Древо скрелингов

Меч вонзился в чрево Шоашуана. Только Равенбранд знал, куда нужно наносить удары, ведь только он полностью находился в плоскости демона, могущество которого я однажды пытался обуздать. Но теперь у меня не было столь благородных целей. Я боролся за свою жизнь и душу.

Хлынувшая в меня черная энергия обострила мои чувства. Меня переполняло ощущение жизни, мое сознание было совершенно ясным. Я без труда отражал каждую попытку щупалец схватить меня. Я бешено хохотал, вновь и вновь атакуя голову смерча, а он визжал, вопил и содрогался, грозя сокрушить окрестные горы.

Не знаю, в какой мере я оставался Ульриком, а в какой – Эльриком Мелнибонэйским, но я старался не терять связь с ними обоими. Мне казалось, что к ним приковано внимание тысяч существ, привлеченных энергией Черного клинка. Может ли добро возникать из зла подобно тому, как зло порой рождает добро? Это не парадокс, а факт человеческого существования. Я обоими руками вонзил меч в что-то, напоминавшее яремную вену Шоашуана, и был вознагражден. Смерч внезапно расплылся огромным зловонным облаком и облил меня своими внутренностями и кровью. Я был наделен невероятной силой, но липкая зеленая каша сковывала каждое мое движение и затвердевала на моей коже.

Я нанес противнику смертельный удар, но теперь оказался совершенно беспомощен. Вихрь закружил меня и швырнул на Серебряную тропу точно так же, как прежде Оуну. Я упал плашмя, но не выпустил из рук меч, сумел подняться на ноги, и в тот же миг увидел чудовищного белого бизона, который мчался ко мне.

Мои инстинкты и кровожадность клинка слились в едином порыве. Я выставил черное лезвие вперед словно шпагу и вонзил его в грудь огромного животного. Второй удар свалил бизона с ног. После третьего по льду разлилась его кровь.

Я повернулся, торжествуя и ожидая услышать похвалу тех, кого спас.

Первым, что я увидел, было лицо человека, который появился здесь вторым. Оно было таким же бледным, а глаза – такими же красными, как у меня. Он вполне мог оказаться моим сыном; на мой взгляд, ему было не больше шестнадцати лет. На его лице застыл выражение недоверия и испуга. В чем дело? Это был тот самый юноша, которого я видел на острове. Кто он такой? Он не был ни моим сыном, ни братом. Однако в его мрачном лице явственно угадывалось сходство с моими семейными чертами.

– Итак,- заговорил я,- враг повержен, господа. Чем еще могу быть вам полезен?- Ответом мне было молчание.- Или вам не по нраву подобные приключения?- Меня все еще переполняли самодовольство и эйфория, вызванные кровопролитием.

Потом я заметил, что мужчины смотрят на меня с осуждением, как будто я сделал что-то неподобающее или даже совершил преступление.

Айанаватта выступил вперед. Выхватив меч из моих рук, он бросил его на тропу. Потом он развернул меня и указал на то, что лежало за моей спиной:

– Она должна была провести нас по льду. Только Белая женщина-бизон способна пройти Серебряной тропой. Теперь она мертва.

Это была Оуна. Ее белая накидка из бизоньей шкуры пропиталась кровью. Раны на ее теле располагались именно там, куда я наносил удары мечом. Мало по-малу мной овладевал ужас содеянного. Я поднял меч и швырнул его над лед подальше от тропы.

Оуна спешила мне на выручку, а я в боевом угаре погубил ее!

Глава 19. Сияющая тропа

Она была золотой, когда Рим еще не был основан.

Когда Греции не было – философские видела сны.

Она эпохи наблюдала, как развивался Человек, Ее слава была долгой, но пришел упадка век.

Альберт Остин, "Древняя, в древние дни, Атлантида дремала"

Не веря своим глазам, я побрел к останкам Оуны. Неужели я действительно убил свою жену? Я желал лишь одного – чтобы загадочное животное, рассеченное моим клинком, оказалось иллюзией, фантомом.

Ветер унесся прочь, оставив после себя звенящее, полное ликования безмолвие. Я слышал звук собственных шагов, чувствовал сладковатосоленый запах крови. Я опустился на колени и протянул руки к знакомому, еще теплому лицу.

