Гайдамаки

Семен с ужасом ждал вылазки. С помощью Хрена и ещё нескольких человек он собрал с полсотни гайдамаков и, наблюдая за воротами, стал отходить к лесу. К счастью, никто не преследовал отступающих. На опушке остановились. Один за другим подходили гайдамаки. Усталые, мрачные, обходили стороной атамана и становились позади, строились в батову.

— Видно, невелик гарнизон в крепости, а то бы они непременно погнались за нами, — сказал Хрен, вынимая трубку.

Семен не ответил. Он смотрел на крепость. И ему становилось ясным — отсюда её не возьмешь. Тем более нечего было и думать подойти к ней с других сторон.

— А, чтоб ты сгорела! — выругался сзади какой-то крестьянин. — Пустить бы тебя за дымом!

— А зачем сами начали? — молвил со злостью Хрен. — Стадом, словно скотина, поперли. В бой нужно идти строем. А вы… Сохой пахать, сено кидать — это вы ещё умеете…

Неживой вздрогнул. Молнией промелькнула в голове мысль и угасла.

— Чем, как? Разве что?.. — он подозвал Хрена. — А что, если поджечь крепость? Стены у нее деревянные. Подвезем сена стогов пять, тут недалеко, — Неживой показал на берег Днепра.

Запорожец выпустил носом дым и только после этого посмотрел на луг. Снова затянулся. На какое-то мгновение глаза его скрылись в клубах дыма.

— Можно, а если и не удастся выкурить, то ослепить наверняка ослепим. Сено слежалось, от него дым густой будет.

Вскоре от Днепра потянулись возы, груженные сеном. Несколько небольших стогов зацепили веревками и целиком втащили на холм. В лесу нарубили длинных жердей, связали по нескольку и вынесли на опушку. В полдень огромный вал стал подвигаться к крепости. Оттуда открыли сильный огонь, пытались поджечь сено, но безуспешно. Оно загорелось только тогда, когда гайдамаки подкатили его под частокол и подожгли сами. Клубы сизого, почти белого дыма поползли вверх, укрыли стены. Вспыхнула одна, за ней другая башня, огонь перекинулся на какой-то хлев, оттуда на комендантский дом и его пристройки. С другой стороны огонь наступал от ворот. Когда загорелись ворота, откуда-то из-под земли послышались отчаянные жалобные крики: под воротами была тюрьма. Гайдамаки стояли перед крепостью, ожидая сигнала. Сигналом был пистолетный выстрел Неживого. Раскидывая клочья тлеющего сена, цепляясь за выступы, гайдамаки полезли на стены. Крепость превратилась в настоящий ад. Огонь лизал пересохшее дерево строении, трещал на камышовых кровлях, клубами бил из окон и дверей. Кто-то из осаждающих разбил дверь тюрьмы, и оттуда, спасаясь от огня, выбежало больше сотни узников.

Готовясь к штурму, Неживой оставил под лесом полсотни гайдамаков во главе с Хреном. За дымом они не видели всей крепости, им была видна лишь восточная часть, с которой прыгали и катились в ров жолнеры, вылезали на противоположную сторону рва и бежали к причалу на Днепре. Гайдамаки кинулись наперерез. Жолнеров становилось всё больше. Они падали в челны и лихорадочно гребли к противоположному берегу. Хрен видел, как с горы к байдаку,[67] около которого суетились четверо жолнеров, бежал офицер. Голубой шарф болтался у него на шее, офицер на бегу рванул его и кинул под ноги. Видя, что до байдака не добежать, он (это был комендант крепости) повернул к берегу и вскочил в небольшой, выдолбленный из дуба рыбацкий челн. Но к берегу уже подбегали гайдамаки. Заскрипел под днищем песок, сполз на воду остроносый челн. Он разрезал носом пенистые волны, три пары весел дружно опустились в голубоватую воду. С каждым их взмахом сокращалось расстояние между челном гайдамаков и маленькой лодчонкой коменданта. Комендант понял — дальше бежать некуда. Он знал: пощады ему не будет. За поясом у него торчал пистолет. Бросив весло, он выхватил пистолет и выстрелил себе в рот.

На колокольне возле Красного яра зазвонил колокол часто-часто, потом почему-то захлебнулся, ударил ещё раза два и замолк. Из разбитых окон панских домов на улицу летели стулья, столы, зеркала. В воздухе вишневым цветом кружился лебединый пух из мягких перин. Трещали двери в лавках, но не выбегали на тот треск лавочники. Вместо этого они ещё глубже прятались по погребам и чердакам.

