Страница 45 из 58
Положение осложнялось: появившиеся темные силы — наемные роты красных — повели усиленную агитацию, нашептывая казакам, что борьба с Красной армией бесполезна. Я, не дожидаясь результатов объявленной мобилизации, приказал хорунжему Х. В. Ермакову немедленно сорганизовать правобережный боевой отряд и ждать дальнейших указаний”.
Это приказание не было случайным: именно Харлампий Ермаков, признанный герой германской войны, еще недавно служивший красным, мог поднять колеблющихся казаков правобережья Дона на восстание.
После этого, рассказывает в своем очерке Кудинов, он “совместно с членами окружного и станичного советов Д. и Б. собрал публичное собрание”, митинг, на котором призвал казаков, их сомневающуюся и колеблющуюся часть, к оружию: “Я вас не уговариваю, а приказываю потому, чтобы нам, родные братья, не быть перебитыми там, в песчаной степи... С нами Бог и правда!”.
На этом же митинге выступал и Харлампий Ермаков. Как вспоминает вешенец П. П. Лосев, “...его слова были какими-то взрывами высокого накала, примерно в таком духе: “Братишки, и чего ж вы стоите тут раздумываете! А расстрелы и грабежи в это время продолжают комиссары. Опомнитесь и стройтесь по сотням в поход!” Но огромная толпа казаков топталась на площади, не подавая признаков готовности к походу. Лишь немногие голоса выкрикивали: “В поход. В поход!” Ермаков в безнадежном отчаянии бросается с трибуны на коня и с места в намет скачет в сторону Еланской...”.
В день 27 февраля, когда повстанцы захватили Вешенскую, Ермаков все время рядом с Кудиновым, который с первых же часов, пока что самозванно, на основе “телефонограммы №1”, будучи руководителем военного отдела Вешенского исполкома, а потому имея доступ к связи, взял на себя руководство восстанием.
“Наступила ночь. Все утихло, только в военном отделе тускло светил огонек: то и дело звонил телефон, налаживалась связь, вызывались начальники действующих частей, которые передавали телефонограммы и пр. Я же со своим помощником, есаулом Алферовым, не отходя от аппарата, отдавал распоряжения казанцам, мигулинцам, которые вели бой с наступающими красными частями со стороны слободы Калач, Богучар и ст. Чертково. Утром 28 февраля... хорунжий Ермаков закончил формирование правобережного отряда... В ночь под первое марта отряд хорунжего Ермакова выступил на станицу Каргиновскую с расчетом на рассвете занять последнюю, дабы не дать противникам времени уничтожить находящийся там склад боевых припасов”.
Задание, понятное Харлампию Ермакову, с учетом того, что после возвращения домой, в начале 1919 года именно он как раз и возглавлял этот артиллерийский склад 15-й Инзенской дивизии. Судя по очерку Кудинова, задание это Харлампий Ермаков выполнил с честью: “Отряд хорунжего Ермакова перешел в наступление, выбил красных из занимаемых ими хуторов Токина и Чукарина, до утра преследовал отступающего противника в направлении станицы Каргиновской”.
Отзвуки этих событий, как уже говорилось выше, слышатся в “Тихом Доне”: “Приказом командующего объединенными повстанческими силами Верхнего Дона Григорий Мелехов назначен был командиром Вешенского полка. Десять сотен казаков повел Григорий на Каргинскую...” (3—4, 152).
Материалы следственного “Дела” подтверждают нашу мысль, высказанную в предыдущей главе: Харлампий Ермаков прошел с Кудиновым австро-венгерский фронт в составе 12-го Донского полка и был одним из самых приближенных его людей, доверенным человеком командующего объединенными повстанческими силами, Ермаков, как никто другой, знал историю возникновения Вешенского восстания, стратегию и тактику действий повстанцев.
Вот откуда в “Тихом Доне” удивляющее всех знание конкретики исторических событий на Верхнем Дону в первой половине 1919 года, та безукоризненная и достоверная правда о Вешенском восстании, которую автор “Тихого Дона” не мог нигде “вычитать”, но только взять из первоисточника.
