Я тебя прощаю

Пеппин бросился следом.

— Папа, но…

Лукас круто обернулся.

— Да? Что это за внезапное желание исповедаться?

— Папа, я собирался принять душ…

— У вас есть свой.

В этот момент на него налетел Монтегю, ноги которого в черных высоких ботинках выглядели неестественно громадными.

— Послушай, папа, может, ты примешь душ у нас?

— Похоже, сегодня все сговорились лишить меня душа! — Лукас сдернул спортивные шорты. — И напрасно: я уже разделся, у меня нет времени и терпения на ваши затеи.

Шагая через свою спальню к ванной комнате, откуда валил пар, он услышал, как Пеппин беспокойно произнес:

— Успокойся, Монти. Ведь он сам говорил, что хочет увидеть нашего нового любимца.

— Ну и что?

— Ну и не дергайся. Это сработает. Что сработает?

— Может, они столкуются.

— Болван!

— А что? Очень даже может быть.

Клубы пара вырвались из просторной душевой кабины, когда Лукас распахнул дверь и шагнул на розовый мрамор, скользкий от мыла.

Теплая вода с силой ударила ему в лицо, и он закрыл глаза. Машинально он протянул руку, нашаривая на полочке мыло, но его там не оказалось.

Внезапно теплые пальцы вложили в его правую ладонь пахнущий розами брусок.

— Благодарю, — произнес Лукас, начиная намыливать затылок.

Ему понадобилась секунда, чтобы опомниться.

Он не один.

Руки Лукаса замерли на шее.

Распахнув глаза, он увидел, как она вышла из розового тумана позади него — словно нагая богиня из причудливейших фантазий подростка, словно Венера, выходящая из морской раковины, на картине, которую он видел во Флоренции.

Он ее знает.

В ее голубых глазах тоже вспыхнуло узнавание.

Высокие скулы. Золотистые волосы. Фигура модели. Плавные изгибы. Безупречная, как алебастр, кожа.

Она была точной копией девушки, приходившей к нему во сне. Она была девушкой из ночных кошмаров и той, что с каждой ночью становилась все ласковее, пока однажды не забралась к нему в постель и не принялась дразнить, да так сильно, что он едва не обезумел от желания.

Неужели и сейчас он видит сон? Или же она живая?

Почему-то вспомнилось загадочное ощущение, которое он испытал, выйдя из библиотеки Моуранов и обнаружив, что кто-то за ним наблюдает. Только тогда там никого не оказалось. И все-таки он чувствовал себя так, словно некий посторонний дух, могущественный и невыразимо нежный, соединился с его душой. На несколько блаженных секунд он был обезоружен, избавлен от гнева и горечи. Водопад запертых на замок, но желанных чувств низвергся из него. Он все еще ничего не понимал.

Сны о прекрасной блондинке. И вдруг она здесь. Во плоти.

Это было невероятно. Слишком невероятно, чтобы поверить в реальность происходящего.

— Привет, — послышался робкий нежный голос.

Значит, она настоящая.

Лукас моргнул раз, другой, но девушка не исчезала. Ее глаза сияли. Она была невыразимо прелестна — и обнажена, как в день, когда появилась на свет. Лукас вдохнул благоухание роз.

Вот уже неделю его преследовал этот запах. Теперь Лукас понял почему: это был запах незнакомки.

Он ощущал себя Адамом, нашедшим свою Еву.

Казалось, всю жизнь он стремился к этой минуте.

Забавно: несмотря на то, что он смотрел в глаза девушки, всеми силами стараясь не отводить взгляд, и сосредоточиться на ее черных ресницах, слипшихся от сверкающих капель влаги вокруг бесподобно голубых глаз, Лукас заметил и нечто иное.

Струйки шампуня стекали по ее шее и белопенным холмикам к соскам.

Она была великолепно сложена: с высокой грудью идеальной формы, мягко округленным животом, узкой талией и гладкими, бесконечно длинными ногами. Ее губы приоткрылись в нежной полуулыбке, и Лукас заметил тонкую щелочку между передними зубами. Лукас, который был лучшим учеником по английской литературе в колледже, вспомнил слова Чосера о том, что такая щелочка — признак чувственной натуры.

Словно в полусне мелькнуло загадочное замечание Пеппина: «Ведь он сам говорил, что хочет увидеть нашего нового любимца. Может, они столкуются».

