Исчезновение слона

— Ватанабэ-сан сказал, что вышел за лекарством, — сказала она.

Ватанабэ Нобору — это имя моего компаньона. В то время у нас была небольшая переводческая контора.

— Лекарством? — переспросил я, немного удивившись. — Каким лекарством?

— Для его жены. Он сказал, что у нее плохо с желудком и нужно какое-то специальное гомеопатическое лекарство, поэтому уехал в аптеку в районе Готанда. Сказал, что, возможно, задержится и вы можете уходить домой.

— Хм, — сказал я.

— А еще я записала, кто звонил, пока вас не было. — С этими словами она показала на белую бумажку под телефоном.

— Спасибо, — сказал я. — Вы нам очень помогаете.

— Наш стоматолог говорит, что вам нужно купить автоответчик.

— Мне они так не нравятся, — сказал я. — Никакой теплоты в них нет.

— Ну и ладно. Зато я согреваюсь, когда по коридору бегу к телефону.

Когда она исчезла, оставив после себя только улыбку, как Чеширский кот, я взял записку и сделал несколько важных звонков. Дал указания типографии о дате и времени доставки, договорился о переводе с субподрядчиком, условился с лизинговой фирмой о ремонте ксерокса.

После того как я разделался со звонками, у меня больше не осталось никаких дел, поэтому пришлось помыть посуду, наваленную в раковине, и прибраться. Я выбросил окурки из пепельницы в мусорное ведро, передвинул стрелки на остановившихся часах, перелистнул календарь. Карандаши, разбросанные на столе, поставил в стакан, бумаги рассортировал по темам, щипчики для ногтей убрал в ящик. Благодаря этому комната вновь стала напоминать место, где работают обычные люди.

Я сел на край стола, оглядел комнату и сказал вслух:

— Неплохо.

За окном простиралось облачное небо апреля 1974 года. Плотные, без малейшего просвета, тучи накрыли небо серой крышкой. Блеклый свет приближающегося вечера, словно мусор по воде, медленно плыл по небу и беззвучно наполнял подводную равнину из бетона, металла и стекла.

И небо, и улицы, и комната равномерно окрасились в серый влажный тон. Нигде не было видно и просвета.

Я вскипятил воды, приготовил еще одну чашку кофе и выпил, перемешав на сей раз ложкой, как и положено. Щелкнул кнопкой кассетного магнитофона, и из маленькой колонки под потолком полилась пьеса для лютни Баха. И колонку, и магнитофон, и кассету Ватанабэ Нобору принес из дома.

Неплохо, произнес я уже про себя. Пьеса для лютни Баха хорошо подходит к облачному апрельскому вечеру, когда и не жарко и не холодно.

Затем я сел на стул, достал из пиджака фотографию близнецов и развернул ее на столе. Долго и рассеянно, ни о чем не думая, смотрел на нее при свете яркой настольной лампы. Вспомнив, что в ящике стола у меня есть лупа, я поспешно схватил ее и стал увеличивать каждую деталь, чтобы изучить поподробнее. Я не думал, что это занятие может принести мне какую-либо пользу, однако чем еще заняться, мне не приходило на ум.

Одна из сестер — кто из них кто, я в жизни не различу — что-то говорила, наклонившись к уху молодого человека, в уголках губ витала легкая улыбка, которую можно было по невнимательности и не заметить. Ее левая рука лежала на стеклянном столе. Именно такие руки и были у близняшек. Гладкие, тонкие, без часов и колец.

По контрасту с ней у мужчины, с которым она говорила, лицо было мрачным. Сухопарый, высокий, красивый мужчина в модной темно-синей рубашке, с тонким серебряным браслетом на запястье правой руки. Он опирался на стол обеими руками и внимательно смотрел на высокий бокал, стоявший перед ним. Словно бы этот напиток был настолько важен, что мог изменить его жизнь. Казалось, его принуждают к какому-то решению. Из пепельницы, стоявшей рядом с бокалом, поднимался белый дым непонятной формы.

Кажется, близняшки немного похудели с того времени, как жили у меня дома, хотя точно утверждать не возьмусь. Возможно, просто показалось из-за ракурса или освещения.

