Гайдамаки

— Скоро отдохнем, — глухо говорил дед, постукивая палкой. — Сейчас мы яром идем? Через полверсты криница должна быть. Сядем размочим сухари.

— Откуда вы знаете, диду, про криницу?

Кобзарь погладил мальчугана по голове и посветлел улыбкой:

— Знаю, сынку. Был тут когда-то.

— Ещё когда были зрячим?

— Нет, слепым уже. Слушай, кажется, что-то гудит. — Старик остановился. — А ну, взгляни на дорогу.

Петрик напряг зрение, вглядываясь вперед. Сначала ничего не видел, но вдруг вдали заклубилась пыль. Она быстро приближалась.

— Шляхта!

— Пошли помаленьку. Не впервые ведь встречаем. Давай только на обочину свернем.

Отряд человек из тридцати уже подъезжал к ним. Передний, в легком плаще и высокой кирасе, резко натянул поводья — гнедой конь со звездой на лбу взвился на дыбы, фыркнул пеной прямо в лицо старику. Петрик отшатнулся назад, выпустил дедову руку.

— Они, вашмосць! — норовя подъехать непослушным конем к начальнику отряда, крикнул всадник в лохматой, как у татар, шапке.

Начальник что-то сказал по-польски, и вдруг Петрик почувствовал, как колючая плеть обожгла его босые, потрескавшиеся ноги. Всадник в мохнатой шапке бросил его в седло, и отряд, вытаптывая рожь, повернул назад. Деда гнали пешком, привязав за шею веревкой к седлу.

Их привели к порожнему летнему загону — видно, крестьяне, выгнав пана, разобрали скот по домам. Петрика и деда бросили в один из хлевов и заперли за ними дверь.

Петрик не помнил, сколько времени лежал он, — пришел в себя от легкого прикосновения чьей-то руки.

— Дидусю, полезем в уголок, там сено.

— Ты не бойся, — тихо заговорил дед Сумный, когда они умостились на сене. — Будут спрашивать о чём-нибудь — говори, не знаю ничего. Деда вожу по базарам, и всё. Выдал нас кто-то, видно, этот, что говорит по-нашему. Предатель он…

Проходили часы. Кобзаря и его поводыря никто не тревожил. Время в ожидании тянулось невыносимо медленно. Незаметно для себя Петрик стал дремать. Его разбудили голоса снаружи. Кто-то ударил ногой в дверь, и в хлев вошли четверо. Среди них был и тот, что в кирасе, и другой в мохнатой шапке. Некоторое время они вглядывались в сумрак — уже стало темнеть; вдруг, не говоря ни слова, начальник махнул рукой. Свистнула в воздухе нагайка, тихо вскрикнул дед Сумный. Нагайка охватила плечи кобзаря, жолнер дернул его к себе, повалил деда головой вперед.

— Говори, старая шкапа, куда идешь? — сказал тот, что был в мохнатой шапке.

Петрик, который до этого времени с ужасом смотрел на шляхтичей, вскочил на ноги.

— Не бей, не дам! — Он вцепился в руку жолнера, повис на ней.

Жолнер ударом кулака свалил Петрика на землю, толкнул ногой, схватил за воротник и поднял в воздух.

— Куда вы с дедом шли?

— Не знаю, куда-то на ярмарку.

— И он брешет! — Тот, что в мохнатой шапке, подошел к Петрику и стал больно таскать его за волосы. — Скажешь правду? Как? Не знаешь ничего? Я подскажу.

— Брось его…

Один из шляхтичей скрутил Петрику назад руки, другой связал их веревкой. Хлопца кинули в угол, а сами стали допрашивать деда Сумного. Долго били старого кобзаря, но он молчал. Петрик не раз порывался подняться на ноги, и тогда его сбивали ударом сапога. Несколько раз полоснули нагайкой. Наконец начальник отряда отступил к двери.

— Не скажешь? Подожди, завтра заговоришь. Мы и так всё знаем. — И к шляхтичам: — Бросьте его, нам нужно живыми их привезти.

Тот, что в мохнатой шапке, оглянулся от двери.

— Это было только так, немножко, утром возьмемся за вас как следует, взбучку зададим такую, что сразу заговорите.

Дверь закрылась, Петрик подполз к деду.

— Дидусю, вам больно?

— Ничего, сынку, мне глаза вынимали, и то вытерпел. А ты молодец, и дальше так держись. Наши выручат.

— Я ничего не скажу… Только… откуда наши о нас узнают?

— Узнают, кто-нибудь им передаст.

Петрик положил старику голову на колени и, устроившись поудобнее, попросил:

— Расскажите, дидусю, что-нибудь.