До сих пор девушка не вскрикнула, не заметалась — возможно, она ошеломлена не меньше Лукаса.

Или же — откуда ему знать? — она тоже предвкушала эту минуту.

Лукас медленно поднял руки над головой, как бы давая понять, что он сдается и не собирается ни дотрагиваться до нее, ни причинять ей вред, ни унижать каким-либо образом.

Впрочем, в этом не было необходимости — потому что, как ни странно, девушка ничуть не боялась его. Она первая смело пропутешествовала взглядом от его лица по бронзовым выпуклым мускулам груди, заросшей темными, пружинистыми волосками, и ниже — по плоскому животу. Затем она взглянула туда, где проходила резкая линия загара, и ее взгляд был полон того же пристального любопытства и отсутствия скромности. Как будто они уже были любовниками, и она имела право разглядывать его. Жаркая волна окатила Лукаса.

Он вспыхнул от ее дерзкого бесстыдства, поспешно распахнул дверь душевой кабинки и в спешке ушиб большой палец о порог. Чертыхаясь от боли, он проковылял к вешалке и схватил полотенце.

Где, черт возьми, Пеппин и Монтегю взяли ее?

— Ребята! — крикнул он, обмотав махровую белую ткань вокруг пояса, и повторил громче: — Ребята!

Но они были слишком умны, чтобы отозваться на крик.

Девушка завернула краны и спокойно произнесла:

— Мне жаль, что вы ушибли палец. — Помолчав, она добавила: — Знаете, они не виноваты.

— Не защищайте их. — Он помедлил. — Кто вы, черт возьми? — Лукас перешел на шепот, остро осознавая близость ее гибкого великолепного тела. — Сколько вы здесь живете?..

Но он уже знал ответ.

— Одиннадцать дней? — пробормотал он, и эти слова прозвучали отрывисто и невнятно.

Она покраснела и кивнула.

— Я хотела познакомиться с вами, но боялась…

Значит, это она — новый «любимец» мальчиков. Это ее таинственное ангельское присутствие он ощущал в доме, благодаря ей его жизнь с сыновьями волшебным образом вошла в мирное русло. Ее чары были так сильны, что она ухитрилась проникнуть даже в его сны.

Неудивительно, что мальчики решили не подпускать к дому экономок и прогуливать школу, ухаживая за ней.

Девушка вышла из кабинки. Ее глаза блестели во влажном пару, мокрые волосы прилипли к плечам.

Грубо швыряя ей полотенце, Лукас заметил аккуратный розовый шов вдоль линий волос и вспомнил, как Пеппин осаждал Пита медицинскими вопросами. Тогда Лукас испытал отцовскую гордость, втайне размечтавшись, что Пеппин, возможно, наконец-то чем-то увлекся и в будущем станет врачом.

Он промазал, и полотенце упало на пол. Нагнувшись за ним и протягивая его девушке, Лукас нечаянно коснулся ее. Он ощутил шелковистое тепло нежной кожи, и его сердце заколотилось быстрее.

Ее реакция была не менее бурной, хотя девушка тоже попыталась скрыть ее. Это удалось ей не лучше, чем Лукасу, — он заметил, как дрожат ее руки, пока она заворачивалась в полотенце. А как только полотенце скрыло из виду ее грудь, Лукас увидел, что и она вздрагивает от прерывистого дыхания.

Что, черт побери, здесь происходит?

Еще никогда в жизни его не влекло так неудержимо к другому человеческому существу.

Никогда прежде он, встречаясь с незнакомым человеком, не испытывал ощущения, что давно знает его.

Она не удосужилась как следует вытереться, и горячие струйки воды и мыла сбегали по коже, образуя лужицы возле босых ступней.

Девушка не отрываясь смотрела на Лукаса, а ее зрачки настолько расширились, что на виду остались лишь тонкие кольца голубого пламени, окружающие их.

— К сожалению, я не знаю, кто я такая, — откровенно призналась она робким, испуганным голосом, тронувшим Лукаса. — Если бы знала, тогда, может быть, я вспомнила бы, где мой дом, и ушла отсюда. Я думала… вы поможете мне.

— Я? Откуда мне знать, кто вы?

— Но вы смотрели на меня так, словно знаете меня.

Лукас уставился на ее ноги — потому, что смотреть на них было безопаснее всего. На тонких щиколотках виднелись безобразные царапины.