M&D

– Я слышал, Самуил вовлек его в какую-то секту.

– Ну-ка, с этого места поподробнее, что еще за смекта.

– Да, дружище, по примеру отца Сэмюэл подался в политику – какая-то московская партейка, ничего не вышло, и он сначала забрился в одной секте, потом в другой отрастил волосы. А ведь тоже бизнесмен был, как и друг твой Глеб.

– Да какой там бизнесмен – так, писающий мальчик.

– Охренительно ты помнишь своих друзей – это же твой лепший кореш, компаньон, ты отбивал с ним по 200 % чистой прибыли.

– Давай, совесть ходячая, опускай меня, давай, чего уж там! Всяк сиротку обидит.

Так они ехали, ведя обычный дорожный трёп. Около полуночи, за Тамбовом, на шестисотом километре, Андрей остановил машину возле любимой армянской кафешки, расположенной в лесу среди высоких сосен. Там их накормили отличным шашлыком, и они поехали дальше, за руль сел Второв.

В Москву приехали ранним утром. В этот раз прибывших на sales-meeting сотрудников Эльсинора поселили в Marco Polo – неслыханная щедрость, прошлый раз был отстойный «Белград», что напротив МИДа. В номере Андрея Вадим привел себя в порядок, переоделся, и отправился по своим делам. Сказал, что заночует в «Орленке» на проспекте Косыгина, а там видно будет. В любом случае будет дожидаться Андрея, иначе ему не уехать – есть опасность, что в Волгограде примет милиция, если поедет общественным транспортом и купит билет по своим документам. Андрей, собравшись, поехал на Шоссе Энтузиастов в московский офис «Эльсинор Фармасьютикалз».

Повезло, что в первый день не было «дона Альбертинелли», собрание проводила Онорина Ларивьер в неторопливом ожидании отъезда из России, – её место должен был занять некий пингвинообразный американец, слонявшийся тут же и готовый выполнить любое поручение, даже если это поручение дала б ему уборщица. Смена власти не означала ничего хорошего – пока американский увалень будет вникать в дела и перемещать представительство из Петербурга в Москву, «великий и ужасный» Паоло замкнет на себя все вопросы, будет лезть во все дырки, одним словом, жди беды. Онорина досконально знала всё, что творится на вверенной ей территории, ни одно событие не проходило мимо неё, а её единственной слабостью была некоторая нерешительность и мягкость. В команде с такими менеджерами, как Ненашев и Краснов, она бы смогла добиться впечатляющих результатов, но недолюбливавший её Паоло рассудил иначе, и в приказном порядке предложил ей должность главы представительства в спокойной Чехии. По условиям она ничуть не проигрывала, и предсказуемая обстановка была как раз по её характеру, но не в привычках Паоло было делать ей приятное, и это её тревожило.

Порадовал Леонид Маркелов из Краснодара, подкинув Андрею пару заказов на шовный материал. Он был сотрудником фармацевтического отдела, и формально в его обязанности не входило продвижение хирургической продукции, но он был заинтересован материально, и хорошо усвоил правила игры. Деньги в карман, и язык на замок, чего тут сложного.

Данила всё ещё не успокоился и страдал от своего Эдипового комплекса, ревниво поглядывая на Ненашева и пытаясь грубой лестью скрыть свою неприязнь. От этих рабочих моментов время от времени его отвлекал служебный роман с Натальей Концовой, чьи незадействованные производственные мощности он эксплуатировал в отсутствие её мужа.

Покрутившись в офисе до обеда, Андрей отпросился у Онорины и отправился в Шереметьево, обрадованный тем, что, судя по общей расслабленной обстановке, продажи в этот раз обсуждать всерьез не будут. Результаты у него были неважные. Южный регион, конечно, не Москва, но придраться всегда есть к чему. С другой стороны, москвич Данила не испытывал такой мотивации, которая бы заставила его оторвать свой взгляд от промежности Концовой, отползти от халявной кормушки, и оглядеться в поисках дополнительного заработка. А у Андрея такая мотивация была – разница в одной только зарплате с московским коллегой составляла шестьсот долларов – из-за столичного коэффициента.

