Страница 19 из 58
Он проснулся от утреннего холодка и открыл глаза.
Его товарищи что-то варили в котелке и тихо говорили промеж собою, и едва поднялся Василий, как они тотчас смолкли.
Василий встал, спустился к речке, умылся, жарко помолился Богу и, вернувшись к товарищам, сказал:
— Доброе утро, братцы! Помоги вам Бог!
— И тебе тоже! — ответили все разом.
Потом Кривой встал и, кланяясь ему в пояс, сказал:
— Не обессудь, милостивец, дозволь слово сказать!
— Что! — вздрогнув, спросил Василий. Ему показалось, что они сговаривались бросить его.
— Будь над нами старшим! — проговорил Кривой. — Мы тебя в каждом слове почитать будем, а ты веди нас к Степану Тимофеевичу!
— Не откажи на милости! — подтвердили все, вставая и окружая Василия. Василий покраснел от радости, глаза его вспыхнули и увлажнились слезами.
— Я ли откажусь от такой чести, братцы! — ответил он, кланяясь. — Верой и правдой сослужу вам. Придет беда, первый пойду!
— Мы-то уж не оставим тебя. За тобой везде!
— А я вас не брошу! В радости ли, в горе! Во век не забуду вас! Вы мне что братья родные!..
— Мы смекали, — заговорил Дубовый, — может, ты хочешь у Лукоперовых усадьбу спалить. Так мы вернемся.
Обольстительный призрак мести мелькнул перед Васильем, но он сдержался.
— Нет, братцы! Теперь это негожее дело. У них челяди не семь человек. Пождите! — сказал он, тряхнув головою. — Со Степаном Тимофеевичем вернемся, тогда вы их мне только живыми оставьте!..
— Убережем, милостивец! — ответил с усмешкой кабальный, Егор Пасынков.
— А теперь похлебаем, что Бог послал, да и в путь! — сказал Кривой.
— Верно! — подтвердил Василий, и все жадно и торопливо стали хлебать сваренное толокно.
Потом поднялись и стали сбираться. Яков Кривой взял на плечо огромную дубину. Степан Дубовый топор и мешок с хлебом, а Ермил Горемычный, вооружившись вилами, взял под мышку бочонок с брагою.
— На один привал, — сказал он, — а там хоть брось!
Кострыга забрал котелок и поднял косу, прикрепленную лезвием вдоль палки, Тупорыл пошел с рогатиной, а Пасынков с гибким кистенем в руках, и вся эта ватага, покрестившись на восток, тронулась в дорогу.
— Нас-то поначалу одиннадцать было, — сказал дорогою Кривой, — да, вишь, не поладили и подрались. Одного вот Дубовый ненароком убил, а четверо прочь пошли. Потому и надумали тебя за старшего!..
Они пошли с малыми роздыхами, больше днем, несмотря на жару, а ночью останавливаясь на роздых. По дороге к ним пристало еще несколько человек, и мало-помалу отряд Василия увеличился до тридцати человек.
— Ишь, — шутил Кривой, — нас теперь целая рать идет!
Василий с гордостью оглядывал своих воинов и думал: "Ништо! Такие с любым воеводою управятся!"
На пятый день своего пути им встретилась ватага нищих.
— Бог в помощь, добрые люди! — крикнул им вожак.
— Дай Боже благополучно! — ответил Василий.
— Вы куда, добрые молодцы?
Василий оглядел их и не побоялся ответить:
— К батюшке Степану Тимофеевичу! А вы откуда?
— А мы от него! Идем разносить вести добрые: слышь, Царицын взял, теперь на Астрахань пошел батюшка!
— Ну? Вот-то добрая весть! — весело воскликнул Горемычный. — Что с воеводою сделали?
— Утопили! И приказных с ним, а дела все приказные на площади сожгли. Теперь там Ивашку Хохлова оставил батюшка, есаула свово!
— Важно, важно, — сказал Пасынков, — так их и надобно!
— А что, мы нагоним его?
— Поспешить надобно. Сказывано, под Астрахань ушел. Теперя вы в Царицыне не забражничайте. Тогда в самый раз!
