Страница 40 из 58
Ф.Кузнецов • Шолохов и Анти-Шолохов (продолжение) (Наш современник N4 2001)
Феликс Кузнецов
Шолохов и анти-Шолохов
Конец литературной мистификации века
Глава пятая*
ГОЛГОФА ПАВЛА КУДИНОВА
Литературный герой или реальный человек?
Долгое время никто не мог предположить, что командующий Верхнедонским восстанием Павел Кудинов жив. Его судьба никому не была известна.
Не только “антишолоховеды”, но и шолоховеды первоначально не считали Павла Кудинова в “Тихом Доне” реальным лицом и относились к Кудинову как к “художественному образу”, являющемуся полностью результатом авторской фантазии.
Обратимся к одному из фундаментальных трудов шолоховедения — монографии Л. Якименко “Творчество М. А. Шолохова” (М., 1970). Тема Верхнедонского восстания, казалось бы, главенствующая тема романа, здесь проходит стороной, чисто формально. Что касается таких фигур, как Павел Кудинов, Харлампий Ермаков, то они фигурируют только как литературные герои, действующие в романе, да и то фрагментами.
И даже такой внимательный к фактологической основе романа “Тихий Дон” исследователь, как К. Прийма, поначалу считал, что Павел Кудинов — “художественный вымысел”. Вряд ли, казалось мне, писал он, что Михаил Шолохов в “Тихом Доне” “поставил имена и фамилии настоящих участников событий”**.
Похоже, что так считали поначалу многие, если не все шолоховеды в довоенные и послевоенные годы. В этом убеждают труды не только Л. Якименко, но и И. Лежнева, Ю. Лукина, А. Бритикова. Такая точка зрения имела свои основания. Критики и литературоведы с опаской подходили к теме Вешенского восстания: пугал сам жизненный материал, избранный Шолоховым для повествования. “Художник изображал жизнь Дона, реакционного края, одного из оплотов контрреволюции в гражданской войне”, — полагал, к примеру, Л. Якименко. Так неужели Шолохов рискнет выводить этих самых контрреволюционеров под их собственными именами?
Не занимала конкретика в отношении имен участников Вешенского восстания и И. Н. Meдведеву-Томашевскую, автора книги “Стремя “Тихого Дона” (Париж, 1974). Для нее был характерен также чисто литературный, а не конкретно-исторический подход к Вешенскому восстанию. Ее знания реальной творческой истории “Тихого Дона” были крайне ограничены, хотя первые сведения об истинном положении дел к этому времени уже стали проникать в печать. После смерти Сталина о прошлом можно было говорить более свободно. Лишь в 1955 году, приехав в первый раз после войны в Вешенскую, К. Прийма узнал от самого Шолохова, что “персонаж романа Павел Кудинов — это историческое лицо, казак-вешенец”. В том же 1955 году, во время второго приезда к Шолохову, К. Прийма вновь услышал о Павле Кудинове — от шофера попутной машины, на которой добирался до Вешенской.
Шофер попутки, которого звали Петр Плешаков, поразил К. Прийму хорошим знанием “Тихого Дона”, а также словами о том, что в статьях о “Тихом Доне” не пишут правды о Павле Кудинове. “Все контрой и контрой его изображают... А Кудинов-то палачом и не был”.
Шофер из Вешек рассказал К. Прийме, что Павел Кудинов жив, находится “далече, в Сибири... замаливает свою грехи”, и даже показал ему письмо Павла Кудинова, адресованное его родичу. Как оказалось, это было уже второе письмо в Вешенскую от Павла Кудинова. Первое, в отличие от второго, пришло с нарочным, — им и был как раз родич шофера-попутчика, который после Вешенского восстания ушел в эмиграцию, а в 1922 году вернулся домой, и “принес он тогда из эмиграции от Павла Кудинова его родным — отцу и матери — в Вешки письмо-раскаяние... Письмо Павла Кудинова тогда же, в двадцатых годах, было напечатано в Вешках... Батя мой долго хранил эту газетку с письмом Кудинова.
— А как называлась газета?
— Не помню, — ответил шофер”.
