Похищение Данаи

Он возвращается с добычей на чердак, но тут же, у самого порога, сталкивается с человеком, который все это время наблюдал за ним. Внезапность, удивление и страх сработали одновременно. Отшвырнув “Данаю”, Савели быстро надевает стальной кастет и одним ударом валит непрошеного свидетеля на пол. Все происходит очень быстро и в полной темноте. Можно предположить, что через какое-то время Савели зажёг на чердаке фонарик, чтобы узнать, кого он ударил, — он не мог устоять перед этим искушением. Человека, лежащего перед ним, он не знает, и человек этот не проявляет признаков жизни. Савели тащит его в дальний угол и заботливо укрывает кусками толя и холста, а сверху нагромождает рамы, мольберты и всё, что попало под руку. Остаётся только замыть следы крови на полу, это нетрудно, — воды и тряпок на чердаке сколько угодно, было бы время.

Постепенно напряжение спадает, и его охватывает страх, подлинный ужас: его предали, ему нарочно подсунули человека, которого он убил, и сейчас его, Савели, на площади ждут полицейские, а то и “надёжные люди”, с которыми иметь дело не лучше, чем с полицией. Наоборот!

Уже заполночь, пора уносить ноги из музея, кстати началось дежурство опоённого вином Федериго. Но Савели уже не хватает смелости выполнить первоначальный план, он уже не решается спуститься по лестнице с холстом в руках, а ещё меньше — выйти с ним на улицу. Он решает скрыть полотно Корреджо там, где его никто не станет искать. Где же?

Он прекрасно знает здание, знает, где проходят трубы отопления и водопровода, куда выведен дымоход камина. В здании всего один камин, и он находится в кабинете директора музея. Камин давно утратил своё функциональное назначение и служит скорее для украшения кабинета. Дымоход у него прямой и выведен на крышу; в нижней части, над самым камином, он образует седловинку. Лучшего, более удобного и безопасного тайника для картины нельзя и желать.

Савели через окно лезет на крышу, ползком добирается до каминной трубы и опускает в неё свёрнутое в трубку полотно.

Вернувшись на чердак, он спускается по лестнице и идёт к служебному входу, но, отпирая дверь, с ужасом замечает, что глаза Марио Чиветты удивлённо смотрят на него. Этот негодяй его видел! Он завтра же об этом скажет! Чиветта будет свидетельствовать против него, Савели!

Спрятавшись в тени соседнего здания — бывшего кардинальского дворца, — Савели терпеливо ждёт, и когда Чиветта спустя час выходит из Боргезе, Савели идёт за ним следом, догоняет, здоровается и предлагает себя в попутчики. Легкомысленный Чиветта ничего не подозревает, он даже не видит, как Савели достаёт из кармана финку, не слышит, как щёлкает её лезвие, выскочив из ручки, и не успевает вскрикнуть, когда это лезвие впивается в его горло. На всякий случай Савели наносит ещё два удара финкой и возвращается к музею, чтобы сесть на автобус, который идёт вдоль Джанниколо. Тут он вспоминает, что забыл запереть служебный вход, испугавшись Марио; Федериго, придя в себя, может увидеть, что дверь не заперта, он поднимет на ноги полицию, а полиция со своей стороны тут же позвонит в Санта-Анну, и его “альтер эго” окажется в дурацком положении. Успех всей операции висит на волоске, а вокруг его шеи затягивается петля, поэтому Савели, собравшись с духом, возвращается к галерее и запирает дверь на ключ. Не нужно забывать, что Чезаре Савели — бывший натовский разведчик, убийца и авантюрист. Вы, например, на его месте вряд ли решились бы дважды за одну ночь бросить вызов судьбе?

Потом Савели садится в автобус, сходит на первой остановке и исчезает среди зарослей пиний и кустов холма Джанниколо. Там он проводит ночь. На следующий день является в дом Виттории Ченчи, где я имел удовольствие встретить его. Комки глины прилипли к его обуви на холме, а пятно на рукаве, вероятно, оставила кровь Чиветты.