Я залпом допил остатки кофе, вытащил из ящика сигарету и чиркнул спичкой. Интересно, а почему близнецы выпивают в дискобаре на Роппонги, подумал я. Близнецы, которых я знал, не ходили по снобистским дискобарам и не красили глаза. Где они сейчас живут, чем занимаются? И кто этот мужчина?

Пока я смотрел на фотографию, покрутил в руках стержень шариковой ручки раз триста пятьдесят, а потом пришел к выводу, что этот мужчина, возможно, нынешний хозяин жилья близняшек. Возможно, так же как когда-то у меня, близнецы в силу каких-то причин поселились в жизни этого мужчины. Я это понял, внимательно рассматривая легкую улыбку, которая плавала на губах сестры, говорившей с мужчиной. Улыбка пропитала ее, словно теплый дождь, идущий над широким полем. Они нашли себе новое место.

Я смог ясно, до мельчайших подробностей представить себе, как они живут втроем. Наверное, в зависимости от того, где оказываются близнецы, они меняют форму, словно плывущие облака. Однако я твердо знал, что несколько вещей, которые делают их особенными, не могли измениться. Наверняка они по-прежнему грызут печенье со вкусом кофе и сливок, совершают длинные прогулки, проворно стирают на полу в ванной. Это же близнецы.

При виде фотографии я, как ни странно, не испытывал ревности к этому мужчине. И не только ревности, я не чувствовал абсолютно никакого волнения. Они просто существовали там как данность. Просто картинка, вырванная из какого-то другого времени и другого мира. Я уже потерял близнецов и не могу вернуть их, что бы я ни думал и ни предпринимал.

Мне немного не давало покоя мрачное лицо мужчины. У тебя не должно быть причин для такого мрачного выражения лица. У тебя есть близнецы, у меня нет. Я утратил близнецов, а ты пока нет. Когда-то, наверное, и ты утратишь близнецов, однако это в будущем, да ты, вероятно, не задумываешься о том, что можешь их утратить. Возможно, ты растерян. Я думаю, что понимаю тебя. Каждый из нас бывает растерян. Однако та растерянность, которую чувствуешь сейчас ты, не является непоправимой. Когда-нибудь и ты сам это заметишь.

Однако, что бы я там ни думал, я не могу этого передать мужчине. Они находятся в каком-то далеком времени и далеком мире. Они, словно дрейфующий материк, плывут неизвестно куда по неведомому мне космосу.

Ватанабэ Нобору не вернулся и к пяти часам. Я написал ему, с кем уже созвонился, и только стал собираться домой, как опять пришла девушка из соседнего стоматологического кабинета и спросила, можно ли воспользоваться нашим туалетом.

— Сколько угодно, — сказал я.

— В нашем туалете перегорела лампочка, — сказала она и вошла в туалет с косметичкой в руках, встала перед зеркалом, причесалась и подкрасила губы.

Она не закрывала дверь в туалет, поэтому я, сидя на краю стола, видел ее со спины. Она уже сняла халат, под короткой синей шерстяной юбкой были видны красивые ноги. С маленькими ямочками под коленками.

— На что вы смотрите? — спросила она, подправляя перед зеркалом помаду бумажным платочком.

— На ноги, — ответил я.

— Понравились?

— Неплохо, — честно ответил я.

Она улыбнулась, положила помаду обратно в косметичку, вышла из туалета и закрыла дверь. Затем поверх белой кофточки накинула бледно-синий кардиган. Мягкий и легкий на вид, словно обрывки облаков. Я засунул обе руки в карманы твидового пиджака и еще раз посмотрел на ее кардиган.

— Вы на меня смотрите? Или о чем-то задумались? — спросила она.

— Я подумал, что у вас отличный кардиган, — сказал я.

— Да, он недешевый, — сказала она. — Хотя обошелся мне не так уж и дорого. Я раньше работала продавцом в бутике, могла все, что угодно, купить по скидке сотрудника.

— А почему ушли из бутика и перешли в стоматологический кабинет?

— Мало того что зарплата была небольшой, все деньги тратила на одежду. В этом смысле лучше работать здесь. Мне даже кариес бесплатно лечат.

— Ясно, — сказал я.

— А у вас неплохой вкус в одежде, — сказала она.

— У меня? — переспросил я и посмотрел, во что одет.