Страница 65 из 73
— Я лучше пойду, — выдохнул Джей и поднялся на ноги.
Мы пошли самым коротким путем. В первой попавшейся деревне я увидела лошадь и постучала в дверь соседнего дома, чтобы спросить цену. Из дома вышел крестьянин, заметил кровь, которая уже пропитала брюки Джея ниже колена, и назвал абсурдно высокую сумму. Стоило мне согласиться, как он немедленно удвоил ее. Тем временем две женщины, глазевшие на нас, скрылись в хижинах и вскоре возникли на пороге с недошитыми туниками.
— Купите вышивку! — закричала одна из них и дернула меня за рукав.
Я согласилась на вторую цену, предложенную крестьянином, и попросила его немедленно седлать коня.
— Купите вышивку! — заголосили уже обе женщины, повысив децибелы и дергая меня в разные стороны.
— Седло, — самодовольно проговорил крестьянин, — сдается отдельно.
И он назвал сумму, равную цене коня.
— Вышивка! Вышивка! — хрипели женщины, тыча мне своими тряпками прямо в нос, на случай если я чего не поняла.
Джей позвал меня и дрожащим от боли голосом сказал, что пойдет пешком. Раненая нога будет биться о бок лошади, да и торги займут не меньше часа. Надо только найти посох…
Наконец он, хромая, двинулся в путь. Женщины сыпали проклятиями нам вслед, а крестьянин выкрикивал все меньшую и меньшую цену, пока мы перестали его слышать.
Джей опустился на грязную гостиничную койку. Я напичкала его болеутоляющими и что есть мочи понеслась в аптеку. В аптеке не оказалось ни игл с загнутым острием, чтобы зашить рану, ни хирургической нити, зато нашлось сколько угодно анестетиков, а после долгих поисков обнаружился и доисторический стеклянный шприц китайского производства. Все остальное, сказали мне, можно взять у деревенского врача.
— Где он? — спросила я.
Они ткнули куда-то вниз по улице.
Я прошагала полмили, десять раз переспросила дорогу, и наконец меня провели в тесный дворик, где старуха медленно сметала в кучку нечищеный рис.
— Турист сильно ранен, — проговорила я по-вьетнамски. — Много крови. Нужен доктор, пожалуйста.
— Где ваш турист? — спросила она.
Я сказала название ночлежки. Она задумалась.
— Это ваш муж? — спросила она и продолжила: — Где вы учили вьетнамский? Вы давно в Северном Вьетнаме? У вас есть дети?
Я перефразировала свою просьбу, на этот раз добавив, что Джей находится при смерти.
— Сколько вам лет? — сказала старуха и пригласила меня выпить чаю.
Я уже подумала, что у нее маразм, когда из дому вышел молодой человек. Она в точности передала ему мои слова и объяснила, кто я такая.
— Где ваш друг упал? — спросил юноша.
Он потребовал рассказать все в деталях, вплоть до величины и формы раны. Наконец его любопытство было удовлетворено, и он показал на дорогу — оказалось, доктор живет еще через несколько домов.
— Туда пешком можно дойти? — отчаялась я.
Юноша кивнул, глядя в телеэкран через мое плечо. Я перестала его интересовать, и он торопился досмотреть программу.
— Может, вы покажете мне дорогу? — спросила я.
Молодой человек обдумал такой нежеланный поворот событий.
— Доктор, — сообщил он, тщательно поразмыслив, — уехал в Дьенбьенфу. Два дня на автобусе.
Мы продолжили пререкаться, пока программа наконец не закончилась, решив дело в мою пользу. Мой проводник неохотно, с видимым сопротивлением провел еще несколько минут в поисках шлепанцев и вышел на солнцепек, ссутулив спину.
К моему удивлению, он повел меня не дальше по дороге, а обратно, в сторону ночлежки. По пути он остановился, купил леденец, затем встал и стал разговаривать с двумя девицами на велосипедах. Когда мы подошли к ночлежке, его окликнула какая-то женщина, и он стал ждать, пока она бесконечно перерывала свои карманы в поисках двадцати центов, которые была ему должна. Она три раза пересчитала деньги в купюрах номиналом в один цент. Мы прошли еще четверть мили, прежде чем он забыл, куда держал путь, и стал искать уютное местечко для отдыха.
Я опять спросила его, где же неуловимый доктор. Он задумался, вгрызаясь в леденец, как крыса.
— Где ваш друг? — спросил он наконец.
Я указала на ночлежку. Он немедленно вскочил и поспешил поглазеть на раненого иностранца. К тому времени у клоповника собралась толпа — всем не терпелось выяснить, что происходит. Я с надеждой спросила их, где доктор. Вьетнамцы принялись обсуждать мой вопрос.
