Аня и Долина Радуг

— Зачем ты это сделала? — спросил Уолтер с упреком. — Им было так хорошо.

— Терпеть не могу ворон, — отозвалась Фейт беспечно. — Они такие черные и хитрые; я так и чувствую, что они ханжи. Знаешь, они крадут яйца из гнездышек маленьких птичек. Я сама видела, как одна ворона проделала это прямо перед нашим домом прошлой весной. Ты такой бледный сегодня, Уолтер. Почему? Опять болел зуб вчера вечером?

Уолтер вздрогнул.

— Да… ужасно болел. Я не мог заснуть… я просто расхаживал по комнате и воображал, что я древний христианский мученик, которого пытают по приказу Нерона. Сначала это очень помогало… но потом боль стала такой сильной, что я уже ничего не мог воображать.

— Ты плакал? — спросила Фейт с тревогой.

— Нет… но я лег на пол и стонал, — признался Уолтер. — Тогда девочки вошли ко мне, и Нэн дала мне кайенского перца, чтобы положить на зуб… но стало только хуже… Потом Ди заставила меня подержать во рту холодную воду… этого я не мог вынести, и тогда они позвали Сюзан. А Сюзан сказала — поделом мне за то, что сидел вчера допоздна на холодном чердаке и писал «всякую поэтическую чепуху». Но все-таки она развела в кухне огонь и приготовила для меня бутылку с горячей водой, чтобы я приложил ее к щеке. Это очень помогло. Как только я почувствовал себя лучше, я сказал Сюзан, что моя поэзия не чепуха и что не ей об этом судить. А она возблагодарила небеса за то, что не ей судить, и за то, что она не знает ничего о поэзии, которая на самом-то деле сплошное вранье. Ты-то ведь знаешь, Фейт, что это не так. Это одна из причин, почему мне нравится писать стихи: с их помощью можно сказать много такого, что является истинной правдой, но не было бы правдой в прозе. Я попытался объяснить это Сюзан, но она велела мне не болтать и поскорее засыпать, пока вода не остыла, а иначе она даст мне возможность проверить, лечит ли стихоплетство зубную боль, и очень надеется, что это послужит мне уроком.

— Почему ты не поедешь к дантисту в Лоубридж и не вырвешь этот зуб?

Уолтер снова содрогнулся.

— Они хотели, чтобы я это сделал… но я не могу. Это было бы ужасно больно.

— Боишься небольшой боли? — спросила Фейт презрительно.

Уолтер вспыхнул.

— Это была бы большая боль. А я не выношу боли. Папа сказал, что не будет настаивать, чтобы я шел к дантисту… он подождет, пока я сам не приму решение пойти.

— Если у дантиста тебе и было бы больно, так зато все на этом кончилось бы, — попыталась переубедить его Фейт. — А так у тебя это уже пятый приступ зубной боли. Если бы ты просто пошел и вырвал его, не было бы больше мучительных ночей. Я однажды ходила рвать зуб. Я завопила, но только на миг, а потом никакой боли… только кровь пошла.

— Кровь хуже всего… это так некрасиво! — воскликнул Уолтер. — Мне стало плохо, когда прошлым летом на моих глазах Джем порезал себе ногу. Сюзан сказала, что у меня был такой вид, будто я в следующую минуту упаду в обморок и помощь мне нужнее, чем поранившемуся Джему. Но для меня невыносимо было видеть, как Джем страдает. Кто-то всегда страдает, Фейт, — и это ужасно. Я не в силах смотреть на тех, кто страдает. Мне просто хочется бежать от них… бежать без оглядки… туда, где я не буду их ни видеть, ни слышать.

— Нет смысла поднимать шум из-за того, что кто-то страдает, — сказала Фейт, тряхнув кудрями. — Конечно, если человек сам очень сильно поранился, он невольно кричит… и кровь ужасно пачкает… и мне тоже тяжело, когда я вижу, как люди страдают. Но я не хочу бежать от них… я хочу взяться за дело и помочь им. Твоему отцу приходится причинять людям боль — и довольно часто, — чтобы вылечить их. Что они стали бы делать, если бы он убегал от них?

— Я не сказал, что убегаю в таких случаях. Я сказал только, что мне хочется убежать. Это совсем другое дело. Я тоже хочу помочь людям. Но… ох… я так хочу, чтобы в мире не было ничего отвратительного и ужасного. Я хочу, чтобы все было радостным и красивым.