Этот разговор чрезвычайно заинтересовал К. Прийму, и он после долгих поисков нашел-таки эту газету. Нашел он ее случайно в станице Боковской, в доме, в котором жил есаул Сенин, тот самый Сенин, действующий в отрывке “Тихого Дона” 1925 года, который принимал участие в казни Подтелкова и являлся прототипом Половцева в “Поднятой целине”.
Там, в Боковской, на чердаке дома этого бывшего есаула (который в 1927—1930 годах учительствовал в местной средней школе!) среди книжного хлама К. Прийма обнаружил несколько старых номеров газеты “Известия Верхне-Донского окрисполкома и окружкома РКП(б)” за 1922 год. В номере от 2 августа 1922 года и было напечатано письмо Павла Кудинова:
“...Русский народ, — писал он, — изголодавшись, исхолодавшись, без обуви и одежды, наверное, частенько подумывает: “Кабы был Врангель, так был бы и хлеб, и обувь, и одежда”. По-моему, это просто ваша отчаянная галлюцинация. Вспомните времена Врангеля! Что он дал вам полезного в экономической жизни? Ровно нуль... Я откровенно говорю не только вам, но каждому русскому труженику: пусть выбросит грязные мысли из головы о том, что здесь, где-то на полях чужбины, Врангель для вас готовит баржи с хлебом и жирами. Нет! Кроме намыленных веревок, огня, меча, суда, смерти и потоков крови — ничего! И вы, русский народ, напрягите все силы там, в стране, для возрождения. Может, многим еще хочется блеснуть погонами и плюнуть кому-то в лицо, но это не служит доказательством несостоятельности Советской власти... Наши казаки, за исключением немногих, покинули лагери и вышли на беженское положение...
Ваш сын и брат
П. Кудинов”.
Сама по себе история обнаружения этого письма — убедительное свидетельство полезности фактографических разысканий для создания подлинной истории литературы, а в нашем случае — подлинной истории “Тихого Дона”. Не разыщи К. Прийма это замечательное по своей выразительности письмо Павла Кудинова своим землякам — и наше представление о подлинной истории “Тихого Дона” было бы в значительной степени обедненным. Письмо Кудинова печаталось в вешенских “Известиях”, и Шолохов наверняка его знал.
В своей статье “Встречи в Вешенской” К. Прийма приводит следующий диалог М. А. Шолохова и его гостя, норвежского профессора Г. Хьетсо.
“— За рубежом некоторые критики говорят, будто “Тихий Дон” написан Вами для белых эмигрантов?
— Смотря для каких белых, — живо отозвался Шолохов.
— Для контрреволюционеров, — уточнил Хьетсо.
— Нет, — решительно ответил Шолохов. — Роман написан для народа. Нашего! И для всех, для Вашего народа! — подчеркнул Шолохов. — И для таких белых, как Кудинов... Кстати, он-то смотрел на “Тихий Дон” по-иному...”.
После разговора с Шолоховым и шофером-попутчиком Прийма пытался разыскать Кудинова, но — безуспешно: следы его затерялись.
Как и почему тридцать пять лет спустя после Вешенского восстания его руководитель оказался в Сибири, никто не знал.
И лишь в начале шестидесятых годов, встретив в Вешенской казака-вешенца Никиту Васильевича Лапченкова, вернувшегося наконец из эмиграции, К. Прийма узнал, что Кудинов находится не в Сибири, а в Болгарии.
Лапченков дал Прийме адрес Кудинова, и Прийма связался с ним, сначала — письменно, а потом — по телефону. “Долго телефонистки настраивали линию, усиливали звук, и вот, словно из-за моря, донеслось дыхание, кашель и — русский голос:
— Россия! Москва! У телефона — вешенский казак Павел Назарьевич Кудинов.
— В вами говорит Ростов-Дон, — сказал я и назвал себя. — Привет вам с берегов тихого Дона... Как ваше здоровье?
— Тружусь с мотыгой, — голос Кудинов посуровел. — Топчу землю. Тружусь в стопанстве — колхозе. Скажу правду: горек хлеб на чужбине. Но потянуло меня сюда, к семье. И тоскую я тут по тихому Дону, ругаю себя, что не остался в Вешках.