Рэмбо 2

ЧАСТЬ IV

1

Траутмэн вышел из помещения и взглянул на небо. Солнце уже склонялось к закату. Лишь теперь Траутмэн почувствовал, как устали от напряжения глаза. Перед этим он несколько часов безрезультатно продежурил у молчавшей радиостанции, потом долго мерял шагами ангар.

Ждать. Ему оставалось только ждать.

И молить судьбу.

Он все еще продолжал надеяться. После той аварии с парашютом ни один человек не смог бы уцелеть. Кроме Рэмбо.

Но тогда какого черта он не выходит на связь? Никогда еще он не желал от всей души, чтобы рация оказалась неисправной. Дай Бог, чтобы она сломалась. Дай Бог, чтобы он молчал только поэтому.

К нему подошел Мэрдок.

— Есть что-нибудь? — спросил его Траутмэн. Мэрдок покачал головой.

Не по мне это, — начал Траутмэн.

— О чем это вы?

Да не могу я отсиживаться в кустах. Полечу сегодня за ним вместе с пилотами.

— Не вижу необходимости.

Может, вы и не видите, но иначе я не могу.

В таком случае я вам запрещаю.

На каком основании? — вскинулся Траутмэн.

— Риск слишком велик. Полет будет опасный, всякое может случиться. Не хватало только офицеру вашего ранга лезть под пули. Вы в свое время достаточно понюхали пороху и имеете полное право не рисковать собой. Как мне собой распоряжаться — мое дело.

— Нет, полковник, это не только ваше личное дело, но и мое тоже. Я не позволю вьетнамцам ухлопать полковника американской армии. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но само ваше присутствие на базе не является обязательным. Вам просто пошли навстречу. Ну, конечно, — он развел руками, — вас пригласили, чтобы найти управу на вашего «сынка», как вы его называете. Но здесь вы, как и любой из группы, находитесь под моей командой. И повторяю, я не допущу, чтобы вы рисковали собой. Я вообще не уверен, что дам Эриксону добро на вылет.

— Вы что же… Хотите свернуть операцию?

Есть у меня такое желание. Чем дальше, тем меньше мне все это нравится.

Но вы дали слово! Вы пообещали Рэмбо, что через тридцать шесть часов его будет ждать самолет.

— Ну кому я обещал? Подумаешь, Рэмбо. Скорее всего его и в живых-то давно нет. На что вы рассчитываете?

Вы дали слово мне, — отрезал Траутмэн. — И клянусь честью, я заставлю вас его сдержать.

Мэрдок внимательно вглядывался в лицо Траутмэна. Вы это серьезно?

— Абсолютно.

Вот оно что. Вижу, куда вы клоните. Ну что ж, мне, разумеется, ни к чему, чтобы по возвращении начальство занималось проверкой ваших рапортов. Ладно. Раз вы настаиваете, чтобы я довел эту авантюру до конца и отправил за ним самолет, черт с вами. Хотите продырявить собственную шкуру? Валяйте! Летите с ними вместе. Мое дело сторона. Хотя, знаете, полковник…

— Я вас слушаю.

Надо отдать вам должное. Вы честны со своими людьми.

2

Рэмбо спасался от духоты, стоя за открытой дверью в кабину. Собственно, это была и не дверь, а откидываемый полог ткани, сквозь прореху в которой он наблюдал за поверхностью реки с игравшими на ней отблесками закатного солнца. На корме исправно рокотал старенький навесной мотор. Иногда мимо них проплывали небольшие лодчонки с гребцами в островерхих соломенных шляпах. Сампаны побольше, на дизельном ходу, такие, как этот, попадались редко. На берегу показалась деревушка. На мелководье плескались дочерна загорелые голые ребятишки, ветер далеко разносил их голоса. Деревню опять сменили непроходимые леса. Если бы не шум двигателя, наверняка точно такая же картина предстала бы глазам тех, кто проплывал мимо здешних берегов сто или пятьсот лет тому назад.

Войны начинались и заканчивались. Режимы, идеологии приходили и уходили. Оставалась лишь эта земля и эти люди.

Людям, если вдуматься, ни к чему игры в политику. Им нужно только одно — чтобы их оставили в покое.

Он оторвался от своих размышлений, посмотрел на уютно прикорнувшую девушку. Безмятежное, спокойное лицо казалось детским. И прекрасным.

