Страница 48 из 63
— А что такое баклановский удар? — спросил я.
— Один из приемов владения шашкой, — ответил Шолохов. — Однажды зимой я спросил у Ермакова об этом. “Хочешь, я покажу, — ответил он. — Есть у тебя шашка?” Шашка в доме имелась — это была шашка отца Марии Петровны... Так вот, Ермаков попробовал рукой лезвие шашки, попросил брусок. “Надо бы подправить”, — сказал. Затем надел шинель, пристегнул шашку и повел нас во двор показать, что такое баклановский удар. Возле сарая были сложены метровой длины березовые бревнышки толщиной до двадцати сантиметров. Взял Ермаков березовый столбик, поставил в снег перед нами, отступил на шаг-два и выхватил шашку из ножен. Тронул еще раз ее лезвие. Примерился. Пригнувшись, слегка взмахнул ею. Затем еще раз пригнулся и со всего маху — шашка аж засвистела над головой — как рубанет наискось... Срубленная половина бревнышка подпрыгнула и воткнулась в снег...
Шолохов сидит, курит и вспоминает:
— Семен Михайлович Буденный говорил мне, что видел Харлампия Ермакова в конных атаках на врангелевском фронте и что не случайно Ермаков был назначен начальником кавшколы в Майкопе.
Михаил Александрович взял фотокопию своего письма к Ермакову и быстро на нем написал:
“Тов. Буденный помнил его по 1-й Конной армии и отзывался о нем как об отличном рубаке, равном по силе удара шашкой Оке Городовикову.
29.11.1974
М. Шолохов”.
— Однако, поверь, что и жизненного опыта Ермакова мне не хватило для того, чтобы создать образ мятущегося правдоискателя Григория Мелехова, несущего в себе отблески трагизма эпохи. Образ Григория — это обобщение исканий многих людей...
— Давно ли вы познакомились с Ермаковым?
— Давно. Он был дружен с моими родителями,— ответил Шолохов. — А в Каргинской, когда мы там жили, ежемесячно восемнадцатого числа бывал большой базар. С весны 1923 года Ермаков после демобилизации часто бывал у моих родителей в гостях. Позже приезжал и ко мне в Вешки. В молодости, когда он имел верхового коня, никогда Ермаков не въезжал во двор, а всегда верхом сигал через ворота. Такой уж у него был нрав-характер...”.
Факт реального существования семьи Дроздовых — Алексея и Павла и его жены Марии, — с которых Шолоховым писались характеры Петра и Дарьи Мелеховых и Григория Мелехова, также подтверждается документально, — но об этом позже. А пока — о Харлампии Ермакове, как главном прототипе Григория Мелехова. Очевидно, что основное, главное время общения М. А. Шолохова с Харлампием Ермаковым пришлось на пору, начиная с июля 1924 года, когда он вышел из тюрьмы, и до конца 1926 года, поскольку 20 января 1927 года Ермаков был арестован вновь.
Имеется и документальное подтверждение тому — письмо М. А. Шолохова Харлампию Ермакову, то самое письмо, на фотокопии которого Шолохов написал строки об отношении Буденного к Харлампию Ермакову. Вот оно:
“Москва, 6/ IV 26 г.
Уважаемый тов. Ермаков!
Мне необходимо получить от Вас некоторые дополнительные сведения относительно эпохи 1919 года.
Надеюсь, что Вы не откажете мне в любезности сообщить эти сведения с приездом моим из Москвы. Полагаю быть у Вас в мае-июне с. г. Сведения эти касаются мелочей восстания В.-Донского. Сообщите письменно по адресу — Каргинская, в какое время удобнее будет приехать к Вам. Не намечается ли в этих м[еся]цах у Вас длительной отлучки?
С прив. М. Шолохов”.
Как указывалось в предыдущих главах нашей работы, “антишолоховеды” ставят под сомнение самую принадлежность этого письма М. А. Шолохову, невзирая на хранившийся у К. Приймы процитированный выше автограф Шолохова на обороте фотокопии этого письма. Сомнения эти питались еще и тем, что фотокопия и текст письма Шолохова в свое время были опубликованы К. Приймой в 1979 году в сборнике “Тихий Дон”: уроки романа” без ссылки на источник — “расстрельное“ “дело” Харлампия Ермакова, где это письмо до сих пор хранится. Видимо, получив в Ростовском КГБ неофициальный доступ к этому письму (в деле хранятся две фотокопии письма, — возможно, они делались для К. Приймы), исследователь не имел в ту пору возможностей познакомиться с самим “делом” Харлампия Ермакова.