Вы, наверное, догадываетесь, что все эти логические построения не могли помочь ни Луизе, ни Ливио, потому что я не мог подкрепить их вещественными доказательствами или свидетельскими показаниями. Поэтому я решил довести игру до конца и для этого воспользоваться принципом бумеранга. “Даная” украдена для того, чтобы подбросить её в дом Пьетро Фальконе; я решил сам выполнить эту операцию, но, разумеется, не с “Данаей” Корреджо, — такое мне бы и в голову никогда не пришло, — а с подобием “Данаи”, холстом, над которым работал Ливио Перетти.

Вы вместе со мной были у Фальконе и слышали, что он ждёт трубочистов. На обратном пути я зашёл на почту и справился по телефону в профсоюзе трубочистов, будут ли они проводить профилактическую чистку труб в доме 71 по виа Монсеррато. Мне ответили, что такая чистка у них запланирована только на 8 ноября. Ясно, что за трубочисты собирались в гости к Фальконе, — головорезы и бандиты, одетые трубочистами; один из них принесёт завёрнутое в дерюгу полотно Корреджо. Сценарий Савели был таков: “трубочисты” подбрасывают картину в спальню профессора Фальконе и выходят оттуда ровно за минуту до того, как сам он с группой полицейских и представителем прокуратуры поднимется по лестнице дома 71, якобы вызванный туда свидетелем.

И украденную “Данаю” найдут в спальне коммуниста, кандидата в мэры города! Какой римский гражданин станет голосовать за человека, который ворует картины? Провал Фальконе на выборах, что называется, был решён и подписан.

Вы знаете, как развивались далее события, потому что сами участвовали в игре. Сегодня, в 9 часов утра, когда полиция вместе с подследственными покинула галерею Боргезе, вы достали полотно, спрятанное в трубе камина, а на его место положили холст Ливио Перетти, после чего удалились в ближайшую кондитерскую — есть мороженое. В 10 часов пять минут Чезаре Савели явился в музей, где не было ни души; его охраняла полиция, но посты стояли только на улице! Ни секунды не медля, Савели входит в огромный кабинет директора, достаёт из каминной трубы свёрнутый в трубке холст, сует его под пальто и бегом бежит к своим подручным, которые уже ждут его.

В десять часов десять минут Чигола отпускает на все четыре стороны привратников и сторожей Боргезе вместе с Карло Колонной; служащие Боргезе занимают свои места, несущие наружную охрану, а полицейские покидают свои посты. В десять часов пятнадцать минут вы торжественно вступаете в свой кабинет и дрожащими руками разворачиваете холст, который небрежно засунут в угол за дверью. Вы видите “Данаю” Корреджо, снимаете очки и тайком смахиваете слезы, навернувшиеся на глаза. Разве не так, профессор? Ну, не стесняйтесь, “Даная” стоит того, чтобы заплакать и в голос!

Потом вы поднимаетесь на второй этаж и при помощи своих служащих натягиваете холст на его собственную раму.

Затем вы звоните в дом Пьетро Фальконе и сообщаете, что подлинная “Даная” найдена. Чигола парой пощёчин приводит в чувство Чезаре Савели, потерявшего сознание.

На этом игра кончается.

Я ни минуты не сомневаюсь, что Чигола понял и замысел игры, и весь её ход, и роль в ней Чезаре Савели. Но я убеждён и в том, что инспектор не станет заводить дело на шефа охраны Боргезе и передавать его прокурору. Этим он навлечёт на себя не только ненависть экстремистов, но и их приятелей. А Чигола человек жизнелюбивый и не захочет добровольно сокращать свои дни на белом свете!

В траттории тихо, только за двумя столиками сидят посетители, но и они говорят негромко. Даже слышно, как стучит дождь по стёклам. Чем больше темнеет на улице, тем сильнее он идёт.

Аввакум разливает вино по бокалам и чокается с Роберто Тоцци.

— Теперь вы получите рождественские наградные и на праздники повезёте синьору Инессу на зимний курорт. Я вам завидую, профессор!

— И все это благодаря вам! Вы — удивительный человек, синьор Захов!

— Наоборот, профессор. К счастью, я самый обыкновенный человек.

Под фонарём останавливаются две машины. В свете фар клубится золотистый туман.

Аввакум и Роберто Тоцци выходят на улицу.

К ним подходят Ливио Перетти, согнувшийся в три погибели под струями дождя, от которого не спасает старенький коротковатый плащ.