Вкус листьев коки

– Не жуй, – прошептал Марко. – Просто положи между зубами и десной.

Виктория вызвалась быть моим наставником.

– Комочек скатается через полчаса, – сказала она и принялась наставлять меня, пока у меня во рту не оказался шарик размером с грецкий орех. Его нужно было жевать сорок пять минут – ни больше ни меньше. После чего я должна была вынуть его руками и аккуратно выбросить.

– Никто не глотает листья коки, – убежденно проговорила Виктория. – И не выплевывает. Их принято жевать пять раз в день.

В обществе, где нет часов, их использовали для определения времени. Отрезок времени, за который можно сжевать один лист, считался условной единицей – «два листа прожуешь, и вот ты уже у дядиного дома».

– Обычай жевать коку появился, когда Пресвятая Дева Мария потеряла ребенка, – поведала мне Виктория.

По ее рассказу, Дева Мария, обезумев от горя, пошла в лес, рассеянно срывая листья коки. Положив их в рот, она обнаружила, что они облегчили ее страдания. Если жевать листья согласно определенному ритуалу, они успокаивают, как материнские объятия.

Листья коки веками использовались жителями Анд в качестве легкого стимулирующего средства вроде кофе – они притупляли голод, избавляли от усталости и повышали способность к сосредоточению. При жевании листьев сердечный ритм чуть учащается, а кровеносные сосуды в руках и ногах сужаются, что помогает поддерживать нормальную температуру тела. Жители высокогорных регионов, в рационе которых почти нет листовых овощей, таким образом получают необходимые минералы.

Однако листья коки играют и куда более важную социальную роль. Местные жители жуют коку так же, как мы собираемся за чашкой кофе, – ведь этот процесс все же имеет большее значение, чем просто очередная доза кофеина. Жевать коку вместе – это как заваривать кофе, произносить молитву перед тем, как выпить его, предложить чашку другому. Таким образом, человек дает понять, что у него серьезная проблема, и просит другого сесть рядом и уделить ему внимание. Те же, кто не хочет признавать, что у них трудности, жуют коку и вслух обращаются к горным богам в присутствии друзей и родных, тем самым косвенно показывая, что им необходима помощь. Отказаться от коки означает проявить недружелюбие, словно вы отказываетесь пожать протянутую руку. Жевать коку вместе – все равно что заключить договор, и моральные обязательства, истекающие из этого, столь же серьезны, как в освященном союзе.

Но есть и кое-что поважнее: лишь те, кто жует коку, могут называть себя руна, жителями Анд. Несколько раз в день жующий листья напоминает себе и окружающим, что он является членом этого сообщества. С течением времени именно кока стала главным показателем коренного происхождения. Стоило человеку переехать в город, и он тут же переставал жевать коку – а значит, отказывался от своих корней.

Шаман по-прежнему был занят работой. Построив свой конфетный домик, он взял горсть листьев коки, окунул их кончики в жир ламы и присыпал порошком благовоний. Подняв пучок листьев над головой, он призвал горных богов, затем аккуратно воткнул пучок в край конфетной пирамидки. За одним пучком последовал другой. И третий. Шаман направлял жизненную сущность листьев — сами – в то место, где находился источник здоровья, удачи и процветания всей деревни.

В Андах кока была священной – ее даже называли «хозяином». Это был символ, определяющий отношения между землей, людьми и предками. С помощью коки шаман налаживал контакт с высшими силами и направлял благоприятную энергию предков на пользу новому поколению. Кока была ключом к самой жизни.

Собравшиеся продолжили праздновать и по кругу пустили бутылку с прозрачной жидкостью. Дошла она и до меня. Я наивно отхлебнула. Мое горло тотчас превратилось в сплошной ожог, миндалины загорелись, и глоток тяжело приземлился в желудке, точно коктейль Молотова. Только протянув стакан следующему, я сообразила, что вместе с самогоном проглотила и комок листьев коки размером с голубиное яйцо.

Шаман взял пригоршню листьев, и все подались вперед.

– Настало время увидеть, благоприятствует ли мать-земля завтрашнему загону, – пояснил Марко.

