Страница 38 из 73
Я ходила по улицам, удовлетворенно вычеркивая строчки из списка покупок и таращась на небывалое разнообразие пирожных и прочих сладостей. В конце долгого дня, проведенного на рынке, я с удивлением обнаружила, что мне удалось найти крошечные аккумуляторы, которые подходили только к моей камере и, тем не менее, продавались тут на каждом углу. С не меньшим удивлением я выяснила, что тампоны в Ханое невозможно купить даже в самом шикарном отеле. В аптеке мне предложили вытяжку из геккона, действующую как афродизиак, и тонизирующее средство из оленьего рога, кодеин и валиум — по пенни за штуку, но никто никогда и не слыхал о солнцезащитных средствах; более того, к моему ужасу, они начали смеяться при одной мысли о том, что где-то может быть столько солнца. При этом в городе, где каждый год ударяли морозы, не продавались ни пуховики, ни шерстяные вещи.
Зато нашлись магазины с европейской едой. Правительство из-под пинка выдало лицензии нескольким торговцам, чтобы удовлетворить запросы туристов. В результате появилась вереница одинаковых лавочек, где продавались спагетти и суп «Кэмпбеллс», дешевое вино, швейцарский шоколад и широкий ассортимент консервированных овощей в пыльных банках, которые на местном рынке можно было найти свежими и в десять раз дешевле. Были там и приправы: кетчуп, горчица, острый и соевый соусы. Я купила кое-что и побежала домой, зажав добычу под мышкой.
Чуть позже ввалился Джей, разочарованный и с натертыми ногами, ворча что-то про ценности общества, импортирующего сыр «Эмменталь», но ни грамма марихуаны. Я же невозмутимо сидела на кровати посреди объедков скромного праздничного ужина. Шоколадка кончилась, от копченого бекона осталось одно жирное пятно, а я, сияя от счастья, за обе щеки наворачивала французский батон с горчицей. Когда кончился хлеб, я стала высасывать дешевую желтую пасту прямо из пластикового тюбика. Наконец, когда не осталось ни крошки, ни корочки, я с раздутым животом откинулась на кровать и простила себе свое обжорство.
Ведь сегодня было Рождество.
Ханой представлял собой нечто гораздо большее, чем туристическая еда и сувениры. Старый квартал города был окошком во времени и пространстве: средневековый ландшафт, где целые улицы отводились одному товару и семьи поколениями передавали друг другу секреты ремесла. Улица красильщиков — порошки бриллиантово-ярких цветов, рассыпанные по переполненным тротуарам, и торговцы, по лицам и рукам которых можно было узнать, какой товар они сегодня продали. Улица травников — калейдоскоп мешочков из плотной коричневой бумаги, наполненных узловатыми бурыми корешками и рассыпающимися в пыль серыми листьями. Улица музыкальных мастеров, торговцев лапшой, штопальщиков и ткачей…
Хотя местным лавочникам не терпелось разбогатеть не меньше их соседей с Юга, они подходили к делу совсем иначе. Сайгонские сплетники оказались правы: северяне действительно были серьезнее и, пожалуй, чуть прижимистее, однако личностными нюансами разница не исчерпывалась. На улицах Ханоя было гораздо меньше бездомных; вместо попрошайничества практиковалась всевозможная торговля, будь то спичечными коробками, бананами или одной-единственной пачкой сигарет. Даже двое слепых, которых я каждый день видела медленно прогуливающимися вокруг озера, щетинились, как ежи, всевозможными щетками и метлами. Один из них всегда был направляющим, а другой использовал свободную руку, чтобы свистеть в свисток, прежде чем перейти улицу. Казалось, им были знакомы каждая тележка, каждое место стоянки для велорикш, каждая кочка и трещина в асфальте, которые они обходили с неизменной точностью. Я некоторое время следила за ними, решив разгадать давно мучившую меня загадку: как они понимают, какими купюрами с ними расплачиваются, если во Вьетнаме все деньги одинаково истрепаны и, что самое главное, не отличаются по размеру? Через пару кварталов тот, что ниже ростом, остановился и поманил меня к себе. Я смущенно задала свой вопрос. Он рассмеялся и предложил мне подсказку: он понял, что я иностранка и женщина, по звуку моих шагов. В точности вспомнил, где я впервые его увидела, сказал, что моя камера дорогая и к тому же тяжелая и что, судя по акценту, в Ханое я меньше месяца.