— Он живет в Дьенбьенфу.
— Он вернется завтра.
— Приедет на следующей неделе.
— Нет никакого доктора.
Я бежала в аптеку, размышляя о том, есть ли там антибиотики и зубная нить и смогу ли я согнуть кончик обычной иглы, если подержу ее над огнем.
Аптекарь по таинственной причине отказался обслуживать меня, пока я не загляну в соседнюю портняжную мастерскую. Три швеи пригласили меня внутрь и заставили повторить рассказ, ахая от волнения в самых интересных местах. Указав на кушетку, они пригласили меня сесть и налили чаю.
— Доктор, — коротко напомнила я.
— Да, да, — закивали они. — Он здесь, пейте чай.
— Здесь — это где? — спросила я.
— Вы так хорошо говорите по-вьетнамски, — пропели они. — Ваш друг тоже хорошо говорит? Может, приведете его и он тоже поболтает с нами?
— Где доктор?
Они указали на длинный коридор. Там был лишь человек в грязном комбинезоне, который демонтировал электрический счетчик. Я подошла к нему.
— Да, да, — кивнул он и махнул плоскогубцами на пустую койку. — Доктор здесь.
Только я решила вернуться в аптеку и силой взять все, что мне необходимо, как заметила доисторический стетоскоп, который лежал рядом с коробкой ржавых гвоздей, полупустую банку с маслом и стакан грязной желтой воды, в которой плавали старый шприц и дохлая муха. Из-за мотка проволоки выглядывали щипцы. Это и вправду была приемная врача. Я присела на корточки и описала случившееся с Джеем.
Врач ткнул пальцем в фанерную койку:
— Приведите его сюда.
Я заметила, что Джей не может ходить. Доктора это, видимо, не волновало. Мы спорили до тех пор, пока ему не надоело возиться со счетчиком. Тогда он вымыл руки и причесался, нашел куртку, внимательно оглядел себя в зеркале и махнул на дверь:
— Пойдемте.
— Вы забыли инструменты, — заметила я.
— Не важно, — ответил он.
Откуда ему знать, какие инструменты понадобятся, если он даже не осмотрел пациента?
Мы зашли к Джею и обнаружили, что в комнате собралась толпа зевак. Они приходили и уходили, глазели на Джея в нижнем белье, возились с нашими фонариками, моими дорогими камерами, пленками, штативами и объективами, которые были разбросаны по кровати. В город приехал бесплатный цирк.
Доктор посмотрел на Джея, поцокал языком, задал дюжину не относящихся к делу вопросов и побрел домой за набором для штопки ран. Он вернулся с двумя ампулами новокаина и шприцем, который так и плавал в мутной желтой воде. Я приказала ему прокипятить шприц перед использованием. Он обиженно сообщил, что пять лет проработал в больнице в Хошимине и два года — в Ханое, и подтвердил свои слова, протянув мне потрепанную карточку с надписью «Симпозиум по ортопедии и травматологии, Америка — Вьетнам».
— И все равно иглу нужно стерилизовать, — сказала я и вырвала шприц из его руки. Ближайшим местом, где можно было найти кипяток, была уличная кухня за углом. Присвоив себе их чайник с известковыми хлопьями на стенках, я бросила шприц в воду. Когда я вернулась, лицо Джея было белым как простыня, а врач орудовал грязными щипцами, грубо протирая рану без анестезии.
Он выхватил у меня шприц, кое-как набрал лекарство и стал тыкать Джею в ногу, подбирая место для укола.
— Пузырьки! — закричала я. — Выпустите сначала пузырьки воздуха!
Он проигнорировал меня, воткнул иглу и с силой нажал на поршень. Новокаин запузырился и закапал из дырявого соединения между иглой и стеклянной емкостью.
— Не важно, — сказал врач и начал зашивать рану.
Джей застонал.
В комнате стало темнее. Я огляделась и увидела, что дверной проем и окно загорожены лицами зевак. Дюжина вьетнамцев уселись на койку напротив и с интересом наблюдали, как двое детей потрошат мой рюкзак. Врач приказал мне держать над раной фонарь и, красуясь перед внимательной аудиторией, принялся изображать звезду больничного сериала. Он тщательно вымыл руки, потом поднял их повыше и приказал мне вытереть насухо старой тряпкой. Затем достал из раны щипцами кровавые ватные тампоны и швырнул их на пол. Он вонзил хирургическую иглу со всей мочи, не обращая внимания на утробный стон Джея, и затянул швы так сильно, что его руки затряслись от натуги.