«Второву бы мои проблемы, – подумал он, – попал в такие жернова, вынужден был кинуть столько народу, чтобы самому выпутаться. Интересно, можно ли повторить такие подвиги ради себя, любимого, или способности просыпаются, только когда очко на минусе?»

Он даже пожалел своего друга, когда сидел в кафе и пил кофе в ожидании, пока вымоют машину и почистят салон. Выруливая с мойки, подумал: «Недостатков у него ровно столько же, сколько достоинств». Ещё больше подумав, сказал сам себе: «Но всё равно он – друг!»

Они встретились, как подобает настоящим влюбленным – объятия, поцелуи, нежные слова. Имоджин прямо сказала, что желает немедленно поехать в гостиницу, и Андрей желал того же. Она возмущалась километровыми пробками, отдаляющими долгожданный момент, когда они уединятся в номере, он, конечно же, разделял её переживания.

– У тебя практичная машина, sweetheart, – сказала она, оглядывая просторный салон. – Наверное, она не всегда используется как средство передвижения…

– Только так, крошка. Раньше, когда я работал с тем сумасшедшим, мы перевозили медикаменты, сейчас – медицинские расходные материалы.

– Ты сказал, что гостиница – в центре. А это далеко?

Она мужественно выдержала долгую поездку. Войдя в номер, в томительном изнеможении упала в его объятия. Сначала слов не было – только слитное биение двух сердец, молчаливые объятия и трепет соединенных губ. Очнувшись, она сказала:

– Тут кровать вообще предусмотрена?

– Да… я подзабыл, как это всё делается – как начинать, как кончать.

– Как там твой друг Данила выражается – фиксировать надо. Пойдем, я еще кое-что помню.

На телевизионном экране бесшумно мелькали кадры, – кто-то случайно нажал на пульт. Замерли слова. Все вокруг плыло в расплавленном тумане. Как в лихорадке, Андрей ненасытно целовал её нежные ладони, её дрожащее от нетерпения тело.

Когда первое пламя притихло, она сказала, размышляя вслух:

– Как же это у нас решилось? Мы познакомились на Vaci, пока дошли до заведения, чуть не поцапались из-за политики. Потом как будто ток пустили. Вот так бывает: сначала кажется не нужно, незачем, и даже нельзя, а потом наступает минута, и чувствуешь – ничто на свете уже не властно остановить.

Это прозвучало многоопытно, но понравилось ему, пришлось под настроение. Ему хотелось брать её, ни о чем не задумываясь. «Будь шлюхой, – думал он, – будь шлюхой».

– Думаешь, во мне есть черты шлюхи? – сказала она, угадав его мысли.

– Я ничего не думаю. Мне очень хорошо, я наслаждаюсь, и плохо чего соображаю.

– Хочу, чтоб ты знал, sweetheart: я отдалась скоро и просто не потому, что легкомысленна, а потому что ты один такой попался, с кем это оказалось возможным. В тебе весь секрет. У тебя такое часто бывало?

– Какое?

– Ты меня не слушаешь.

– Имоджин, радость, я не чемпион в любовных делах, не думай, что это все от неустанных тренировок, я не промышляю pick-up-ом, и не подвязываю к пенису гантели. А анализ ситуации – знаешь, когда что-то уже произошло, под это можно подвести любую базу. Если уж сама мировая история – это упражнение в риторике, точнее, в словоблудии, что уж говорить о нашем случае.

– Значит, ты считаешь – наш случай уникальный, мы встретились не случайно, мы…

– Сам по себе случай ничего не значит. Имеет значение то, что можно из этого извлечь. Мы должны обернуть счастливый случай в нашу пользу, – вывернулся он.

Темнота сгущалась. Луна спряталась за тучи. Легкий ветерок шевелил прозрачными занавесями. Телевизор продолжал мелькать своими лишними кадрами.

Приподнявшись, Андрей созерцал Имоджин, всматривался в нежную смуглоту бархатистых плеч, в её волосы, блестевшие крылом ночи; будто в розоватом тумане открылась перед ним её дрожащая красота, как перед путешественником в пустыне открываются картины знойного миража.

– Ты всё правильно сказал, Andrew, не подкопаешься.