Страница 38 из 45
Этот Шеленберг не выходит у меня из головы. Когда я поднимался по трапу, а японец шел следом за мной, я думал: «Почему я не покончил с ним, с этим Шеленбергом? Подбросил бы лишнюю таблетку в тот стакан с водой, и дело с концом! Он бы уснул на веки вечные!» А сейчас думаю по-другому: «Хорошо, что я этого не сделал!» Убивать при помощи таблеток — в этом есть что-то подлое. Убивать, делая вид, что лечишь! Нет, черт побери, это не в моем вкусе, меня всю жизнь не покидало бы гадкое чувство!
Всю жизнь! Я пишу эти слова и усмехаюсь. Ведь для меня они могут означать лишь какие-то минуты или считанные часы, а я говорю «всю жизнь»! Можно подумать, что 07, Смит, Франсуа — мои друзья, братья и я путешествую вместе с ними так, ради удовольствия — в мире и дружбе!
Когда я поднимался по трапу и следом за мною ползла эта тень, я подумал: «Если станет ясно, что Шеленберг меня раскрыл, первое, что я должен сделать, — это убить 07! Я его задушу или размозжу ему голову каким-нибудь тяжелым предметом, но без особого шума, чтоб обеспечить себе какие-то секунды жизни. Чтобы перед тем, как в меня пустит пулю тот, рыжий, хотя бы успеть крикнуть: „Трофимов, Николаева, вас обманывают, вы похищены, похищены!“
Но это осталось на потом, для другого раза, и прекрасно. Настолько прекрасно, что, не будь этой ужасной качки, я бы пустился в пляс в своей каюте, хотя я тут один.
— Господин Шеленберг, — сказал мне 07, — я решил познакомить вас с Трофимовым. Как вы на это смотрите?
— Ах, дьявол его возьми! Рано или поздно — должно же это когда-нибудь произойти, ничего не поделаешь! — ответил я.
Затем он мне еще раз напомнил, что я — француз, Жан Молино из университета Нанси, и что по убеждениям я коммунист; что он, 07, русский, лицо, действующее от имени Советского правительства, и что судно, на котором мы плывем, получает команды из Москвы.
— Только не употребляйте вы, пожалуйста, ваше «дьявол его возьми»! — предупредил меня 07. — Французы, хотя я их и недолюбливаю, люди благовоспитанные, деликатные.
— Хорошо, — согласился я. — Впредь я буду держаться, как истый англичанин, дьявол его возьми!
У рыжего матроса на груди висел автомат. Когда мимо него проходил 07, он вытянулся в струнку.
Несмотря на то что стояла вооруженная охрана, дверь, ведущая в каюты «гостей», была все время на замке. Пока 07 доставал из кармана ключ и отпирал ее, у меня было непреодолимое желание вцепиться ему в горло. Но это было бессмысленно, пришлось взять себя в руки.
Константин Трофимов сидел в салоне и листал книгу. Он очень исхудал. Взгляд мрачный, хотя глаза лихорадочно блестят.
— Вот, дорогой профессор Трофимов, позвольте представить вам — ваш коллега профессор Молино! — оживленно заговорил по-русски, представляя меня, 07.
Окинув меня безучастным взглядом, Трофимов пожал плечами и продолжал листать книгу.
Вошла Наталья Николаева. Она возвращалась с палубы.
— Милая Наташа, — обратился к ней 07. — Это —профессор Молино!
Я несколько раз видел ее в Варне. Сейчас она была в сто, в тысячу раз лучше. Волосы стали еще светлей, в глазах прибавилось голубизны. Оттого что ее округлые плечи были обнажены, а синеву ее глаз омывала сверкающая влага, она казалась более женственной.
Ну вот… Константин Трофимов не обратил на меня ровно никакого внимания. Как профессор из Нанси, я должен был обидеться, сделать вид, что я крайне огорчен, но меня это не задело. Я полагал, что лучшим удовлетворением для меня будет ласковое словечко Наташи, однако она оказалась более щедрой на ласковые слова по отношению к своему «соотечественнику»… 07.
— Какая ирония!
— Невидимый режиссер разыгрывает с нами комедию в шекспировском духе. И грустно и смешно!
— Что касается меня, то мне было только грустно.
— Мне и сейчас грустно.
Это длилось около двадцати минут. Должен заметить, что, хотя 07 все время увивался возле Наташи, он ухитрялся непрестанно следить за мной. Ловок, что и говорить.