Но вот она пошевелилась, открыла глаза и улыбнулась, заметив его взгляд.

Не спите? — спросила она. Потом. Когда все кончится. По-моему, это не кончится никогда.

— Ты, наверное, права.

Двое контрабандистов, развалившихся возле больших плетеных корзин, спьяну протирали глаза, встревоженные звуком чужой речи.

Коу предложила:

— Поедим еще?

— Давай, если хочешь.

Она достала свернутые пальмовые листья, положила палочки. Одни одновременно потянулись за остатками риса, стукнувшись палочками.

— Прошу вас, — сказала она, уступая ему. Он покраснел.

— Извини, я тут совсем одичал.

— Знаю. Я шучу. Он улыбнулся.

Как вы сюда попали? — спросила она.

— Долгая история.

Она продолжала настаивать: Время у нас есть.

— Все равно не хватит, чтобы все объяснить. Он тряхнул головой.

А ты-то сама почему работаешь на цэрэушников? На цэрэушников?

Ну да. Мы же работаем на разведку.

А-а-а, — она в задумчивости облизнула палочки. — Меня завербовали в университете перед тем, как взяли Сайгон. Я подписала договор.

— На договоры они мастера.

Ему вспомнилась каменоломня, нестерпимый зной, ноющая боль во всем теле.

— Брат служил в армии коммунистов. Хотел бежать в Америку. Ему нужны были документы. В общем, они все устроили. Переправили его туда, а я осталась работать здесь, на них. Брат и мой сын, они оба сейчас в Америке.

— Твой сын?

Коу опустила глаза.

Да. Его зовут Нгуен. Ему уже двенадцать. Я не видела его восемь лет. Большой вырос, наверно. Может, не такой большой, как американские мальчики, но он сильный.

Конечно. Думаю, в Штатах он здорово окреп. Питание там не то, что здесь. А его отец? Она едва заметно пожала плечами.

— На войне погиб.

Он уже знал эту непоколебимую стойкость, с которой вьетнамцы переносили свое горе. Да, смерть она повидала и научилась принимать ее.

— Извини. Она молчала.

Он вспоминал своих соотечественников. Многие из них не видели ничего ужасного в том, чтобы убить вьетнамца. Вот когда убивают американца, другое дело. («Да что там эти узкоглазые, они и жизнь-то ценить не умеют. Вон в каких тараканьих щелях живут. Жизнь у них ничего не стоит»).

— Я думаю о нем по ночам, — сказала она дрогнувшим голосом. — Много долгих ночей.

Он заговорил о другом, понимая ее состояние и давая ей возможность овладеть собой.

— А в каком городе живет Нгуен? Она просияла и с гордостью ответила:

— В Калифорнии. Хантингтон Бич.

— Там красота. Серфингом, наверно, занимается.

— Серфинг? Что это?

— Это когда скользишь на гребне волны, а сам стоишь на доске.

— Летишь по волнам?

— Объяснить трудно. Лучше посмотреть. Девчонки по твоему сыну сохнут, уж точно.

Коу негодующе воскликнула: — Он хороший мальчик!

— Нисколько не сомневаюсь, — рассмеялся Рэмбо.

— Там он в безопасности, это главное. У нас нельзя жить спокойно. Здесь кругом смерть. Здесь убили его отца. А я хочу просто… — Коу отложила палочки. Глаза ее наполнились горечью.

— Чего ты хочешь?

— Просто хочу жить.

Рискует собой каждую минуту, и все для того, чтобы сын в безопасности рос в Америке. Какая женщина!

— А вы? Чего вы хотите для себя?

— Только одного. Уцелеть. Выжить.

— Это совсем не то же самое, что жить.

— Ты права. Я не живу уже давно.

— А у нас повсюду война. Здесь не так-то легко выжить.

— Для этого нужно…

— Да?

— Нужно самому слиться с войной. Она с удивлением смотрела на него.

— Вот почему они выбрали тебя. Ты настоящий боец.

— Просто это единственное, что я умею делать. И потом, я очень удобен.

— Как это понять?

— Объяснить тебе, что это значит?

— Нет, не надо. Я попробую догадаться сама. Это, как если бы… несколько человек попали в катастрофу на машине, а погиб только один из всех. Тот, о котором никто не вспомнит.