Страница 55 из 95
То же самое, по его словам, заставляли делать и всех остальных… Днем позже Великого магистра вынудили повторить показания перед собранием богословов и профессоров Парижского университета. К ним обратился король со знаменитыми семью вопросами по делу тамплиеров, предложив дать свое независимое заключение. Вот что мы читаем в ответе на запрос: «Установлено, что вышеназванный магистр сначала добровольно признался в своих грехах инквизитору… в присутствии многих добропорядочных людей; что затем, подумав в течение нескольких дней, в присутствии того же инквизитора, многих священников и Парижского университета, плача, он исповедовался в своем грехе и грехах своего Ордена, произнеся речь публично… Плача от стыда человеческого, однажды он попросил подвергнуть его пытке, чтобы его братья не могли сказать, что он добровольно явился причиной их гибели…»
Если следовать этому документу — Великого магистра не только не пытали, но даже отказывали ему в этой «любезности», когда он о ней просил. Совсем иного мнения придерживался автор знаменитого «Плача по тамплиерам», который разошелся в те дни по Парижу. «Достопочтенным докторам и ученым мужам Парижского Университета, радоваться…» — иронизировал чудом оставшийся на свободе аноним — собрат поверженных рыцарей. Он поклялся во что бы то ни стало обелить в глазах палачей тех, кто, «…опоясанный добродетелью Божьей, был уничтожен пытками и оставлен умирать, живым лишь наполовину. Как сильнейшие из воинов, Братья Храма всегда придерживались слов правды, говоря, что обещали при вступлении в Орден соблюдать четыре обета, а именно: послушания, целомудрия, бедности, защиты учения о непорочном зачатии Девы Марии и клялись, что положат они все силы свои на служение Святой Земле. Их принимали благодарственным поцелуем мира; сами они принимали крест Божий вместе с облачением, обычаями, традициями и уставом от Римской церкви и Святых отцов, и были научены придерживаться их твёрдо…
Но творцы великого беззакония закрыли уши свои, как гадюки, от правды, которую не могли они понять, и исказили её, скрутив в клубок, как скручиваются в клубок ядовитые змеи; потому что были они введены в заблуждение горящей ненавистью своей и ослеплены дикой алчностью своей. Они надеялись обогатить монахов своих и приближённых за счёт других, хотели откормиться на имуществе тамплиеров. Та к что приказали они, чтобы тамплиеров, говорящих правду, люто пытали, столько времени, сколько потребуется. Чтобы они либо умерли от наказания, либо были вынуждены умолчать правду и лгать, что они отрицали Бога. Более того, если они не говорили этих вещей не только до, но и после пытки, их всегда держали в тёмных тюремных камерах, на хлебе печали и воде скорби, в ужасающем холоде в зимнее время, на голой земле, без соломы или какого-либо покрывала. В середине ночи, дабы увеличить страх их, сегодня одного, потом другого, переводили их из камеры в камеру. Тех, кто умер в пытках, они тайно хоронили в хлеву или в саду. А любого, кто, побеждённый пытками, утверждал ложь, уводили в комнаты наверх, обеспечивая всем необходимым, лишь бы придерживались они этой лжи. Их постоянно предупреждали угрозами, либо грубыми либо льстивыми словами. Более того, некий монах — правда, скорее, одержимый — непрерывно вбегает в комнаты в любой час дня или ночи, искушая братьев и распространяя предупреждения о том, что случится с ними. И если обнаруживает он, что кто-либо раскаивается в сказанной лжи, он тут же посылает их обратно на вышеуказанные мучения и нужду.