Меня оттолкнули, и я распластался на тропе. Юноша-альбинос, которого я впервые увидел на острове, наклонился над моей женой и быстро укутал ее в бизонью шкуру. Не медля ни секунды, он помчался к огромному пирамидальному городу. Серебряная тропа возникала перед ним и не исчезала за его спиной. Я встал, собираясь бежать за ним, но меня оставили силы. Я лишился меча. Украденная энергия покидала мое тело.

Я споткнулся и упал на зыбкую тропу. Мои ладони погрузились в ртуть. Я попытался ползти. Мой горестный вопль донесся до самых отдаленных миров.

Потом рядом со мной появился Лобковиц, и они с индейцем помогли мне встать.

– Он надеется спасти ее,- сказал Лобковиц.- Еще есть шанс. Видите?

Даже мертвая, она может прокладывать дорогу.

– Почему вы позволили мне…- Я осекся. Я не из тех людей, которые обвиняют других в своих ошибках, но то, что случилось, я не мог представить даже в самом кошмарном сне. Мной овладело ужасающее смятение; воспоминания Эльрика столкнулись с моими и слились в общем раскаянии. Только теперь я вспомнил, кто я на самом деле такой.

Каким образом Эльрику удалось до такой степени подчинить меня себе?

Я огляделся, ожидая, что он появится рядом, как это было при нашей первой встрече в фашистском концлагере. Однако теперь наша взаимосвязь была намного глубже.

Лобковиц кивнул индейцу.

– Сэр Айанаватта, если бы вы подхватили его под другую руку…

Айанаватта сразу взялся за дело, они вдвоем потащили меня к нетерпеливо дожидавшемуся мамонту и посадили на его спину.

Теперь я понял, почему они так торопятся.

Викинги возвращались. Они уже бежали к тропе, которая была доступна как для них, как и для нас. Они перегруппировались, сомкнувшись вокруг своего главаря в зеркальном шлеме. Я слышал их голоса, эхом разносившиеся над поверхностью замерзшего озера. Неужели они собирались напасть на нас?

Я попытался вырваться, чтобы подобрать свой меч, но двое мужчин крепче стиснули мои руки, а я был слишком слаб, чтобы их одолеть.

– Не бойтесь Гуннара и его людей,- сказал Лобковиц.- Мы укроемся в городе еще до того, как они настигнут нас.

– Как только мы окажемся за воротами, он не сможет причинить нам вреда,- подтвердил его спутник.

Увидев, что молодому человеку ничто не угрожает, я испытал громадное облегчение. Он замедлил бег, миновал ворота и исчез. Я вновь оглянулся.

Гуннар – или Гейнор – продолжал преследовать нас. Перспектива казалась мне искаженной. Он и его люди либо были слишком далеки от нас, либо слишком малы по сравнению с мамонтом. Может быть, все это – иллюзия или еще один сон? Могу ли я доверять собственным глазам, собственным чувствам? У меня было такое ощущение, словно я невероятно увеличился в размерах и вместе с тем утратил часть своей плоти. Моя кожа надулась, как воздушный шарик, готовый лопнуть. Моя голова пылала, словно в лихорадке. Окружающий мир деформировался и обрел подвижность. Мамонт то увеличивался, то уменьшался в размерах.

Меня мутило, глаза болели, я не мог держать голову прямо.

У ворот я окончательно потерял сознание, а когда очнулся, мы уже находились за высокими стенами города Какатанава. Мной овладело неожиданное ощущение безопасности. Молодого человека с телом моей жены здесь не было. К моему изумлению, обширное пространство вокруг гигантского города словно вымерло. Однако, приближаясь к нему по проходу в горах, я видел признаки кипучей деятельности. Казалось, все это было туманной иллюзией, сном, лишенным сколь-нибудь разумного смысла. Разве может такой огромный город создавать впечатление пустынности?

Даже мамонт, казалось, удивился; он поднял хобот и качнул головой, со свистом рассекая бивнями воздух, и протрубил приветствие, ответом которому была тишина, если не считать эха, разнесшегося среди безлюдных ярусов и далеких горных вершин.

Куда исчезли какатанава, индейцы-гиганты, которое привезли меня в бездну Нихрэйн, а затем в этот мир? Я попытался высвободиться из рук, заботливо поддерживавших меня. Я хотел получить ответы на свои вопросы. Кажется, я что-то говорил, не в силах остановиться. Потом я погрузился в глубокий сон. Но он не принес мне облегчения. Меня мучили сны, такие же беспокойные, как мое нынешнее существование, и столь же загадочные.