Павел Кудинов и подполковник Георгидзе
Материалы допросов Павла Кудинова в ходе следствия, так же как и текст его “исторического очерка” “Восстание верхнедонцев в 1919 году”, представляют Кудинова единоличным и единственным руководителем восстания или, как он называет себя на допросах, “командующим восстанием”.
Но роль Павла Кудинова оценивается Шолоховым более скромно и сдержанно, чем в его собственных показаниях и историческом очерке. Эта достаточно скромная оценка Кудинова заложена в самом первом представлении его Шолоховым читателю: “Суярова на должности командующего объединенными повстанческими силами сменил молодой — двадцативосьмилетний — хорунжий Кудинов Павел, георгиевский кавалер всех четырех степеней, краснобай и умница. Отличался он слабохарактерностью, и не ему бы править мятежным округом в такое бурное время, но тянулись к нему казаки за простоту и обходительность. А главное, глубоко уходил корнями Кудинов в толщу казачества, откуда шел родом, и был лишен высокомерия и офицерской заносчивости, обычно свойственной выскочкам...
Начальником штаба выбрали подъесаула Сафонова Илью...” (3—4, 142).
Как покажет последующее развитие событий в романе, главным проявлением слабохарактерности Павла Кудинова была его зависимость от “кадетов”, подыгрывание их интересам за счет интересов казачества.
И здесь нельзя не удивляться проницательности молодого писателя, который постиг не только точный возраст командующего — 28 лет, — но и его непоследовательность в сложной борьбе интересов и влияний, проявлявшихся в ходе восстания, разобрался в непростой гамме этих сложнейших взаимоотношений. Для исторической науки, благодаря архивным изысканиям, непростой характер этих полных противоречий взаимоотношений стал ясен только сейчас.
Но, прежде всего, кто такие “кадеты”, и почему “кадеты” чуть ли не бранное слово, которое буквально не сходит с уст Григория Мелехова и его товарищей в романе “Тихий Дон”?
Как известно, основы Добровольческой армии были заложены генералами Алексеевым и Корниловым в ноябре-декабре 1918 года в Новочеркасске и Ростове-на-Дону. Прибыв на Дон, на встрече с Донским правительством генерал Алексеев заявил, что “Союзом спасения России”, организовавшимся в октябре 1917 года в Москве, главным образом из представителей кадетской партии, ему, генералу Алексееву, поручено было спасение России, с какой целью он и приехал на Дон. Добровольческую армию сформировали кадеты, вот почему к “добровольцам” и прилипла эта, ставшая уничижительной, кличка. А поскольку, начиная с января 1918 года, командующий Добровольческой армией генерал Деникин стал командующим всеми силами Юга России, включая и Донскую армию, — пренебрежительное прозвище “кадеты” стало общеупотребительным на Верхнем Дону применительно как к деникинцам, так и к красновцам.
В силу крайней непопулярности “кадетов” в массе простого казачества они были вынуждены держаться в тени и опираться на фигуры вчерашних фронтовиков, близких к народу, пользующихся доверием казаков, даже если они и были близки к прежней “красной” власти, которая предала казачество. Вот почему, готовя восстание, “кадеты” вышли на Павла Кудинова, — офицера из народа, полного Георгиевского кавалера, пользовавшегося уважением среди казаков. А он, в свою очередь, привлек к восстанию еще одного полного Георгиевского кавалера, Харлампия Ермакова, участника не только германской, но и — совсем недавно — гражданской войны на стороне красных. Такие люди — вчерашние фронтовики, в недавнем прошлом симпатизировавшие большевикам, в декабре 1918-го заключившие с ними договор и открывшие фронт Красной Армии, а сегодня вставшие на сторону повстанцев, были особенно ценными для организаторов восстания, потому что именно через них можно были наиболее эффективно влиять на массу казачества.
Вчерашние фронтовики, вернувшись в январе 1919 года домой, занимали достаточно высокие посты — тот же Павел Кудинов был вначале адъютантом Фомина, а потом руководителем военного отдела Вешенского исполкома, что облегчало ему участие в конспиративной подготовке восстания.