Страница 86 из 101
Глава девятая. Землетрясения и миражи
Проехав через равнину Эуфемии, я оказался в рыбачьем поселке Пиццо. Он смотрит со скалы на белый песчаный берег. По весне, прежде чем флотилия выйдет в море на ловлю тунца, священники благословят сети, и прозвонят церковные колокола.
Пиццо вошел в историю Европы как место, в котором расстреляли зятя Наполеона, Иоахима Мюрата. Этот храбрый солдат, но неудачный правитель, женился на Каролине Бонапарт. Наполеон, следуя своей политике — сажать на европейские троны родственников, — сделал Иоахима королем Неаполя. У Мюрата закружилась голова. Хотя солдатом он был бесстрашным, у него имелась смешная слабость: он любил представления и носил вычурную форму, которую сам для себя придумал. В нем было что-то от Портоса и от фельдмаршала Геринга. Едва он стал королем Неаполя, как лаццарони прозвали его «королем перьев».
Наполеон описал его характер, как всегда, точно. Мюрат, сказал он, был храбр на поле боя, но в обычной обстановке — слабее женщины или монаха. Иоахим обладал физической, но не моральной смелостью. После Ватерлоо Наполеон сказал, что если бы французской кавалерией командовал Мюрат, то поражение превратилось бы в победу. Королем он был хорошим, честным и искренним и, как и многие правители, хотел объединить Италию. Какой же странной выдалась судьба у сына хозяина постоялого двора, ставшего лучшим командиром кавалерии своего времени, а потом и королем, умершим в отдаленном рыбачьем поселке Калабрии!
За семь лет пребывания на престоле Мюрат разошелся с Наполеоном, но на участие в заговорах союзников был не способен. После Ватерлоо его убрали из Неаполя, а довольный Фердинанд IV вернулся из Палермо и занял старый трон в своем дворце. Тщеславный Мюрат все еще верил, что стоит ему только выйти на итальянский берег в самой красивой форме и произнести слова «союз», «свобода» и «реформа», как он возглавит армию и выгонит из Италии Бурбонов. Он пригласил несколько офицеров и собрал отряд из двухсот пятидесяти человек. В октябре 1815 года они погрузились на семь маленьких трехмачтовых кораблей и пустились в плаванье. Мюрат планировал высадиться в Салерно и пройти до Неаполя. Однако поднялся шторм, флот пронесло мимо Салерно к западному берегу. Больше он своей Флотилии не увидел, а его собственное судно пристало к Рыбачьей бухте Пиццо. Должно быть, он вспоминал побег Наполеона с Эльбы и его триумфальный поход на Париж, Но Наполеоном он не был, да и Пиццо был не во Франции.
Взбираясь по крутым улицам, я подошел к тому, что осталось от замка. Рассмотрел старое здание с арочным входом и дряхлыми башнями. Вид сверху был замечательным. Я вошел в замок и, поднявшись по каменной лестнице, обнаружил, что здание занимают клуб и гостиница. Здесь Мюрата пять дней продержали в заточении, а потом расстреляли. Любезный менеджер, понимающий, что он контролирует единственное место в Пиццо, которое желает посетить любой интересующийся историей чужеземец, имел наготове рассказ со всеми подробностями. Он подвел меня к окну и драматическим жестом указал в сторону моря…
День 8 октября 1815 года пришелся на воскресенье. После мессы жители Пиццо разгуливали по площади. Вдруг они увидели, что в бухту вошло небольшое судно. На берег выпрыгнул чрезвычайно нарядный офицер — золотое шитье, шляпа с пером, даже шпоры позолочены. Вместе с несколькими попутчиками офицер поднялся по тропинке к городу. На площади сопровождающие офицера люди призвали народ приветствовать короля Иоахима Мюрата. Вместо радостных выкриков повисла неловкая пауза. Многие, предвидя неприятности, благоразумно исчезли. Мюрат попытался купить лошадь, но уж такова ирония судьбы: никто не продал лошадь человеку, еще недавно командовавшему кавалерией великой армии при Аустерлице и Йене. А ведь он вел за собой большой отряд в битве Пирамид. Полицейский попытался арестовать Мюрата. Французы развернулись и бросились бежать к гавани, но, примчавшись, увидели, что корабль отплыл: их капитан почуял неладное. К берегу неслась разъяренная толпа. Французы с некоторым трудом столкнули с песка лодку и убежали бы, если бы не шпора Мюрата, запутавшаяся в рыбачьей сети. Не успел он освободиться, как на него налетела толпа.
