Страница 3 из 34
Нет, не советую вам так говорить. Наша склянка, уверяю вас, может причинить неслыханные бедствия, и их стоимостное выражение, как говорят экономисты, в двадцать раз превысит двадцать миллионов фунтов стерлингов! А если к этим бедствиям присоединить человеческие страдания, скорбь по погибшим, то двадцать миллионов фунтов стерлингов покажутся песчинкой в бескрайней пустыне, каплей воды в безбрежном океане. Потому-то я не советую вам даже сравнивать кражу в нашей лаборатории с тем разбоем на большой дороге. Да и по замыслу и по выполнению ограбление почтового поезда, между нами говоря, — грубая работа, а ограбление нашей лаборатории — работа филигранная, ювелирное изделие преступного человеческого гения. Судите сами!
Кража. Как она произошла?
Эту часть рассказа следует начать несколько издалека, чтобы читатель получил более ясное представление о некоторых существенных деталях: назначении нашей лаборатории, облике людей, которые работают в ней, местонахождении ее здания, его внешнем виде и внутреннем расположении помещений.
Наша лаборатория называется «Лаборатория вирусологических исследований». Ее предназначение в высшей степени гуманно: поиски средств борьбы с теми эпидемиями, особенно гриппа, которые в значительной степени сокращают жизнь людей. Лаборатория имеет четыре отделения, каждое из них занимает целый этаж. Отделение, где работаю я, помещается на четвертом этаже. Это последний этаж, над ним — только небо, солнце и звезды. Короче говоря, чердака над нашим этажом нет — над ним плоская крыша.
Итак, лаборатория помещается в массивном четырехэтажном здании с плоской крышей и серыми стенами. У здания нет ни балконов, ни веранд, ни галерей, все окна одинакового размера, и это однообразие придает ему несколько казарменный вид. А железные решетки, защищающие окна снаружи, хотя и выполнены достаточно искусно — в их квадраты вплетены стилизованные листья водяных лилий, — добавляют к его казарменному виду еще и определенные тюремные штрихи. Но как бы там ни было, водяные лилии настолько густо заполняют железные квадраты, что даже котенок не смог бы пролезть между ними. Окна на задней стене здания тоже забраны решетками, только тут в квадраты их не вплетено никаких лилий, и потому с тыльной стороны здание и в самом деле похоже на тюрьму, в лучшем случае, на склад горючих материалов.
Это мрачное здание, предназначенное для самых светлых целей, имеет два входа. Официальный находится на фасадной стороне, черный — на задней. Здание окружено двором, опоясанным низкой железной оградой, слишком тонкой и хрупкой для такого угрюмого строения. Часть двора перед фасадом, просторная, покрытая травой, примыкает к асфальтированному шоссе, ведущему к Горна-Бане. С задней стороны дома двор невелик — каких-нибудь десять шагов в ширину. Находящийся тут черный ход не связан со всем зданием, а ведет лишь в цокольный этаж, где установлено оборудование парового отопления. Напротив этого входа зеленеют слегка всхолмленные поляны Горна-Бани.
Официальный вход — торжественный, сводчатый, с массивной дверью. Обе створки ее, хоть и застеклены до половины, защищены изнутри затейливым густым орнаментом из кованого железа. Сразу же за дверью — просторный холл, облицованный цветными мраморными плитами. Тут находится стеклянная будка вахтера, чуть в стороне от нее начинается коридор, который ведет во внутреннюю часть здания.
Все это продиктовано особым характером нашей работы: мы имеем дело с весьма токсичным микромиром. Наши вирусы и бациллы могли бы вызвать ужасающие массовые эпидемии, если бы какая-нибудь вредительская рука вынесла отсюда капсулы, склянки, контейнеры, в которых мы храним их с особой тщательностью и осторожностью. Теоретически ограбление всегда вероятно, и потому мы принимаем все меры, чтобы свести теоретическую вероятность к нулю. Так, например, мы помещаем опасные вирусы в специальные, герметически закрывающиеся склянки, предварительно заправленные соответствующей питательной средой (бульоном). А сами склянки, особенно те, которые содержат наиболее опасные вирусы, держим в стальных шкафах, снабженных двойной системой запоров. Один ключ от шкафа берет заведующий отделением, а другой хранится у дежурного вахтера.