3 августа. По моим расчетам, утром мы должны пересечь экватор. Облачно. Пространство между облаками и океаном густо насыщено теплыми испарениями, видимость вокруг не больше чем в полмили, горизонт, кажется, совсем рядом, на расстоянии брошенного камня. Волны плещутся мирно, шаловливо, океан необыкновенно ласков, северо-восточный ветер утих, он едва ощутим.
Синее одиночество, жарко и душно.
Я целый час ходил взад и вперед по Железной улице от кормы до носа и обратно. Без конца смотрел на океан, на волны, и особенно на наших верных спутников — дельфинов. Но вдруг в одном из иллюминаторов средней палубы как будто мелькнуло лицо Наташи. А может, мне это только показалось, ведь я совсем случайно взглянул вверх, на вторую палубу. В течение всего времени, пока я расхаживал взад и вперед по Железной улице, мое внимание привлекал только океан и дельфины! Кто знает — может, она уже давно наблюдает за мной и подумала: «Чудной он какой-то, этот профессор, — делать ему нечего, что он без конца глазеет на дельфинов да разговаривает сам с собой..» Хорошо, что я посмотрел вверх.
В тот же день после обеда
Очередная партия в бридж со Смитом и прочими.
Смит и прочие кажутся какими-то необыкновенно задумчивыми. Я смотрю в карты, а сам думаю: что-то сейчас делает настоящий Шеленберг, дьявол его возьми! Вот у меня в руках бубновый туз, но красненький ромбик посередине почему-то напоминает мне иллюминатор, в который смотрят голубые глаза Наташи.
Вдруг — звонок! Тревога.
Бросив на стол карты, Смит и прочие живо убегают.
Тот же день. Сумерки. На первой палубе, под часами, мне повстречался Смит. Кондор мрачный, злой, как будто у него выщипнули очень важное для него перо. С напускной веселостью спрашиваю, что случилось, скажите, если это не тайна. Он ответил, что тайны тут нет, все об этом знают, так как Франсуа с боцманом ходят по каютам и тщательно их осматривают. Не исключено, что они и ко мне придут. «О господи! — недоумеваю я. — Вероятно, произошла какая-то кража!»
Смит снисходительно усмехается.
— Какая там кража — тайный радиопередатчик. Кто-то на корабле хранит передатчик и кому-то сообщает координаты. С тех пор как мы покинули Танжер, это случается уже во второй раз. — Он хмурится, топорща перья. — Шпион!
У меня на душе неспокойно, голова идет кругом. В этот момент вспыхивает молния. Гребни волн на мгновение краснеют. Грохочет гром.
Я тянусь к уху Смита:
— Все это из-за меня! — говорю я ему. — Это те, поляки, это их работа, дьявол их возьми!
Полил дождь, и льет, льет, льет…
Тот же день. Вечер. Господин Франсуа и боцман не стали заходить в мою каюту, прошли мимо. Догонять их я не собираюсь!
Дождь перестал. Но качка не прекращается. Ужасная качка…
Я направляюсь в кают-компанию, там есть рояль, мне захотелось немного поиграть. У входа почти сталкиваюсь с Сяо. В сущности, я нарочно с ним столкнулся, чтоб коснуться рукой того места у него на груди, слева, где безупречно чистая куртка всегда едва заметно топорщится. Я знал, что обычно в это время Сяо идет в кают-компанию, чтобы взять бутылку рому для своего господина. Вот почему я решил пойти поиграть на рояле.
— Извини, Сяо! — говорю я, чувствуя под своей левой ладонью какой-то твердый футлярчик. — Ужасная качка, извини!
Он словно выдра выскальзывает из моих рук и, уже изрядно отдалившись, говорит: «Пожалуйста, пожалуйста!» Воспитанный человек.
Поднимаю крышку рояля. В кают-компании ни души, все давно разошлись. Никогда не было такой тишины!
Я играю менуэт из «Маленькой ночной серенады». Сквозь стекло иллюминатора на меня посматривают глаза Наташи. «Чем это вы занялись, профессор?» — «Решаю задачи, мадемуазель».
Сколько мечты о счастье в этой «Маленькой ночной серенаде»! Я снова принимаюсь за прерванный менуэт, и вдруг все погружается во мрак! Кто-то выключил свет.