел Кудинов в эмиграции — чуть ли не единственные из руководителей Вешенского восстания, имевшие возможность донести до людей правду о Верхнедонском восстании. Это они и сделали — один с помощью М. А. Шолохова, другой — написав очерк “Восстание верхнедонцев в 1919 году”. Тем более важен для нас рассказ Кудинова о Вешенском восстании, как и его взгляд на М. А. Шолохова, оценка романа “Тихий Дон”.
Нам неизвестно, получил ли Кудинов ответ на свое письмо, направленное им в 1955 году Шолохову. Но из рассказов Г. Ю. Набойщикова известно, что первым решением Кудинова после того, как он вышел на волю, было поехать в Вешенскую. “Ему уже пора уезжать, покидать эту территорию, а он не хочет ее покинуть. Он настаивает на том, что поедет к Шолохову, получит жилье в своей станице, откуда он родом”, — рассказывает Набойщиков. П. Н. Кудинов “все ходил, доказывал, доказывал” и добился того, что ему дали предписание отправиться не в Болгарию, а в Вешенскую.
П. Н. Кудинов и в самом деле приезжал в Вешенскую, что подтверждает и сам Шолохов: “Уже после войны в Вешки приехал Павел Кудинов — бывший командующий восстанием, — говорил он К. Прийме. — Я был в заграничной поездке и мы не встретились”.
О том же рассказывал К. Прийме, видимо со слов Кудинова, и старый казак-вешенец Лапченков, вернувшийся из Болгарии. “Был в Сибири. Одиннадцать лет рубил лес в тайге. А потом Советская власть сделала ему скидку и в 1956 освободила. Заезжал он в Вешки. Но тут — пусто, вся родня его вымерла. Наведался к Шолохову, а писатель куда-то выехал. Пожурился Кудинов на берегу Дона, помолился Богу в соборе и поехал в Болгарию. Там у него жена, княгиня Севская, учительствует. Русскому языку учит болгарских ребятишек”.
Старый казак Лапченков допустил две ошибки: Кудинова освободили не в 1956, а в 1955 году — еще до XX съезда партии и разоблачения культа личности Сталина, что могло сказаться и на его приеме в Вешенской. И женой Кудинова была не какая-то “княгиня Севская”, а вешенская казачка Пелагея.
Г. Ю. Набойщиков по делам службы побывал в Вешенской и рассказал о том, как приняли Павла Назарьевича Кудинова его земляки. Не встретившись с М. А. Шолоховым, которого не было в Вешенской, Кудинов долго и упорно ходил в Вешенский райком партии, в райисполком, в другие организации и просил об одном: чтобы ему выдали советский паспорт. Г. Ю. Набойщиков нашел тех работников Вешенской милиции, которые занимались “делом” Кудинова. “Они говорят, что вообще растерялись, как с ним поступить ? Как ему выдать советский паспорт, если его у Кудинова никогда не было? Он не гражданин СССР, а гражданин Болгарии...” Прежде чем получить советский паспорт, Кудинов должен был получить советское гражданство, что в его ситуации было непросто.
Помыкался Кудинов в Вешенской какое-то время, жил у станичников, кто его помнил и приютил (“еще старики живы были, никто его не гнал, не преследовал”), — но потом его вызвали в милицию и предложили оформлять визу на возвращение в Болгарию. Кудинов им ответил: “Я не хочу ни в какие Болгарии. Я хочу здесь получить курень, кусок хлеба, и выписать сюда свою Пелагею.
Она дочь донского казака, значит здешняя, приедет сюда и никакая Болгария мне не нужна”.
И далее разыгралась сцена, о которой Набойщикову рассказал один из офицеров Вешенской милиции, — абсолютно соответствующая характеру Кудинова: в ответ, — рассказывает Набойщиков, “какой-то идиот ему пропел: “Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех”. И тогда Павел Назарьевич схватил в руки графин, который, к счастью, был пустой, и ударил этого идиота графином по голове”.