Что тут ещё сказать? Что язык человека не сможет описать наказания, огорчения, унижения, насмешки и крайние меры пыток, пережитые этими невинными за три месяца, прошедших со времени их ареста. Денно и нощно рыдания и вздохи не прекращались в камерах, так же как не прекращались крики и скрежет зубовный во время пыток. Удивительно ли, что они скажут то, что захочет пытающий их, потому что правда убьет их, а ложь освободит от смерти? Защита правды — это обязанность целиком и полностью Божья, точно не человеческая; а многие показали истинно божественную храбрость. Они, измученные такими ужасами и бедствиями, упорствовали, придерживаясь чистой правды, несмотря на то, что пытка остановилась бы, если бы они солгали. Однако, что до остальных, которые были испуганными и робкими, неудивительно, что они говорили все эти вещи только от ужаса, так как наказание одного вселяет страх во всех…»
Факт остается фактом: там, где пытки были запрещены — в Кастилии, Португалии, Ломбардии, тамплиеры ни в чем не признались. В Арагоне, где пытать все-таки разрешили, признательных показаний тоже не добились. Правда, скорее всего, не очень-то и старались — ведь сам король Яго II заявил, что Орден уже тем заслужил снисхождения, что отважно сражался с арабами в Испании. В ноябре 1307 года некий генуэзец Христиан Спинола писал Яго II: «Папа и король делают это, дабы отобрать их деньги и организовать один Орден из госпитальеров, тамплиеров и прочих братств, над каковым Орденом король намеревается и желает поставить правителем одного из своих сыновей». Судя по всему, Его Величество вполне разделял этот взгляд, равно как и другие европейские монархи. Так, в мае 1311-го собор в Трире оправдал сорок немецких тамплиеров, морально осудив архиепископа Магдебургского, начавшего процесс. На берегах Туманного Альбиона тоже поначалу все складывалось весьма благоприятно. Король Эдуард II искренне полагал, что обвинения «слишком уж невероятны». Правда, магистр Англии Вильгельм де Ла Мор бы арестован, но ему в тюрьме даже платили пенсию и предоставили шестерых слуг из числа товарищей по вере. Инквизицию чопорные британцы считали орудием иноземной власти. Но допрос без пыток — все одно как пиво без водки — не давал желаемого результата. Тогда в дело вмешался папа. Двадцать третьего декабря 1310 года Климент V в послании Эдуарду Английскому обещал последнему вечную милость Божию, если тот передаст английских тамплиеров французскому суду. Эдуард пошел на другую уступку: разрешил пытать тамплиеров. И что же? Они тут же начали каяться в ереси. Только магистр Англии, так ни в чем и не признавшись, умер в Тауэре…
Верил ли папа обвинениям против тамплиеров? Трудно сказать. Но одно его возмущало точно — светская власть (в первую очередь, Филипп Красивый) вмешивается в дело, подведомственное Церкви. Он пишет гневное письмо королю и, не дождавшись ответа, посылает во Францию двух кардиналов — дабы они вплотную занялись рассмотрением дела и взяли в управление собственность тамплиеров (король, впрочем, никакой собственности им не отдал, заявив, что сначала нужно завершить процесс). Но папа не успокоился и вскоре издал буллу Pastoralis praeeminentiae — приказ правителям всех христианских стран передать собственность храмовников в управление своим представителям.
Король Франции был возмущен. Папа, который сел на Святой Престол только благодаря ему, в открытую пытается взять верх! Да это просто недопустимо!..
Против Климента V развернулась настоящая кампания. Анонимные памфлеты, нападки богословов Сорбонны, недвусмысленные намеки на то, что он поощряет еретиков… Все это до боли напоминало травлю его предшественника Бонифация VIII, память которого Его Преосвященство продолжал отстаивать, упорно отказываясь снять отлучение с Гийома де Ногаре. А 4 апреля, в пику королю, папа издал буллу Alma mater — о переносе на год собора, которому предстояло судить Орден.
Весна поселила в истерзанных сердцах тамплиеров надежду. Наконец-то начала работать независимая церковная комиссия, возглавляемая архиепископом Нарбоннским. Пытки прекратились. Если в 1307 году лишь пятнадцать рыцарей из шестисот, пройдя все круги ада, не признали своей вины, то сейчас еще полтысячи заключенных заявили, что оговорили себя. Тамплиеры в один голос говорили, что не отрекались от Христа, а лишь слышали о каком-то секретном уставе Ордена, по которому следует отрекаться. Что сами не занимались мужеложством — просто до них доходили слухи, что такое случалось… Разумеется, это не означает, что их новые показания тут же принимались на веру. Вот лишь один пример юридического казуса тех лет. Инквизиция позволяла обвиняемому назвать своих врагов — и, если свидетель обвинения оказывался в их числе, его показания считались недействительными. Рыцарь Ронсар де Гизи на допросе перечислил нескольких членов Ордена, которые, по его мнению, вполне могли оговорить товарищей. Среди прочих был упомянут командор замка Монфокон Эски де Флоран. Он и впрямь был главным доносчиком, о чем было прекрасно известно комиссии. Сохранилось письмо королю, в котором он напоминал, что должен получить из конфискованного имущества тамплиеров тысячу ливров годовой ренты и еще три тысячи наличными. Те м не менее, вопреки закону, показания де Флорана были «подшиты» к делу.