Страница 51 из 73
В пять утра хозяева гостиниц еще крепко спали, закрыв входные двери ставнями от ночного холода и ранних посетителей. Я села на каменную скамейку на узкой полоске травы, тянувшейся вдоль берега озера Хоанкьем, и стала смотреть, как просыпается город, встречая очередной день ревущими клаксонами и грохотом передвижных тележек с едой. Горизонт посветлел, и соседний участок тротуара заняла молчаливая толпа коренастых тетушек в толстых куртках. Они выстроились ровными рядами и начали с бесстрастным видом выполнять упражнения тай-чи, повторяя их бесконечное число раз. Они вели счет с армейской точностью, но по необъяснимой причине всегда заканчивали цифрой пятьдесят семь. Мне же хотелось вскочить, замахать руками и заставить их доделать еще три повтора до ровного счета, чтобы получилось шестьдесят.
— Пятьдесят пять! Пятьдесят шесть! Пятьдесят семь! Раз!
Они продолжали упражнения, полностью погруженные в себя. В конце концов я заснула под шлепки кроссовок бегунов, неспешно описывающих круги вокруг озера, а проснувшись, поняла, что лишь я одна в этом людском муравейнике могла позволить себе роскошь вздремнуть на скамейке в парке под ивовыми деревьями, на берегу чудесного озера Кьем.
Жар у меня то поднимался, то спадал, потом усиливался снова. Во время бесконечного подъема в свою комнату на втором этаже я поймала себя на том, что останавливаюсь передохнуть на каждой третьей ступеньке. Однажды утром я проснулась и увидела, что десны начали кровоточить, целую неделю я не могла есть ничего тверже йогурта и почерневших бананов. Поскольку конца болезни не предвиделось, я решила отдаться в руки вьетнамской системе здравоохранения, о которой наслушалась самых дурных отзывов.
Мне всегда было боязно заходить в кафе, если там одни пустые столики, — и с больницами то же самое. В той больнице у меня также возникло чувство, что я зря не посмотрела сегодня новости. Кажется, во всем Ханое не было больных, кроме меня, а проведя час в международной клинике, я начала волноваться, не сгубила ли недавняя эпидемия не только всех пациентов, но и персонал. Наконец возникла сестра и поманила меня за собой. Мы в тишине шагали по бесконечным коридорам, мимо дверей с надписями «Эндокринолог», «Радиолог», «Нейропсихолог». Все двери были нараспашку, и все вели в пустые кабинеты.
Врач, энергичная женщина в белом халате, вид которого меня успокоил, заглянула мне в рот и кивнула так, будто ей все ясно. Она протянула мне упаковку витамина С, пузырек с народным средством, черным, как деготь, и дала добрый совет: дважды в день полоскать горло соленой водой. Западный, восточный и бабушкин методы — она задействовала все три.
Я была разочарована. Я в конце концов не отсталый крестьянин, готовый поверить, что его вылечит любая таблетка. Я знала, что витамин С — не чудо-лекарство, а уж от полосканий соленой водой пользы не больше, чем от куриного бульона. Может, в этом пузырьке без этикетки содержатся таинственные ингредиенты, которые меня вылечат?
После того как я испробовала лекарство и от невыносимой боли начала биться головой об стенку гостиничного номера, я решила наконец прочитать этикетку. К счастью, мазь действительно предназначалась для десен и зубов. Но к моему ужасу, она была сделана из змеиного яда.
Ну все, подумала я, с меня хватит! Пора призвать на помощь тяжелую артиллерию. И я позвонила маме.
Где-то в промежутке между детскими годами в Африке и свадьбой с моим отцом у мамы нашлось время закончить медицинскую школу в Швейцарии. После рождения двоих детей она бросила практику ради того, чтобы строить с нами дворцы из песка, красить футболки во все цвета радуги и печь свежий хлеб дважды в неделю. Сейчас она редко говорила новым знакомым, что когда-то была врачом, и давно уже отказалась от почетной приставки «доктор». Ее навыки проявляли себя, лишь когда кто-то из нас заболевал. «Конъюнктивит», — ставила она диагноз, отодвинув мне веко, или: «Наверное, опять ушная инфекция; сейчас возьмем отоскоп и посмотрим».