— Мы не для пьянства идем! — строго ответил Василий. Нищие затянули песню и пошли своею дорогою.
Василий, уже не приваливаясь на ночь, повел своих молодцов к Царицыну. За час пути до города на них вдруг налетели казаки с диким криком.
— Нечай! Нечай! — кричали они.
— Стойте! — остановил их Василий. — Мы идем служить все Степану Тимофеевичу.
— Тогда милости просим! — заголосили казаки. — Нашего полку прибыло! Гайда до атамана!
— А кто атаман ваш?
— Ивашка Хохлов, ближний есаул батюшки. Ладный казак, ласковый до своих! — ответили казаки.
Василий пошел впереди своего отряда. Скоро они вошли в город, носивший на себе следы разорения. Некоторые дома были сожжены и разметаны, на некоторых дворах на воротах качались трупы, одетые в боярские кафтаны, с почерневшими уже от времени лицами. На соборной площади, куда привели Василия и его отряд, подле сожженного воеводского двора и приказной избы шло пьянство. Казаки и голытьба выбили дно у бочки и черпали из нее ковшом водку, крича:
— Здоровье батюшки Степана Тимофеевича!
Тут же, на обгорелом бревне, сидел и сам атаман Ивашка Хохлов.
На нем был кунтуш алого цвета, широчайшие шаровары синего и желтые сапоги из телячьей кожи. Длинный оседелец спускался с бритой головы и был заложен за ухо. Рыжие усы висели почти до груди, черные масленые глаза глядели тупо перед собою.
— Вот, пане атамане, новых молодцев привели! — сказал один казак, слезая с коня. — Хотят служить нашему батюшке!
— Добре! — кивнув головою, ответил Хохлов и уставился на Василия. — Кто будешь?
— Дворянский сын Ва…
— А коли дворянский сын, так повесить!..
— Постой! Не годится! — остановил атамана казак. — Коли он служить к нам пришел.
— А тогда не лайся! У нас все казаки. Нет дворян! Чего он? — обиделся Хохлов.
— Что правда, то правда, добрый молодец, — сказал вступившийся за него казак, — мы все равны. Ты, может, наших казацких обычаев не знаешь, так слушай! Ты в наш-то монастырь, видно, с горя пришел, так у нас свой устав.
— Я буду служить вам верой и правдой! — твердо сказал Василий.
— Вот добре! — одобрил его Хохлов, кивая головою, а казак заговорил снова:
— Казачество это, братику, святая вещь! На земле стала неправда, грехов много, сильный слабого обижает. Ну, наш батька Степан Тимофеевич и вступился за всех. Кто за ним пойдет, тот и казак. Казак вольный человек, сам себе пан, бедному брат, никого над собой не знает. Так ты и помни. Хочешь быть казаком — будь. Не хочешь, мы не неволим! Вот что!
— Хочу! — ответил Василий.
— Тогда присягни на верность!
— Присягаю! — ответил Василий.
— Ну, и помни! Теперь поцелуемся, братику! — и он трижды поцеловался с Василием, а Хохлов сидел и только мотал головою.
— Ну вот! А вы слышали?
— Слышали! — ответил за всех Кривой.
— Присягаете тоже?
— Присягаем!
Лицо казака просветлело.
— Вот-то добры молодцы! — сказал он. — Так пусть он будет над вами атаманом. Его во всем слухайте! А теперь выпьем.
Он достал ковш, зачерпнул водки и крикнул:
— За вольное казачество!
— За казачество! — подхватили гультяи.
— А теперь и вы выпейте! — сказал казак отряду Василья, и ковш заходил у них по рукам.
— Ты мой есаул будешь! — проговорил Василий Кривому. — Смотри, чтобы все налицо были.
— Откуда и куда? — спросил его казак. Василий объяснил.
— Так, так! Завтра в утро пойдете, его нагоните. Да что это у них и сабелек нету. Ты дай им.
— А откуда взять их?
— Грицько! — закричал казак. — Принеси сабелек охапку!..
На другой день Василий вышел из Царицына, ведя за собою отряд, и все были у него уже вооружены не чем попало, а саблями и пиками.