Помимо этих мер, направленных на предотвращение «бегства» вирусов, мы ввели строгий режим во внутреннем распорядке. Так, посторонние не могут войти в здание, не предъявив вахтеру специальный пропуск, подписанный руководителем того отделения, куда данное постороннее лицо идет, и заведующим отделом кадров. Посторонние не могут выйти из здания, не предъявив вахтеру пропуск, заверенный соответствующим сотрудником. К тому же посторонним запрещено входить в здание с портфелями, сумками, папками, чемоданчиками.
Я рассказываю обо всех этих скучнейших подробностях для того, чтобы читателю стало ясно: похитить любую склянку из нашей лаборатории — дело почти невозможное. И еще более невероятным кажется предположение, что «акция» эта останется нераскрытой.
«Но неужели кто-то из вас, сотрудников, не мог бы вынести из лаборатории злополучную склянку, спрятав ее, скажем, под пальто?» — заметит, может быть, какой-нибудь сообразительный и мнительный читатель. Такому читателю я скажу, что это не только неосуществимо практически, но даже невозможно теоретически. И вот почему. Мы все в принципе люди проверенные, но на всякий случай (обычно, когда мы покидаем лабораторию в обеденный перерыв и вечером) специальное электронное устройство, вмонтированное у выхода в последнем коридоре, безошибочно отмечает, у кого из сотрудников есть в одежде предмет из стекла, пластмассы или металла. Поэтому, прежде чем уйти, мы сдаем содержимое своих карманов дежурному служителю и, пройдя через проверочную зону, уже в самом конце коридора забираем у него свои вещи. Даже главный директор проходит через проверочную зону, так что никому не обидно и никому не приходит в голову дуться. Мы политически образованные люди и отлично знаем, что враги далеко не безучастно следят за нашей научной работой. И нам, специалистам, хорошо известно, что может случиться, если, не дай бог, какая-нибудь опасная склянка попадет во вражеские руки. Классовый враг коварен — от него можно всего ждать. Поэтому мы очень хорошо относимся к нашему электронному проверочному устройству и, чтобы доказать ему свои добрые чувства, порой дважды проходим перед его невидимым, но всевидящим оком.
Был все же случай, когда это устройство насмеялось, и очень жестоко, над моими добрыми чувствами. Вы, наверно знаете, что некоторые кибернетические машины обладают весьма странным характером, а наша оказалась и вовсе особенной: она вдруг стала проявлять склонность к злым шуткам. Однажды я очень увлекся работой, а когда спохватился и взглянул на часы, то увидел, крайне удивленный, что стрелки показывают восемь (двадцать) часов. Вокруг — никого. В нашем отделении я остался один. Да, в тот раз я действительно очень увлекся. Но меня вообще никогда не тянет домой. Живу я один в двухэтажной вилле, владелец которой два года назад повесился на перилах парадной лестницы. Конечно, дело тут не в страхе перед призраками — чихать мне на призраков, потому что это чистейшая глупость. Но все же, согласитесь, жить в необитаемом доме, где недавно повесился его хозяин, не очень приятно. Возвращаясь сюда вечером — ведь нельзя же человеку не возвращаться после работы куда-то, пусть даже это будет дом повесившегося, — я тут же забираюсь в постель, закутываюсь с головой одеялом и закрываю глаза. Какой смысл расхаживать по комнатам без дела, без определенной цели? Сами понимаете, пользы от этого никакой, и предпочтительнее поскорее юркнуть в постель, сосчитать до тысячи и обратно, пока не заснешь.
Так я, значит, увлекся и, когда поглядел на часы, очень удивился. Вынул из карманов все, что следовало вынуть, набросил пальто, вызвал лифт и через полминуты торжественно прошествовал по проверочному коридору. Не знаю почему, но, шагая по его мраморному настилу, я испытывал какое-то особое чувство удовлетворения — слышал шум своих шагов и в то же время сознавал, что меня внимательно осматривает наша кибернетическая машина. «Хоть какая, а все же компания!» — мысленно сказал я себе, и мне стало весело. Да разве в моей вилле услышишь такой гулкий звук шагов, разве почувствуешь себя в фокусе чьего-то пристального внимания? Там все покрыто дорожками, толстыми коврами, и, когда проходишь по комнатам, создается впечатление, что перемещаешься в странном нереальном мире, в. каких-то галактических туманностях. Не будь я человеком твердого характера, я бы умер с отчаяния.