Первая горсть листьев опустилась на землю серой стороной. Плохой знак. Обдумывая последствия этой катастрофы, шаман заметил, что один из листьев упал на пол, а не на церемониальное покрывало.

Не годится. Он собрал листья и попробовал еще раз.

Листья упрямо упали зеленой стороной вниз. Шаман поднял глаза к небесам, опустил веки и молча посовещался с матерью-землей и горными богами.

В третий раз половина листьев упала как надо.

– Вот и хорошо, – сказал шаман. – Мать-земля довольна.

Он достал веревочку, завернул приношения в бумажку, перевязал и вышел из комнаты. Все кинулись следом.

– Куда все бегут? – спросила я, еле поспевая за всеми.

– В полночь мы сжигаем дары, – пояснил Марко, – вон там.

Он указал на высокую гору, которая казалась просто непреодолимой после захода солнца.

– Ты шутишь? – выпалила я.

До полуночи оставалось двадцать минут. Неужели у матери-земли есть часы? Я-то думала, что в мире, где время измеряется сантиметрами отросшей овечьей шерсти, не бегут на гору сломя голову в полной темноте, чтобы пообщаться с матерью-землей, когда пробьет полночь.

На вершине горы на землю высыпали мешок кругляшей – помета ламы – и залили сверху самогоном. Груда помета ярко вспыхнула и загорелась бело-голубым пламенем. Я мысленно попросила прощения у своего желудка за то, что пила эту гадость.

Пирамидку из конфет водрузили сверху; язычки пламени весело облизывали шоколадки, запачканные жиром ламы. Кто-то взболтал несколько бутылок пива и поливал им собравшихся без разбору.

Потом мы еще долго стояли, переминаясь с ноги на ногу от холода, допивая оставшийся самогон и дожевывая листья коки, пока костер медленно догорал.

Загон должен был начаться на рассвете, всего через пару часов. Больше всего на свете мне хотелось залезть в мой теплый и мягкий спальник. Но увы.

По окончании церемонии мы вернулись в комнату-морозилку, где деревенские жители достали флейты и свирели и начали танцевать.

Я легла спать лишь в четыре утра. Через три часа начинался загон.

У загона кипела жизнь. Сотни деревенских жителей стекались к нему на грузовиках, мотоциклах, верхом и на своих двоих. Несколько предприимчивых женщин расставили палатки и торговали тошнотворно-сладкими напитками и хлебом недельной давности. На соседнем поле началась игра в футбол. Мужчины и женщины тут же поделились на группы – у первых главным аксессуаром было пиво, у вторых – дети.

В полдень приехал президент Национального совета по защите мозоленогих животных Южной Америки. Доктор Мартинес был в джинсах и бейсболке и вполне сошел бы за тренера детской спортивной команды. Он быстро провел инструктаж, и не успели мы оглянуться, как уже карабкались вверх на гору.

Викуньи, как рассказал мне доктор, относятся к той немногочисленной группе животных, у которых красные кровяные тельца имеют овальную форму. Эта генетическая особенность создает повышенную концентрацию гемоглобина и способствует лучшей циркуляции кислорода.

«Овальные кровяные клетки, – подумала я. – Мне бы такие». В разреженном горном воздухе дышалось словно через соломинку. «Эти викуньи наверняка стоят на высшей ступени эволюционной лестницы…»

– У кур, – добавил доктор Мартинес, – есть такая же особенность.

Виктория давно обогнала нас, работая своими коротенькими ножками как поршнями. Можно подумать, что и у нее были овальные кровяные клетки.

Мы дошли до вершины хребта и размотали несколько длинных веревок с привязанными к ним ленточками: с их помощью испуганных викуний загоняли в ограждение.

Виктория суетилась, пытаясь всех организовать:

– Покрепче натягивайте веревки! Прячьтесь за теми камнями! Быстрее, быстрее!

Доктор Мартинес не спешил. Часом раньше мужчины поехали в горы на грузовиках, чтобы выгнать животных из высокогорных укрытий. Пройдет еще много времени, прежде чем первая викунья покажется на вершине холма.