Между тем, только увидев воочию письмо Шолохова в “расстрельном” “деле”, начинаешь до конца понимать ту уклончивость и осторожность, с которыми говорил Шолохов о Харлампии Ермакове в связи с Григорием Мелеховым и “Тихим Доном”, равно как и его многозначительную оговорку, сделанную им в беседе с И. Лежневым о Ермакове в 1939 году: “... через несколько лет после демобилизации Ермакова выяснились все его провинности во время восстания и он понес заслуженную кару”.
Письмо М. А. Шолохова Харлампию Ермакову, изъятое во время последнего ареста и обыска у Харлампия Ермакова, хранится в “деле” как вещественное доказательство в особом, отдельном пакете, с особо важными для следствия документами: “Послужным списком” Харлампия Ермакова и “Протоколом” распорядительного заседания Северо-кавказского краевого суда от 29 мая 1925 г., прекращающего предыдущее “дело” Ермакова “по нецелесообразности”.
Нам неизвестно, знал ли Шолохов, что его письмо Харлампию Ермакову фигурирует в “деле” как вещественное доказательство. Но об аресте и расстреле прототипа своего героя он не мог не знать. Именно это обстоятельство и заставляло Шолохова долгие годы занимать столь осторожную позицию в вопросе о прототипе Григория Мелехова.
Харлампий Ермаков был арестован вторично 21 января 1927 года по доносу и на основании секретного за ним наблюдения. В “деле” хранится красноречивый документ, называющийся “Выписки из сведений”. Совершенно очевидно, что это “сведения”, полученные от “секретных сотрудников”. В “Выписке” сообщается, что “Ермаков Харлампий Васильевич... во время выборов руководил группировкой, которая агитировала против коммунистов на проведение своих лиц, объединяет вокруг себя кулаков, агитирует против Соввласти, старается провести лиц, лишенных права голоса, состоит членом с/совета. Б/б [бывший белый] офицер, активный участник белой армии, командовал дивизией, в 1917 году был избран членом Войскового круга Донской области, в 1918 году в январе месяце Ермаков был избран Председателем Вешенского станисполкома, в то время вел агитацию к восстанию против Советской власти, где по инициативе Ермакова с офицерством было создано восстание, в коем Ермаков принимал активное участие, принял на себя командование, за боевые заслуги был произведен в чин хорунжего, в белой армии состоял до 1919 года... Руководил восстанием в Вешенском районе против Советской власти, вел беспощадную расправу с красноармейцами. Служа в Красной Армии, Ермаков умеет только примазываться и вести антисоветскую работу. В 1925 году привлекался к ответственности, как руководитель восстания, дело прекращено за давностью его преступления”.
Видимо, слежка за бывшим белым офицером велась давно и началась сразу после его оправдания в 1925 году. Велась с преднамеренной, совершенно определенной целью: получить хоть какие-то аргументы для нового ареста. Повторный арест означал и новое следствие, которое на этот раз велось жестко и предвзято, было лишено и тени объективности. Следствие сразу же приняло агрессивно-обвинительный характер. Примечательно появившееся новшество: подписки о неразглашении, которые брали с вызванных в суд свидетелей.
В центре внимания следствия — ход Вешенского восстания и роль Харлампия Ермакова в нем. Из хода следствия явствует, что Харлампий Ермаков играл исключительно важную роль в восстании, был вначале командиром сотни, а потом командиром дивизии, входил в круг организаторов и руководителей восстания, принимал, будто бы, участие в расстрелах и расправах над мирным населением, сочувствующим большевикам.
Харлампий Ермаков выбрал соответствующую линию защиты: как и во время первого своего ареста, он доказывал прежде всего, что не являлся организатором восстания и оказался в рядах восставших чуть ли не подневольно, расправами и расстрелами пленных не занимался. “5-го марта 1919 года старики-казаки выбрали меня командиром сотни. Я со своей сотней участвовал в бою под станицей Каргинской, где было взято: пехоты 150 человек, 6—7 орудий и другое, — показывает Ермаков. — Некоторые из красноармейцев были приговорены к расстрелу, но я создал такую обстановку, что они остались живы”.