Калабрианцы показали себя во всей красе. Французов страшно избили и исцарапали. Самыми яростными нападающими оказались старухи: одна из них вонзила ногти в лицо Мюрата и завопила: «Ты болтаешь о свободе, а сам застрелил четверых моих сыновей!» Полиция пробилась к французам, когда они были едва живы. Одежда беглецов превратилась в лохмотья. Французов доставили в замок и бросили в камеру, такую маленькую, что, сидя, они едва уместились на грязном полу.
Менеджер показал мне эту камеру. Это была темная комната, похожая на пещеру с крошечным окном под потолком. Жуткая черная дыра. Тем временем итальянский генерал скомандовал, чтобы известие о произошедшем аресте передали в Неаполь и запросил прислать оттуда военный отряд. Офицер переселил Мюрата в соседнюю комнату, она была немного получше прежней (теперь здесь устроили буфет). Прислал врача и вино. Мюрат написал письма британским и австрийским послам в Неаполе с просьбой о помощи, но агенты Фердинанда IV их перехватили, и письма так и не были доставлены.
Фердинанд был в опере, когда к нему поступило известие. Он ушел из театра и собрал совет, на котором было решено предать Мюрата военному суду. Король добавил зловещий постскриптум, что после приговора Мюрату разрешается полчаса на беседу со священником. Мюрата обвинили в подстрекательстве к гражданской войне и в заговоре против законного короля. За эти преступления его приговорили к расстрелу. Приговор был немедленно приведен в исполнение. Мюрат не показал ни малейшего страха. Все, о чем он попросил, это чтобы расстрельная команда «целилась в сердце, чтобы не испортить лицо». Двор, в котором менеджер рассказывал мне о расстреле, такой Маленький, что стволы мушкетов почти наверняка упирались Мюрату в грудь. Он отказался завязывать глаза и умер, как выразился Наполеон, без страха перед лицом опасности. Его похоронили в местной церкви, но все попытки найти останки окончились неудачей. Ему было сорок восемь лет.
Я пошел в бар, и менеджер порекомендовал мне выпить бокал домашнего миндального молока. Оно оказалось превосходным. Пока мы беседовали, к нам присоединился высокий, бородатый молодой человек, похожий на апостола. На нем были шорты, а за спиной огромный заплечный мешок. Стоило ему открыть рот, как я угадал в нем канадца. Он сказал, что автостопом доехал сюда из Рима за два дня. Я не мог в это поверить.
— Что ж, — сказал, — дни бывают плохие и хорошие.
— Куда путь держите? — спросил я.
— Йоханнесбург, — ответил он.
— Неужели вы и по Африке поедете автостопом? — удивился я.
Он пожал плечами и стал еще больше похож на апостола. Мне казалось, он вот-вот скажет: «Пути Господни неисповедимы». Впрочем, он, наверное, это подумал.
Я редко кого-нибудь подвожу. Дело в том, что некоторых моих знакомых грабили или били по голове, кого-то даже порезали бритвой за их милосердный акт. Удивляясь, как может человек пускаться в путь на огромные расстояния в чужих легковушках и грузовиках, я выждал удобный момент, чтобы спросить, сколько у него при себе денег. Он сказал, что из Лондона он уехал, имея в кармане полтораста долларов.
Выйдя из замка, я обернулся и увидел камень с надписью, которую прежде не заметил. Камень был вставлен над воротами, и на нем я прочитал:
Благословенной памяти короля Иоахима Мюрата, принца, славного при жизни и бесстрашного перед лицом смерти, расстрелянного на этом месте. Памятник запечатлел день, омраченный свирепостью сумасшедшего правительства. Камень установлен муниципалитетом Пиццо 1900 г.