Когда я отправлялась в путешествие, она больше всего боялась не того, что меня ограбят, изнасилуют или убьют. Она боялась паразитов. По взаимному согласию в письмах я писала только о хорошем, опустив любые упоминания о расстройствах желудка. Она в свою очередь пропускала все остальные ужасы, зачитывая письма папе.
Слава богу, мама оказалась дома. Поскольку звонок стоил четыре доллара в минуту, я сразу перешла к делу.
— Мам, у меня кровоточат десны, температура то поднимается, то падает, во рту язвочки, и пахнет от меня так, будто я уже труп.
Она тут же перестала быть мамой и заговорила как доктор.
— Похоже на цингу, — ответила она.
— Цинга?! Я думала, ее искоренили еще во времена капитана Кука.
— Цинга — это недостаток витамина С. Ты ешь достаточно фруктов?
— Сейчас зима. Тут одни бананы.
— Бананы не годятся. А можешь ты раздобыть витаминов?
Я виновато покосилась на гору пилюль на ночном столике:
— Да, пожалуй, смогу.
— Тебе надо отдохнуть, — проинструктировала она меня. — И полощи рот соленой водой — это поможет избавиться от язв. Как вообще дела?
Мы поговорили немного, но, лишь повесив трубку, я поняла, что натворила. Спокойная и собранная врач на том конце провода была еще и моей матерью, которая сейчас наверняка в отчаянии и чувствует свою беспомощность, находясь на другом конце света.
Мама как-то сказала мне, что мои бесконечные поездки научили ее не цепляться за меня и наслаждаться путешествием заочно, не терзаясь обычными материнскими страхами. Теперь я со внезапной ясностью осознала, что она лгала мне. Я поверила ее словам, потому что мне этого хотелось, и это избавило меня от чувства вины, что позволило мне беспрепятственно делиться с ней всем плохим и хорошим, как малому дитя. Но мне было двадцать девять лет, а в этом возрасте давно пора научиться фильтровать все сказанное и написанное. Мои письма! Что я там писала? Я попыталась вспомнить. Рассказывала ли я о переездах по раздолбанным горным дорогам на крыше грузовика? Кажется, да. А о том, как ела сырых улиток, которые кишели всевозможными паразитами из меконгских выгребных ям? Как я могла быть такой идиоткой?
Мне отчаянно хотелось позвонить ей и сказать, что я вовсе не болею, но я знала, что так будет только хуже. Мое облегчение стало ее обузой. Я поступила эгоистично и глупо.
В Ханое по-прежнему было холодно и серо; каждый день по его улицам гуляли колючие ветра, которые брали начало в горах Тибета, с завыванием проносились через Китай и там объединялись с северо-восточным муссоном, спускаясь затем вдоль побережья и принося с собой вихри мелкой дождевой пыли. Подобно сахарной пудре, пыль оседала на объективах камер, полумокром белье и головах дрожащих от холода туристов. Я ела йогурт, обернув руки футболками вместо варежек и стуча зубами о маленькую оловянную ложку. «Где еще полоскать рот соленой водой, — подумалось мне, — как не в чудесном морском городке Нячанг, туристической мекке в какой-то тысяче миль к югу от Ханоя, которая, к счастью, находится совсем в другой климатической зоне?»
И я собрала рюкзаки.
Джей следил за сборами с недовольным видом. Вьетнам не оправдал его ожиданий: он не нашел здесь пляжей и бунгало, ради которых уехал из Аляски с ее ледяными зимами. Кроме того, наш маршрут пролегал по нетуристическим местам, что лишило его возможности реализовать свой несравненный дар рассказчика перед изумленной бэкпекерской аудиторией. И хотя он пытался компенсировать это, каждый вечер выбираясь в новомодные ханойские бары и клубы, неделька пляжного отдыха ему явно бы не помешала. Он решил поехать со мной.
Поезд шел на юг на неспешной скорости тридцать миль в час, каждые несколько часов делая остановки на крошечных станциях, где разносчики торговали мандаринами и пирожками из рисовой муки через открытые окна. За окном постепенно теплело, солнце робко выглядывало из-за туч, где пряталось несколько месяцев, и мой нос забулькал и вдруг задышал — словно лед треснул на оттаявшей реке. Поддавшись минутному порыву, я бросилась на улицу во время одной из остановок и подбежала к машинисту состава, спросив, нельзя ли поехать с ним в кабине. Тот добродушно протянул мне руку и затащил внутрь.