Дед стал рассказывать, как одного маленького мальчика отдали в неволю к злому татарину. Однажды, когда они ездили с послами, татарин потерял шапку с письмом султана. Мальчик не спал, он видел, как упала шапка. Проснулся татарин, глядь — шапки нет. Давай бить мальчика. «Признавайся, куда шапка девалась!» Но тот молчал…

Петрик заснул под тихий говор деда. Проснулся среди ночи, испуганно открыл глаза.

Он хотел пошевелиться, но связанные руки больно заныли.

— Тихо, Петрик, это я, дед Сумный, — услышал он над головой тихий шепот. — Часовой затих, видно, заснул. Крыша дырявая… Сынок, удирай ты к нашим. Повернись ко мне спиной, я развяжу руки.

Дед долго возился с веревкой, зубами развязывал узел.

— Вот и всё. — Дед сплюнул на сено и вытер о колено губы. — Не заблудишься?

— Дидусю, а вы? Вместе давайте бежать.

— Не могу, я и так не долез бы до перекладины, а тут еще колодка на ногах.

— Я помогу…

— Не теряй времени. Гайдамаки меня спасут. Отыщешь атамана, скажешь, по дороге на Лысянку стоит отряд из войска главного региментария Стемпковского. Запомнишь, Стемпковского? И, видно, не один. Эти вот, которые нас взяли, кажется, кого-то ждут. Они не знают, где наши. Так и скажи атаману. — Дед наклонился и, отыскав Петрикову щеку, поцеловал его. — Спеши, сынок, не мешкай!

— Я, дидусю, утром вернусь с гайдамаками.

Петрик полез по стене и, схватившись руками за слегу, просунул в дырку голову. Через мгновение он мягко соскочил по другую сторону хлева. Часовой сладко спал, прислонившись к двери.

Только на рассвете Петрик добежал до села. В потемках долго блуждал по полям, пока не набрел на гайдамацкий разъезд. Разъезд привез его к атаману. Несмотря на раннее время, Зализняка дома не нашли; бросились по соседним дворам, послали к Бурке, Шилу, но никто не мог сказать, где он. Бурка уже хотел поднимать на ноги всех, как в это время в воротах показался Зализняк, ведя на поводу мокрого Орлика.

— Где ты был, кобзарчука наши дозорные подобрали! — выкрикнул Бурка.

— Коня водил купать. Где хлопчик?

— В хате. Пойдем быстрее.

Торопясь и сбиваясь, Петрик рассказал, как они попали в руки шляхте, и передал слова деда Сумного.

Максим задумался. Высек огонь, запалил трубку, прошелся по комнате.

— Дядя Максим, — Петрик умоляюще поднял глаза, — ехать нужно.

— Может, это сам Стемпковский в Лысянку перебрался? — высказал догадку Шило.

— Об этом и я думаю. Нужно всё точно разведать. Если так — отрезать их от Лысянки, а потом сразу смять. Чтобы ни один человек не ускользнул. Следует послать дозор. Бери казаков, — обратился он к Шилу, — и езжай через хутор. За лесом встанешь.

Шило вышел.

— Сейчас дозор вышлем. Я сам с ним поеду. Не потревожить бы шляхту до времени.

— Дядя, — Петрик сорвался со скамьи, — они убьют дидуся, быстрее надо скакать.

Максим прижал мальчика к себе.

— Хорошо, отдохни, всё сделаем, — он погладил его по белокурой головке и крепко поцеловал в лоб.

Где-то за выгоном загудел котел, созывая гайдамаков третьей сотни.

Петрика охватило отчаяние. «Атаман не хочет выручать деда, — подумал он. — А дидусь меня ждет, я же ему обещал приехать. Они его утром заберут с собой. Нет, я должен задержать шляхту. Совру им что-нибудь…»

Никем не замеченный, Петрик выбежал из хаты. На улице, привязанные к колышку, под тыном щипали траву два оседланных коня. Петрик подбежал к одному, отвязал поводья. Конь послушно пошел за мальчиком.

— Ты куда? — окрикнул Роман, который с рушником на плече шел от колодца.

— Атаман послал, — ответил хлопец.

Он был уже в седле. Ударил коня концом повода, конь скосил глаза и, сбиваясь с ноги, рысью пошел со двора. Петрик хлестнул лошадь второй раз, третий, припал к шее, ослабил повода.

— Это же Буркин конь. Петрик, стой! — крикнул Роман и, видя, что тот не слушает его, бросился к другому коню.

Услышав громкий стук копыт, со двора выбежали Зализняк и Бурка.