— Ну, давай не будем думать об отвратительном и ужасном, — сказала Фейт. — В конце концов, быть живым очень интересно. У тебя не болел бы зуб, если бы ты был мертв, но, даже несмотря на это, ведь ты гораздо больше хотел бы быть живым, чем мертвым, правда? Я — да, в тысячу раз больше!.. Ох, вон Дэн Риз идет. Он ходил в гавань за рыбой.

— Терпеть не могу Дэна Риза, — пробормотал Уолтер.

— Я тоже. Мы, девочки, все его терпеть не можем. Я просто пройду мимо и сделаю вид, что его не вижу. Вот смотри!

И Фейт проследовала мимо Дэна, гордо вскинув голову и с презрительным выражением, задевшим его за живое. Он обернулся и закричал ей вслед:

— Свиная наездница! Свиная наездница!! Свиная наездница!!! — Тон его с каждым выкриком становился все оскорбительнее.

Фейт шла дальше, словно ничего не замечала. Но ее губы слегка задрожали от негодования. Она знала, что ей не сравниться с Дэном, если дело дойдет до обмена обидными прозвищами. Как жаль, что с ней не Джем Блайт, а Уолтер! Если бы Дэн Риз осмелился назвать ее «свиной наездницей» в присутствии Джема, он вздул бы его, не пожалев собственных кулаков! Но Фейт даже не приходило в голову надеяться, что за нее вступится Уолтер, или осуждать его за то, что он этого не делает. Она знала, что Уолтер никогда не дерется с другими мальчишками. Не дрался ни с кем и Чарли Клоу с Северной дороги. Но если Чарли она презирала за трусость, то Уолтер, как ни странно, не вызывал у нее никакого презрения. Он просто казался ей обитателем иного, его собственного мира, где господствовали иные обычаи. Фейт не ожидала от Уолтера Блайта, что он будет тузить грязного, веснушчатого Дэна Риза за нанесенную ей обиду, как не ожидала бы она этого от какого-нибудь звездноокого юного ангела. Если бы ангел не вступился за нее, она не осудила бы его. Не осуждала она и Уолтера. Но она жалела, что поблизости нет крепких Джема или Джерри, и оскорбление, нанесенное Дэном, продолжало терзать ее душу.

Уолтер уже не был бледен. Его лицо вспыхнуло ярким румянцем, а красивые глаза затуманились гневом и стыдом. Он знал, что должен отомстить за Фейт. Джем решительно бросился бы на Дэна и в бою заставил бы его взять назад все произнесенные оскорбления. Ритчи Уоррен осыпал бы Дэна еще более обидными словечками. Но Уолтер не умел… просто не умел… обзываться. Было ясно, что в таком словесном поединке его ждет неминуемое поражение. Он не мог ни придумать, ни произнести вульгарные, грубые выражения, которые так легко слетали с языка Дэна Риза. Драться с ним Уолтер тоже не мог. Сама мысль о том, чтобы решить все в кулачном поединке, казалась ему отвратительной. Драка — это так грубо и больно… и, что хуже всего, некрасиво. Он никогда не мог понять, почему Джем при всяком удобном случае готов с такой радостью вступить в схватку. Но в то же время Уолтер жалел, что не может подраться с Дэном Ризом. Ему было ужасно стыдно, оттого что Фейт Мередит оскорбили в его присутствии, а он даже не попытался наказать ее обидчика. Он думал, что она, должно быть, презирает его за это. Она не сказала ему ни слова с того момента, как Дэн обозвал ее «свиной наездницей». Так что Уолтер был, пожалуй, даже рад, когда их пути разошлись.

Фейт тоже испытала облегчение, хотя совсем по другой причине. Ей вдруг захотелось побыть одной: вспомнив о том, что ей предстоит, она вдруг немного оробела. Первый порыв решимости миновал — особенно после того, как Дэн нанес жестокий удар по ее чувству собственного достоинства. Она должна была совершить то, что задумала, но уже не испытывала прежнего воодушевления, придававшего ей силы. Ее намерением было встретиться с Норманом Дугласом и попросить его снова начать ходить в церковь, но теперь она чувствовала, что начинает бояться этого человека. Задача, казавшаяся такой легкой и простой в Глене, выглядела совсем по-иному за его пределами. Она много слышала о Нормане Дугласе и знала, что его боятся даже самые большие мальчики в школе. Что если он тоже назовет ее каким-нибудь ужасным словом? Говорили, что это для него дело обычное. Фейт не выносила оскорбительных слов… они могли сломить ее дух гораздо быстрее, чем любой физический удар. Но она совершит, что задумала, — Фейт Мередит любое дело доводила до конца. Если она не сделает этого, ее отцу, вероятно, придется покинуть Глен.