Огибая толпы гайдамаков, Семен спешил к винокурне. Она стояла между двух холмов на краю города, словно нарочно спряталась от людского глаза. Винокурня могла причинить сейчас много хлопот. Это понял Неживой. На дворе уже стояли два воза, тут и там слонялись гайдамаки, выкатывая бочонки и бочки. Некоторые уже успели напиться. Семен удивился, увидев между ними и Хрена. Присев около бочонка, запорожец саблей выковыривал затычку.

— Тебя я никак не ожидал тут узреть, — молвил Семен. — Нашел себе дело, нечего сказать, — отвернулся он от Хрена, который обиженно смотрел на него, и крикнул: — Выбирайтесь со двора, слышите, все до одного!

Неживой нашел около стены лопату, выбил окно и крикнул внутрь:

— Выходите быстро, сейчас подожгу, — он порылся в кармане, будто и в самом деле искал кресало.

— Вот у меня есть.

Неживой оглянулся. Позади него, с шапкой в одной и огнивом в другой руке, стоял какой-то крестьянин.

— Ты кто такой будешь?

— К вам я, пане атаман. Помогите! Лошаденку ваши казаки забрали.

Неживой оглядел крестьянина.

Изнуренное, изрытое морщинами лицо, вся в дырах сорочка, стоптанные постолы.

— Откуда ты?

Крестьянин назвал сельцо, которое гайдамаки миновали перед Каневом.

— Всю жизнь на неё собирал, всё не мог приобрести… Снизу, как говорят, отрезал, а сверху латал. А теперь вот собрался было с деньгами, купил…

— Ты видел своего коня? Нет? Придется искать…

Последние слова Неживого прервал конский топот. Во двор, пригнувшись в низких воротах, влетел запыленный всадник. Удивленный Неживой узнал Романа. Тот уже соскочил с коня и поздоровался. Не выпуская атамановой руки, потянул его за собой.

— Весь город облетел, тебя разыскивая. Зализняк приказал идти в Медведовку. Шляхта захватила крепость. Наши все по лесам разбежались.

Роман коротко передал рассказ Чуба.

— Сегодня и выступай. Ничего не будешь передавать?

— Ты разве назад едешь?

— А как же, надо уведомить атамана. И про Канев рассказать, я уже всё видел. А тогда проситься буду в Медведовку.

— Скажи атаману, выступаем немедленно. — Неживой направился к коню.

— Пане атаман, вы обещали коня… — в отчаянии кинулся за ним крестьянин. — Как я без него домой вернусь?

— Некогда уже его искать.

Неживой оглядел двор. Возле коновязи заметил коня, запряженного в глубокий, похожий на арбу воз.

— Бери этого.

Крестьянин поглядел на коня, что-то прикинул в голове.

— У меня кобыла была, с лошонком.

— Где же того батька украсть, когда нет его. Бери в придачу… Ну, взяли!

Семен схватил за ручку огромный медный котел, что валялся во дворе, и вдвоем с крестьянином понес его к возу.

В Смеле Неживой решил остановиться на день-два и разведать, что делается в Медведовке. Выслали две разведки, одну в направлении Жаботина, другую — через Замятинцы, мимо Черкасс.

Отряд отдыхал по дворам.

Семену уже было известно о пребывании в Смеле около тысячи завербованных пикинеров, и поэтому он нисколько не удивился, когда на следующий день по приезде возле двора, в котором он остановился, увидел двух солдат в зеленых мундирах. Семен поднялся из-под груши, где отдыхал на разостланной кирее, и, поздоровавшись с солдатами, пригласил садиться. Те не заставили себя долго просить. Хозяйка, увидев у атамана гостей, вынесла и поставила на кирее миску сочной черешни и положила с десяток ранних яблок-падалиц.

— Говорил я: встретимся, вот и встретились, — промолвил один из солдат, глядя в лицо Неживому.

— Кто говорил, когда? — Семен настороженно взглянул на солдата.

На мгновение в голове сверкнуло какое-то воспоминание и угасло. «Где я его встречал?» — подумал Неживой. Но за последнее время перед его глазами прошло столько людей, столько промелькнуло лиц, что никак не мог вспомнить, где он видел этого солдата.

67

Байдак — большое речное судно.