Я предложила купить одну из его щеток, но он отказался — ведь она была мне не нужна. В конце концов он отказался от всего, что я предлагала, согласившись лишь пожать мне руку, и ушел, оставив меня в раздумьях, как долго еще придется мне бродить по улицам этого города или любого другого, прежде чем я смогу увидеть мир с такой же превосходной, запредельной ясностью.
Я задержалась в Ханое на две недели, подыскивая попутчика из бэкпекеров, который бы согласился снимать меня на камеру в обмен на поход по Тонкинским Альпам с проводником. И так и не нашла. Все либо направлялись на юг, в Сайгон, либо пытались объехать всю Азию наскоком, выделив на Вьетнам всего неделю. Иные приходили в ужас от перспективы ночевать в глинобитных лачугах и питаться одним рисом.
И вот в середине января я в который раз настойчиво перечитывала доску объявлений в кафе для бэкпекеров, прикидывая, удастся ли мне уговорить Криса (или Крис, если это девушка) предпочесть свидание со Стэном в Хюэ веселой экскурсии к горным племенам.
За соседним столиком сидел бизнесмен из Тайваня; он помахал мне и пригласил позавтракать с ним. Узнав, что я брожу по миру вдали от семьи, он пришел в смятение и задал мне неожиданный вопрос — какая у меня группа крови?
— Вторая, — ответила я.
Он кивнул, словно ему все сразу стало ясно.
— Вас гонит ваша кровь, — пояснил он.
Азиаты давно овладели искусством делать предсказания по группе крови и применяли это умение как в политике, так и в личных отношениях.
— Слыхали об эскадронах камикадзе в Японии во время Второй мировой? — спросил он. — Туда принимали пилотов только со второй группой крови. Упертых и преданных цели до самой смерти.
С этим вердиктом, звенящим в ушах, я собрала вещи и отправилась в путешествие автостопом за тысячу километров. Мне предстояло совершить огромный крюк по Северо-Восточному Вьетнаму до китайской границы, пересечь Тонкинские Альпы и узнать, что находится за ними.
Перед отъездом я зашла попрощаться с Джеем. Все это время мы с ним на удивление хорошо ладили, и это притом что нам приходилось проводить в компании друг друга двадцать четыре часа в сутки в течение нескольких недель. А ведь на самом деле у нас было не так много общего. Он был целиком за подчинение дикой природы человеку, в том числе и на своей родной Аляске, а я, наоборот, ревностной защитницей всего растущего и цветущего. Он свысока относился ко вьетнамцам и искал англоязычной компании, желательно американцев, предпочтительнее с Аляски. Когда я спросила, зачем же он тогда год за годом ездит в Азию, он ответил не раздумывая:
— Тут тепло и дешево.
Добравшись до Ханоя, мы сразу же разделились: Джей отправился инспектировать новые бары, я — узнавать последние новости о ситуации в Тонкинских Альпах и населявших их горных племенах. После этого мы виделись редко.
Я обнаружила Джея в его комнате: он был еще в кровати и только что продрал глаза.
— Альпы? — спросил он. — И как ты туда доберешься?
— Автостопом.
Если другим это удалось, то и я смогу, Богом клянусь. Только маме я ничего не планировала рассказывать.
— Ну и когда едем? — как ни в чем не бывало спросил он.
Признаться, я была удивлена. Джей был не из тех, кто готов подвергаться унижению и стоять на дороге с протянутой рукой. Но вопреки здравому смыслу я задумалась над его предложением. Да, с Джеем будет безопаснее, однако о безопасности я не тревожилась. Во Вьетнаме с его традициями конфуцианства и буддизма к женщинам относились с безграничным почтением, и до сих пор я ни разу не сталкивалась с непристойными высказываниями или жестами в свой адрес.
Минуточку. О чем я только думаю? Ведь я приехала в Ханой, чтобы избавиться от Джея. Я покачала головой.
— Я поеду одна, — сказала я.